- Красную и черную, всякую люблю, - засмеялся Александр Васильич к полному удовольствию брата. Последний, по поводу такого очевидного сочувствия его вкусам, решился даже осторожно присесть на кончик постели.
- А вы красную с луком любите? - продолжал он выпытывать.
- Непременно с луком!
- И я тоже с луком люблю, - окончательно повеселел Владимирко. - А вот Ванька, так тот прямо у рыбы из брюха ест.
- Неужели?
- Ей-богу-ну, ест; он ее оттуда выдавливает. Мама ему не дает икры, так он, как с базару рыбу несет, и выдавит.
- Вот какой хитрец! - рассмеялся Александр Васильич. - Только зачем ты его называешь "Ванькой"? - спросил он серьезно через минуту, - разве тебя кто-нибудь зовет "Володькой"?
- Нет. Да его мама так зовет, и все так зовут…
- Значит, мама нехорошо делает. Зачем же его обижать, ведь он такой же, как и ты, человек, такой же мальчик.
Владимирко широко раскрыл глаза: он еще от первого человека слышал, что его мама может что-нибудь "делать нехорошо", а его "наилюбезный камердинер" - такой же мальчик, как и он сам.
- У Ваньки ни отца, ни матери не было, - пояснил он в оправдание себя и мамы.
- Вот ты и опять так его назвал. Скажи: "У Вани".
- Ну, у Вани…
- Вот видишь ли ты, это неправда, что у него ни матери, ни отца не было. Нет такого человека на свете, у которого бы их не было; иначе он бы и родиться не мог, - сказал Александр Васильич очень серьезно.
- Да ведь Ваньку-то на улице нашли, - возразил Владимирко.
- Опять "Ваньку"! А еще мне писали, что ты его очень любишь…
- Ну Ваню, Ваню… - конфузливо поправился Владимирко.
- Что ж такое, что на улице нашли? Все-таки у него и мать была и отец; только нехорошие, видно, люди они были, коли ребенка на улицу выбросили, - заметил Александр Васильич.
- Зачем же они его выбросили?
- А уж этого я не могу тебе сказать. Это надо у них спросить.
Владимирко задумался и несколько недоверчиво покосился на брата.
- У нашей Милашки тоже мать была, а отца не было, - сказал он, как бы желая уяснить себе новую мысль.
- У какой это Милашки? Ах, да! у собаки… И у ней непременно отец был, только ты, видно, не видал как он к Милашкиной матери бегал.
- А к Милашке отчего же он не прибегал?
- Да он, может быть, и к ней прибегал, а ты не заметил.
- У воробья тоже отец и мать есть, - сказал Владимирко, на этот раз уже не с вопросом, а совершенно утвердительно.
- И у воробья есть, - подтвердил, в свою очередь, Александр Васильич.
- Смешно воробей скачет. Он - вор.
- Это отчего?
- А как же? Они все овес из конюшни у лошадей воруют.
- Отчего же непременно "воруют"? Просто знают, что там овес есть, и прилетают клевать.
- А вот же в кухню не прилетают: я на окошко насыпал.
- Да в кухне всегда кто-нибудь есть, они и боятся.
- Нет, воробей - вор, - сказал Владимирко с убеждением.
- Значит, по-твоему, и голубь тоже вор?
- Нет, он не вор: он не так людей пугается.
- Стало быть, воробей только похитрее будет, а голубь к людям больше привык, все же, по-твоему, вор выходит.
- Голубя убивать нельзя… - схитрил Владимирко.
- Да и воробья не следует убивать.
- А клопа?
- И клопа не следует убивать.
- А мама убивает клопов…
- Это еше не значит, что их следует убивать; а надо так сделать, чтоб в комнате они не разводились, - держать комнаты чисто.
- Да они в диване сидят…
- Надо сделать, значит, чтоб их и там не было.
- Да голубь ведь чистая птица?
- Чистая, коли не запачкается.
- Да нет! не то… - замялся Владимирко.
- А! знаю. Ну, чистая, чистая.
- А клоп чистый?
- И клоп чистый.
- Он пахнет.
- Что ж такое, что клоп клопом пахнет? И голубь пахнет голубем; ты понюхай-ка когда-нибудь.
Владимирко на минуту задумался, и затем лицо его приняло самое лукавое выражение.
- А мышь… чистая? - спросил он с очевидным коварством.
- Разумеется, чистая.
- Вот и врешь: мышь поганая! - засмеялся Владимирко, торжествуя.
- Что же это значит "поганая"? - смиренно схитрил, в свою очередь, Александр Васильич, прикидываясь, что не понимает значения этого слова.
- Поганая-то что значит? - переспросил Владимирко, очевидно, затрудняясь ответом.
- Да.
- Ее есть нельзя…
- Как нельзя? Ты разве пробовал?
- Чего вы еще выдумали!
Владимирко даже обиделся.
- Так как же ты говоришь, что есть нельзя, коли не пробовал?
- Мама говорит…
- А мама пробовала?
Владимирко еще больше обиделся и сделал гримасу человека, которого начинает тошнить.
- Ну уж, чего вы говорите… - сказал он несколько сердито.
- Так почему же ты думаешь, что мышь нельзя есть, коли никто не попробовал, можно ли ее, в самом деле, есть?
- А вы ели? - оправился Владимирко.
- Я тоже не ел, только не потому, что ее нельзя есть, а потому, что у нее мясо невкусное, пахнет скверно жиром.
- А вкусное было бы - съели?
- Съел бы.
Владимирко повторил свою гримасу.
- А как же вы знаете, что она невкусная, когда и сами ее не ели? - спросил он лукаво.
- А вот, видишь, есть такие люди, ученые, которые стараются все испробовать, - пробовали и мышиное мясо и нашли, что оно невкусно. Все-таки есть его можно: китайцы вон едят.
- Они сами вам это рассказывали?
- Кто? Китайцы-то?
- Нет, другие-то…
- Ах, ученые! Нет, не сами. То есть сами же, пожалуй, да только в книгах, а не лично мне.
Владимирко посматривал на брата крайне недоверчиво. Александр Васильич заметил это и сказал:
- Да вот, лучше всего, мы когда-нибудь сами поймаем мышь, сварим ее, да и попробуем, какой у ней вкус. Вкусной окажется - съедим, а коли невкусная - выбросим.
Владимирко опять скорчил было прежнюю гримасу, но сейчас же и прояснился.
- А вы где будете мышь ловить? В подполье лучше; там их много: во какие!.. - показал он двумя пальцами.
- Можно и в подполье поймать.
- А вот уж таракана, так никто не съест: он с усищами… - захохотал Владимирко.
- Я, брат, однажды съел таракана.
- Съ-е-ли? - растянул удивленно Владимирко. - Зачем съели?
- Да так, дурачился; хотел показать одной барыне, что можно и таракана съесть, не поморщившись, коли захочешь.
- Невку-у-сный? - снова растянул Владимирко, отчаянно сморщив нос.
- Нет, ничего; почти никакого вкуса нет.
- Вы мертвого или живого съели?
- Мертвого.
- А живой в брюхе будет ползать?
- Нет. Он сейчас же переварится в желудке, так что от него и следов не останется.
- Какой вы смешной! - сказал Владимирко. - А я умею по-вороньи каркать, - прибавил он вдруг.
- Ну-ка, каркни.
Владимирко каркнул очень похоже.
- А вы умеете? - спросил он у брата.
Александр Васильич тотчас же приподнялся на постели, уморительно покачал головой, подражая вороне, и так; мастерски каркнул, что у Владимирки даже слюнки потекли. Он по крайней мере с минуту после этого смотрел брату в рот, признав себя решительно побежденным.
- А сороку… - попросил он.
Александр Васильич не менее мастерски изобразил ему и сороку, даже как-то особенно забавно подпрыгнул для этого несколько раз на постели. Тут уж Владимирко пришел в совершенный восторг и, как бы в знак начавшейся дружбы, вскарабкался на брюхо к брату.
- А ты умеешь, Саша, ракетки делать? - спросил он с замирающим сердцем.
- Еще какие, брат, умею делать-то! - засмеялся Александр Васильич.
- Врешь? - допытывался Владимирко. - А красный огонь… умеешь?
- И красный огонь сделаю.
Красный огонь был для Владимирки своего рода демоническим призраком, преследовавшим его воображение с того последнего фейерверка, на котором он в первый раз увидел этот огонь.
- А ты как ракетки научился делать? - спросил мальчуган с самым живым любопытством, причем его маленькое личико, обыкновенно довольно угрюмое, сияло полнейшим торжеством.
- Сперва прочел в книге, как делаются ракеты; после попробовал сам сделать, раза три испортил, а потом ничего, хорошо вышло.
- А книга эта у тебя есть?
- Нет, не взял с собой.
- А красный огонь тоже по книге научился делать?
- Тоже по книге.
- А из чего он, Саша, делается?
- Ты не. поймешь: в него разные вещи входят, все мудреные названия.
- Ска-а-жи, Саша!.. - уморительно упрашивал Владимирко,
- Ну… азотнокислый стронциан входит, бертолетова соль входит, сернистая сурьма…
Лицо Владимирки мгновенно омрачилось: он смекнул сразу, хоть и смутно, что это уж не чета его селитре. "У-ух сколько!" - подумал он с полнейшей безнадежностью приготовить красный огонь.
- А вот постой, - сказал Александр Васильич, заметив на его лице эту безнадежность, - вон там у меня в чемодане книга есть, в красном переплете, толстая такая… дай-ка ее мне сюда.
Владимирко опрометью бросился к чемодану и мигом досгал оттуда книгу.
- Химия! - не утерпел он не объявить громко, пробежав глазами заглавие.
- Да, химия, - подтвердил Александр Васильич и стал перелистывать книгу.
- Что это значит "химия", Саша? - полюбопытствовал Владимирко.