- Я и поберегусь, Александр Васильич: поставлю себе на ночь горчичник, - заметила она и вдруг засмеялась весело, по-детски.
- Верно, вам что-нибудь очень веселенькое вспомнилось? - спросил Светлов и тоже засмеялся, сам не зная чему: ее редкий смех был неотразимо увлекателен.
- Очень веселенькое, - повторила она и опять засмеялась, - я вспомнила, как вы перед этим только рассказывали, что посоветовали давеча утром вашей жилице горчичник, как средство от угрожавшей ей от вас опасности. Вот и мне приходится сегодня прибегнуть к тому же средству.
Светлов засмеялся.
- Однако, на этот раз не от меня, надеюсь? - спросил он, совсем повеселев.
- Кто знает, Александр Васильич, - может быть, и от вас…
- Разве и вы усматриваете опасность для себя в моем присутствии? - снова засмеялся он самым добродушным образом.
- По крайней мере начинаю чувствовать ее, - сказала Лизавета Михайловна.
Она и сама хотела было тоже рассмеяться, но вдруг задумалась, опять стала чрезвычайно серьезна и прибавила, помолчав:
- Только совсем с другой стороны…
- С какой же это? - спросил Светлов.
- С той именно, которая у меня всего слабее, - ответила она уклончиво.
- Это не ответ, - заметил он.
Лизавета Михайловна промолчала. Спустя минуту, она хотела как будто встать, но вдруг снова побледнела и опять схватилась рукой за голову.
- Нет, как хотите, я съезжу за доктором! - обратился к ней Светлов, быстро вскочив и тоже побледнев немного.
- Полноте, что вы так пугаетесь; вот и прошло опять, и ничего..- болезненно улыбнулась она. - Такая уж скверная голова у меня.
- По крайней мере вам надо лечь скорее, успокоиться, - заметил ей Александр Васильич, взявшись за фуражку.
- Да, я лягу, вот только съезжу за детьми.
- Не лучше ли мне за ними съездить, а вы бы прилегли тем временем?
- Нет, Александр Васильич, благодарю вас; мне хочется самой поехать: я знаю, это меня освежит, да и Анюту, может быть, я утащу к себе ночевать, а так она не поедет, - сказала Лизавета Михайловна, вставая. - Походимте немного.
Они молча сделали рядом несколько шагов по комнате.
- Видите, какие мы, женщины, слабые создания, - заговорила Прозорова с кроткой, почти детской улыбкой, - чуть что заболит у нас - вы, мужчины, сейчас уж и пугаетесь, сейчас уж и доктора нужно. Помните, как у вас самих, на прошедшей неделе, два дня сряду болела голова, а ведь уж вы, верно, не обращались ни к кому за советом, хотя у вас два доктора - товарищи и друзья?
- У меня действительно есть дурная храбрость - не лечиться до тех пор, пока не слягу; но подражать этой храбрости я бы никому не посоветовал, да и сам надеюсь изгнать ее, - сказал Светлов.
- Кстати, уж мы разговорились сегодня откровенно, - заметила Лизавета Михайловна, помолчав, - скажите мне, пожалуйста, Александр Васильич, как это вы всегда так смело смотрите на все, как будто ничего не боитесь?
- То есть как "ничего не боюсь"?
- Да так уж я чувствую, что ничего вы не боитесь.
- Напротив, Лизавета Михайловна, - сказал Светлов, немного подумав и останавливаясь посреди комнаты, - если я смел, то именно только потому, что всегда боюсь всего.
- Как же это так? - очень удивилась она.
- Да вот как, видите ли, - притчей вам расскажу; когда я был еще ребенком, мне вздумалось раз, из любопытства, забраться в лес, на гору, - это было еще а Камчатке.
- Да! ведь вы - камчадал; я и забыла совсем, - улыбнулась она.
- Непременно. Так вот-с, во время этой прогулки я и наткнулся нечаянно на огромного медведя, чуть не под самым носом у него; короче сказать, этому барину ровно ничего не стоило съесть тогда вашего покорнейшего слугу. Если б меня раньше напугали хорошенько медведем, я бы или совсем не пошел на гору, либо шел бы туда осторожнее, оглядываясь, - не так ли? Этот случай никогда не мог выйти у меня из памяти, даже и теперь не выходит. Даже и теперь мне постоянно представляется, что в жизни, в обществе - словом, везде - вместе со мной ходит огромный медведь, с которым мне, врасплох, ни за что одному не справиться, а на ближних - вызнаете - плохая надежда. Поэтому, где бы я ни был, с кем бы я ни говорил, я всегда пугливо озираюсь, всегда боюсь, как бы такой медведь не выскочил на меня откуда-нибудь, не замеченный мною. Другими словами сказать - я смел потому, что осторожен: я хочу прежде издали увидеть этого непрошеного сторожа, чтоб либо обойти его, либо выиграть время и приготовиться к защите, если уж обойти невозможно, - не отдаться же ему без боя, когда он больше мне мешает, чем я ему; да, кроме того, ведь косточки-то у меня свои собственные, Лизавета Михайловна, - рассмеялся Светлов.
- Ну, и что ж? до сих пор бог миловал? - спросила Прозорова, тоже засмеявшись.
- Миловал, потому что удавалось обходить.
- А были-таки встречи? - смеялась она.
- Издали, - да. С этим зверем у нас всегда и везде рискуешь встретиться, - едко заметил Светлов.
- Вот видите, Александр Васильич, слушая вашу притчу, я и выздоровела совсем, - весело сказала Лизавета Михайловна, продолжая ходить с ним по зале. - Я вас, кажется, не очень давно знаю, но я всегда удивляюсь вашему характеру.
- Что же так?
- Право, я бы желала иметь такой же: он у вас и мягкий какой-то и железный вместе.
- Ох, если б вы знали, как ему далеко еще до железного-то! - заметил, улыбнувшись, Светлов. - Что же вам, впрочем, мешает, Лизавета Михайловна? Попробуйте, выработайте себе характер, - прибавил он серьезно.
- Да разве это от меня зависит?
- А от кого же? От впечатлений детства, от обстоятельств жизни - скажете вы?
- Разумеется. Сядемте, я немного устала, - ответила она, стараясь приютиться в самом уголку дивана, и повела кверху плечами, как будто зябла.
- Не совсем так, Лизавета Михайловна, - заметил Светлов, садясь с ней рядом на другой конец дивана, но не выпуская из рук фуражки. - Без сомнения, и то, и другое, и многое кое-что еще громадным образом влияет на образование и развитие характера; но многое в нем и от нас самих зависит, коль скоро мы сознаем направление, какое желали бы дать ему. Меня нечаянно научил этому один… кто бы вы думали? - скорняк! Право. Я раз как-то зашел с отцом, - когда еще в седьмом классе здешней гимназии учился, - к скорняку и видел, как он растягивал на доске какую-то мокрую шкурку. Сперва он ее только по углам гвоздиками приколотил, чуть только натянул, так что она была еще вся сморщена, а после и по бокам стал гвоздики садить; что ни вобьет гвоздик - шкурка-то, глядишь, уж и глаже смотрит. Потом я пощупал ее, когда он кончил: просто, как на барабане, натянута. Мне тут же, глядя на эту, совсем не хитрую работу, пришло каким-то образом на мысль, что ведь вот и характер свой можно также выправить, стоит только постепенно… садить в него по гвоздику - отрешаться день за день от недостатков хоть на йоту. Впоследствии эта мысль опять пришла мне на память, и я стал довольно удачно практиковать ее на собственной особе…
- И много вы заколотили таких гвоздиков? - улыбнувшись, спросила Прозорова, немного как будто удивленная и, очевидно, крайне заинтересованная сообщением Светлова.
- Сказать вам откровенно, не рисуясь, - много уж приколотил, Лизавета Михайловна; но еще больше, несравненно больше остается приколотить, - ответил Александр Васильич серьезно. - Вот, что касается до моего сегодняшнего поведения относительно госпожи Рябковой, - тут у меня пока не забит еще гвоздик, а надо; да справиться все не могу, не могу спокойно отнестись к этому предмету. Тут уж, впрочем, не гвоздик, а целый гвоздь придется посадить, - улыбнулся он.
- Попробую ужо и я последовать вашему примеру, - задумчиво сказала Прозорова, помолчав, - авось и мне это удастся.
- Непременно удастся, - молвил Светлов, вставая, и стал прощаться с хозяйкой.
- Я не оставляю вас пить чай, милый Александр Васильич. Анюта всегда недовольна, когда я приезжаю к ним, напившись чаю, - говорила, она провожая гостя в переднюю.
- Что за церемонии, - сказал Светлов, надевая пальто и мягко отстраняя услуги горничной, явившейся помочь ему. - До свидания, будьте здоровы! - крепко, по-студенчески, пожал он руку хозяйке и взялся за скобку двери.
- Постойте на минутку, - торопливо остановила его Лизавета Михайловна, как бы теперь только вспомнив о чем-то. - Вы вот перед тем говорили о своих занятиях, что это все - одни средства… А цель?.. - спросила она, опять тихо-тихо, точно так, как раньше предложила ему вопрос: "А дети?.."
Александр Васильич искоса взглянул на стоявшую поодаль горничную и, в свою очередь, что-то так тихо ответил хозяйке, что та едва расслышала его.
- До свидания! - повторил он громко и вышел.
Прозорова вздрогнула: то ли подействовал на нее так тихий ответ гостя, то ли его последний громкий привет. Медленно потирая правой рукой лоб, она по крайней мере с минуту еще стояла в передней, бесцельно устремив глаза на дверь, за которою скрылся Светлов; потом вскользь и так же бесцельно остановила их на горничной и почти машинально прошла через залу в темную спальню. Здесь Лизавета Михайловна порывисто бросилась в постель и несколько минут неслышно и судорожно рыдала. Утихнув, она принесла из залы свечу, забилась в уголок и долго читала евангелие. На одной из страниц она как бы замерла на несколько минут, как бы приросла глазами к буквам, - и вдруг быстро встала, точно разбуженная внезапным толчком, но вся воодушевленная.
Лицо у ней пылало; неутолимая жажда света, простора, кипучей деятельности выразилась на нем с поразительной силой.
Жаль, что не было свидетеля этой минуты ее жизни: люди редко видят такое выражение на человеческом лице и то немногие счастливцы…