Около одиннадцати часов, когда горничная девушка пришла убирать со стола, в передней раздался звонок. Дети встрепенулись. Сашенька первая не усидела на месте и проскользнула за горничной, как только та пошла отпирать дверь.
- Нехорошо, Саша… - едва успела заметить девочке мать.
- Евгений Петрович с учителем!.. Красивый такой! - впопыхах объявила ей вернувшаяся Сашенька.
- Вы пока не выходите еще, - сказала Лизавета Михайловна детям и поспешила в залу. Проходя через спальню, она машинально поправила перед, зеркалом волосы.
- Вот вам, изволите видеть… Светлов, - молвил доктор, представляя Прозоровой приятеля.
Он хотел было сказать "чучело", но на этот раз удержался почему-то.
Александр Васильич с достоинством поклонился.
- Очень рада познакомиться с вами… - обратилась Лизавета Михайловна к будущему учителю своих детей и ласково протянула ему руку. - Я, впрочем, немного уже и знакома, - поспешила она прибавить, - доктор с таким восторгом всегда рассказывает о вас… Милости просим!
- Только ему не всегда следует верить, - заметил с улыбкой Светлов, садясь по указанию хозяйки.
- Слышите, доктор? - сказала она.
- Слышу. Да вы что думаете о нем? Ведь это воплощенная черная неблагодарность! - засмеялся Любимов. - Однако до свидания! - заторопился Евгений Петрович, - процесс ознакомления совершен, что и требовалось… Получите, - сказал он, указав головой на Светлова и прощаясь с хозяйкой.
- Постойте, да куда же вы бежите так скоро? - спросила она, улыбаясь.
- Опасный больной, изволите видеть, на руках.
- Приедете к нам обедать сегодня?
- Не обещаюсь.
- Не обещайтесь, а приезжайте просто.
- Ладно, коли успею.
Прозорова пошла проводить доктора до передней и в дверях подождала, пока он одевался. "Где я видел это лицо? - подумал в недоумении Светлов, пристально вглядываясь издали в ее профиль, - а видел где-то". Лизавету Михайловну занял тот же вопрос немного раньше, именно в ту самую минуту, как она вышла к ним, и если б Александр Васильич также пристально взглянул на нее тогда, он, наверно, заметил бы мгновенно набежавший на ее лицо легкий румянец.
- Так заезжайте же, - повторила хозяйка вслед уходившему доктору и вернулась к Светлову. - Виновата, - обратилась она к нему, садясь напротив, - у меня всегда привычка провожать до дверей хороших знакомых.
- Очень милая привычка, - сказал Александр Васильич.
- Вы ведь недавно из Петербурга? - спросила Лизавета Михайловна, помолчав.
- Всего только несколько недель.
- Я думаю, для вас не совсем удобно привыкать к нашему городу после столицы?
- Да ведь это мой родной город.
- Все-таки, я думаю, на первый раз скучаете?
- Отчего? Нет. Ведь мы, по большей части, скуку сами с собой носим, а я, признаюсь, никогда этим не запасаюсь, - улыбнулся Светлов.
- Счастливая у вас натура, - как-то робко выговорила Лизавета Михайловна.
- Как вам сказать? В этом отношении - да, пожалуй.
Они помолчали.
- Вы желали, чтоб я давал уроки вашим детям? - спросил Светлов, видя, что она затрудняется продолжать разговор.
- Да, я давно просила об этом доктора и так рада, что он указал мне на своего же товарища. Знаете, я в таких случаях бываю всегда как-то очень нерешительна… - застенчиво проговорила Прохорова.
- Еще бы! Это такой важный вопрос, - сказал Светлов совершенно серьезно.
- Иные как-то легко к этому относятся, а я не могу, - заметила она, несколько ободрившись.
- И вы совершенно правы. У нас действительно большинство даже и не подозревает, что от учителя зависит… да, почти зависит будущность ребенка. Я очень рад, что встречаю в вас именно такой взгляд, так как только при этом условии могу принять на себя обязанность учителя; в противном случае я всегда отказываюсь…
Александр Васильич пытливо посмотрел на собеседницу: та заметно повеселела.
- У меня, значит, есть надежда, что вы мне поможете, - сказала она мило и просто.
- Сделайте одолжение, располагайте мной, - слегка поклонился Светлов.
Лизавета Михайловна вдруг смутилась. Она, очевидно, хотела что-то сказать, но затруднялась.
- Что же касается условий, - выручил ее гость, догадавшись в чем дело, - то я буду просить вас позволить мне переговорить о них с вами впоследствии, когда я несколько ознакомлюсь с детьми, уроков после двух, например.
- Но… может быть… - начала было она нерешительно.
- Мы не сойдемся в цене, хотите вы сказать? - договорил за нее Александр Васильич. - На этот счет будьте совершенно спокойны: я не из церемонных; увижу и скажу вам, как я думаю. Найдете вы удобным - прекрасно, не найдете - никто из нас ничего не потеряет; по крайней мере у меня теперь все время свободно.
- Если вы находите так лучше…
- Да это даже необходимо. Я должен вам сказать откровенно, раз взявшись за что-нибудь, я не люблю, чтоб мне мешали; а для этого вам, по самому священному праву и прежде всего, надо будет удостовериться лично в честности моих взглядов с вашей точки зрения, - иначе между мной и детьми никогда не установится полнейшей доверенности. Без нее мы будем, разумеется, толочь воду, а не учиться; по крайней мере я так смотрю на это. Раз убедившись в том, что я не намерен заносить плевел в ваш огород, вы развяжете руки и мне и себе. Очень часто бывает, видите, что самое честное слово учителя толкуется вкривь родителями только потому, что учителю они не доверяют, а сказанное слово непонятно им почему-нибудь. Я не отношу этого, разумеется, к вам… - остановился вдруг Александр Васильич.
- О, пожалуйста, не стесняйтесь! - попросила Лизавета Михайловна совершенно искренно.
- Я вас пока еще совсем не знаю, вы меня тоже, - продолжал спокойно Светлов, - очень может быть, что мы еще и разойдемся в чем-нибудь.
- Что касается меня, я совершенно полагаюсь на вашу добросовестность.
- Ну, не скажите этого. Сперва лучше всего некоторое время коситься друг на друга: посмотрим, мол, еще, что вы за человек. Это, по-моему, прочнее: не приходится жаловаться впоследствии.
- Но я не могу себе представить, как это сразу не доверять человеку? - сказала Прозорова.
- Да вы ему, пожалуй, и доверяйте, а все-таки настороже стоять не мешает, пока вы его не знаете хорошо, пока он совершенно не выразится перед вами.
- Но ведь это так трудно узнать… - попыталась возразить Лизавета Михайловна.
- Мне кажется, не особенно трудно. Человек всегда прорвется, хоть на мелочи, как бы он искусно не замаскировался.
- Я, признаюсь, частенько ошибаюсь; впрочем, мне почти и не приходится наблюдать: я все дома сижу, - заметила Прозорова.
- Я думаю, и я не реже вашего ошибаюсь, а все-таки с каждой новой ошибкой чему-нибудь да и научишься. Вероятно, и с вами это случалось не раз?
- Да, это правда, - сказала она, серьезно подумав. Они снова помолчали.
- Если вы мне позволите с сегодняшнего дня считаться учителем ваших детей, - сказал Светлов, - то я попросил бы вас об одном…
- Ах, пожалуйста… Позвольте узнать ваше имя?
Светлов сказал.
- Пожалуйста, Александр Васильич, - повторила она, - не стесняйтесь.
- Я именно хотел просить вас - в тех случаях, если б между нами вышло какое недоразумение по урокам, обращаться ко мне всякий раз прямо за объяснением. Мы так скорее поймем друг друга, а главное - никогда не поссоримся.
- Мне кажется, с вами трудно поссориться, - сказала Лизавета Михайловна простодушно.
- Ну, не говорите этого… не ручаюсь, - рассмеялся Светлов.
- В таком случае, я постараюсь сделать с своей стороны все, чтоб этого не случилось, - улыбнулась Прозорова.
- Постараемся оба. Кстати, я должен теперь же предупредить вас и еще об одной моей привычке, которая, сколько я испытал до сих пор, никогда не приходилась по вкусу родителям, - сказал Александр Васильич, переходя в серьезный тон.
- Скажите; это очень интересно, - заметила Лизавета Михайловна.
- Видите ли в чем дело: в начале уроков, с месяц времени по крайней мере, я занимаюсь с детьми без книг.
- Как без книг? Совсем без книг? - удивилась она.
- Да, так-таки совсем без книг.
- Но как же они будут учиться? Ведь им нужно уроки готовить.
- Это ничего не значит. Сегодня утром, например, они выслушают меня, вечером припомнят все, обдумают, а завтра у них уже окажется известная доза знания - правда, небольшая, - но зато это будет нечто самостоятельное. В этом случае я исхожу из той мысли, что дети прежде всего должны быть как можно больше заинтересованы знанием; надобно, чтоб в них развилась сознательная жажда к нему, чтоб жажда эта вытекала непосредственно из них самих, при участии их собственной воли, а не прививалась к ним искусственными мерами. Тогда они постепенно втянутся в книгу. Надо, чтоб они смотрели на книгу, как на товарища, у которого больше сведений, чем у них, а не как на несколько листов печатной бумаги, где каждый столбец, по необходимости, стал бы представляться им маленьким тираном, требующим к известному сроку знания "отсюда и досюда", - сказал Светлов, указав пальцем на столе две противоположные точки.
- До сих пор мои дети занимались с книгами, и я боюсь, что это сильно помешает вашему приему.
- О, нет! Я полагаю, что особенной нежности к пройденным книгам у них не сохранилось. Сперва им это, может быть, и покажется несколько странным, а потом они привыкнут. Два-три таких опыта у меня были в высшей степени удачны.
- Вы, вероятно, давно уже даете уроки? - спросила Прозорова.