- Ничего не поделаешь. Тоже надо и бога помнить. Батюшка Покров винцо любит. - Тут Архип как бы спохватился и совсем неожиданно добавил: Оголтелый народ!
- Так все и согласились кабачные деньги пропить, а землю на подушное?
- Ну нет. Какие непьющие, те рук не давали. Тоже ловки…
- Ну, я бы на вашем месте оставил землю!
Архип исподлобья посмотрел на меня и с горячностью ответил:
- Я тебе говорю, народ-то наш… - Он загнул крепкое словцо. - Как стал Архаилка про землю: то да се… Малый - пес! Ну, и старики за ним: "Как ты ее, то ись, сообща будешь, ты пашешь на одре, а я на мерине, ты косишь с оттяжкой, а я по совести, у те поясницу схватило, а я за тебя ворочай…" И так еще толковали: "Как будем аренду сбивать? Сосед завиляет - ты плати, сват запьет - у тебя голова с похмелья…" Вот и расползлись.
- Ну, что же Серафим Николаич?
Архип с сокрушением махнул рукою.
- Извелся! Я так и думал, в запой войдет. Пуще всего Архаилка его убил… И чем ведь убил, пес! - пустяковиной убил… Шла у нас толковня на сходке про землю про эту. Только идет у нас эта толковня, и вдруг видим мы, начал нас Миколаич ругать. Ругательски почал ругать! И так он этим стариков пронял - старики даже застыдились… Застыдились они и только, видим мы, стали сбиваться:… Дальше - больше… Глядь - Архаилка: "Аль вы ополоумели, старики, говорит, разуйте глаза-то! Кого вы слушаете!.. Ты лучше, Миколаич, чем про землю, про гром да про молонью расскажи нам, дуракам, альбо про месяц!.." Как тут, брат ты мой, грохнем мы!.. - Известно - глуп народ.
- Чему же вы засмеялись?
- А смеялись-то мы делу. Миколаич говорил как-то про грозу: тучи, говорит, вроде как на манер ружья заряжены, и с того гром. Туча с тучей столкнется - молонья. - Архип снисходительно и тихо засмеялся. - Ну, и про месяц опять… Да много кой-чего наплел! - Архип махнул рукою, как бы обессиленный наплывом смешных воспоминаний.
- Ну, засмеялись вы… - напомнил я.
- Ну, как грохнули мы сдуру-то, он возьми и уйди со сходки. Так-то, брат ты мой, его проняло - пришел я ко двору, а он без памяти. Насилу фершелок отходил!
- Долго ли человека обидеть! - глубокомысленно добавил Архип после некоторого молчания.
Ежиков все еще спал, и в ожидании его пробуждения самовар долили.
- А выживут! - внезапно произнес Архип.
- Кого выживут?
- А его, Миколаича.
- Откуда?
- От нас, из Лесков.
- Кто же его выживет?
- Архаилка выживет, - с непоколебимой уверенностью сказал Архип. - Он ему нож вострый, Миколаич-то. Ну, он его и выживет. Человек - пес!
- Ну, вот еще, - усомнился я, - как так ни за что ни про что выжить человека?
- Ни за что ни про что?! - пылко возразил Архип, по-видимому задетый за живое моим недоверием. - Нет, ты Архаилку не знаешь!.. Нет, Архаилка, брат, подведет!.. Это уж не сумлевайся - не таковский!
- Как же он подведет?
- Архаилка-то? оченно просто! - и с азартом олицетворяя гневного и ехидного Архаила, Архип воскликнул: - Первым ты долгом мужика не внушай! Как ты так можешь мужика внушать!.. И опять - застойка! Нешто это порядок, за мужика застаивать, а? Аль ежели молонью взять - разве это порядок? Аль опять - переделу не бывать, внушаешь… Как это возможно?.. И как это возможно насчет переделу, а? - Архип победоносно взглянул на меня и, несколько успокоившись, добавил: - А ты говоришь, не выживет! Еще как выживет-то - единым духом… Архаил - он пес!
Наконец проснулся Ежиков. Он живо оделся и сконфуженный вышел к нам.
- Батюшки, как я заспался! - восклицал он. - Извините, сделайте милость!.. Такая книга интересная, и так долго не засыпал я…
Мы рассказали ему эпизод с сугробами. Он ужаснулся и заскучал. Его, видимо, тянуло в Лески. Он не раз подходил к окнам и тоскливым взором всматривался в погоду. Но погода была такова, что он даже не решался заговаривать с Архипом о поездке.
И во время чая и после чая, когда Архип удалился уже в переднюю, Ежиков перекидывался с ним краткими словами, для меня часто совершенно непонятными. "Что-то Андрейка теперь делает?" - спросит Ежиков. "А что ему, небось лаптишки плетет либо книжку читает", - ответит Архип, и мягкая улыбка осветит скучающее лицо Серафима Николаича после Архипова ответа… "Добыл ли работы Фома?" - с живейшим беспокойством проронит он немного спустя. "У Журавлева добудет!" - успокоивает Архип, и опять тянется молчание, и опять за молчанием следует отрывистый вопрос: "не то ожеребилась кобыла у Пахома?.." или: "починили ли полушубок Михейке?", или: "ах, кто-то Федосею условие с Архаилкой напишет!.."
День длился. Вьюга завывала. Семен вздыхал, а Ежиков уже и окончательно затосковал. То и дело подходил он к окнам и напряженно оглядывал мутное небо. Если о чем говорил он, то говорил рассеянно и скучно, постоянно срываясь со стула и измеряя комнату беспокойными шагами.
Во время вечернего чая Архип сердито кряхтел, исподлобья наблюдая за Ежиковым и, против обыкновения, был неразговорчив.
Наутро, чем свет, он разбудил Ежикова. Встал и я. Ежиков торопливо одевался при свете сальной свечки, трепетно мигавшей тусклым огоньком своим в руках Семена. Погода утихла. Серафим Николаич упрямо, отказался от чая, который мог бы быть готовым через час. Его как бы подмывало что-то и гнало. Лицо его светилось радостным возбуждением, и пальцы чаще, чем когда-нибудь, дергали бородку. Он дружески расцеловался со мною, не отказался от шубы, предложенной ему на дорогу, и убедительно просил меня приехать к нему.
Я вышел проводить его на крыльцо. В синем небе еще не погасли звезды. С востока наплывал желтоватый и как бы холодный рассвет. Вокруг хутора и далеко за ним беспорядочными волнами громоздились сугробы. Синеватые тоны облегали поле. Из избы курился дым, высоким столбом омрачавший небеса. Морозило. Ветер затих. Дали хмурились.
Дороги не было и следа. Путники мои тронулись целиком. Шершавый Архипов меринок, то утопая в сугробах выше колен, то неуверенно ступая по насту, медленно тянул грузные сани, в которых сгорбившись, сидел Ежиков и сердито нахохлившись Архип.
Я долго смотрел им вслед. Я смотрел до тех пор, пока и фигуры путников, и меринок, и грузные сани не слились в одно общее черное пятно и не потонули в угрюмой сумеречной дали.
Вослед им болезненным, бледно-янтарным блеском загоралась заря.
Примечания
1
Алёшка - лакей. Слово это, кажется, свойственно всей крестьянской России. (Прим. автора.)
2
Распек. (Прим. автора.)
3
Смысл жизни (франц.)
4
Ямки. (Прим. автора.)
Комментарии
1
Система Натуры. - Имеется в виду "Система природы" (1770) - главный труд Поля Анри Гольбаха (1723–1789), знаменитого французского философа-материалиста и атеиста, одного из идеологов революционной французской буржуазии XVIII века.
2
Саллюстий Гай Крисп (86–35 до н. э.) - римский историк. Наиболее значительный его труд "История" (русский перевод 1859), охватывавший период 78–67 до н. э., сохранился в небольших отрывках. Саллюстий, противник римской знати, доказывал ее неспособность к управлению государством.
3
Цицерон Марк Туллий (106-43 до н. э.) - известный римский политический деятель, оратор, философ. Политическим идеалом Цицерона являлась аристократическая республика с широкими правами средних классов, описанная в его философско-политических трактатах.
4
Фарисейство - в переносном смысле употребляется в значении ханжества.
5
Лафайет Мари Жозеф Поль (1757–1834) - деятель французской буржуазной революции конца XVIII века и революции 1830 года.
6
Молотов - герой романа "Молотов" и "Мещанское счастье" Николая Герасимовича Помяловского (1835–1863), выдающегося русского писателя-демократа. В романе "Мещанское счастье" Помяловский показывает, как борьба разночинца Молотова за свое утверждение в жизни приводит его в конечном итоге к борьбе за личное благополучие, за "мещанское счастье". Эртель высоко ценил творчество Помяловского. Придавая громадное значение духовному развитию своей будущей жены М. В. Огарковой, заботясь о том, чтобы купеческая дочка, просто "барышня" (что было для Эртеля презрительным наименованием), стала близка ему по своим взглядам, стремясь воспитать в ней человека, думающего прежде всего о благе страдающего народа, Эртель составлял для нее рекомендательный список тех книг, которые она обязательно должна была прочесть. В этом списке одно из первых мест занимали романы Помяловского.
7
Милль Джон Стюарт (1806–1873) - буржуазный английский философ и политэконом. Милль пользовался в русских передовых кругах 60-70-х годов большой популярностью как сторонник женского равноправия и критик буржуазного парламентаризма.
8
Ливанов Федор Васильевич - служил в министерстве внутренних дел, автор очерков и рассказов о раскольниках, написанных недобросовестно, представляющих в извращенном виде движение раскола. Кроме так называемой "народной" хрестоматии - "Золотой грамоты" (М., 1875), Ливанов издал еще "Золотую азбуку" и др.
9
Устав о предупреждении и пресечении - полное название: "Устав о предупреждении и пресечении преступлений, о содержащихся под стражей, о ссыльных". Составлял центральную часть XIV тома Свода законов.
10
"…цивилизации… про которую говорил Потугин…" - Созонт Потугин - один из героев романа И. С. Тургенева "Дым" (1867).