и историю, то очевидно, что мы оба знаем, т.-е. я знаю, плохо; между тем как когда я говорю с Лыткиным или т. п., то я всегда кажется все знаю и история вся служит мне. Наш разговор был настолько беспорядочен, что мне снова показалось (что я замечал и раньше при разговорах с Ив. Гр.), что я не умею еще держаться в споре идеи главной, так, чтобы не дать себе и другому запутать предмета. Я хотел бы продолжать знакомство с Лилиэнфельдом, умный человек, - по крайней мере, так показалось. После остался с Ал. Ф. один и взял 3 р. сер., потому что видно, что много, так, чтобы можно было взять для Вас. Петр., дать он не может. Лили-энфельд сказал, что Адлер, знакомый В. П., получил премию и место инспектора у Лазаревых, - об этом должно сказать В. П., не получит ли он через него.
Дописал я Zyt Wrat. Кажется, теперь мои дела относительно свидетельства устроятся; что-то В. П. - У Ал. Фед. просидел с 8 до 10_3/4, теперь 11_1/4.
30 августа. - Весь день ни о чем не думал, был так себе решительно, как бы думать о чем-нибудь человеку и не следует. Писал, рее как следует, и только. В 12 час. пришел Корелкин с Дозе, новым студентом. Я ему много врал, напр., что очки сняты с меня по указу Михаила Павловича, и проч. Он пишет на медаль и написал словарь. Скоро ушел обедать к родным. После Любинька сказала: "болят зубы". Я сказал: "схожу за лекарством", и пошел в аптеку в доме Сутугина. Там дали мне не того, какое я брал раньше, но которое было главною составною частью того и действует одинаково, хотя может быть не так сильно. Я взял пузырек из дома, который был с гофманскими каплями, и от этого лекарство воняет ими, а не собой. Купил чернил на 15 к. сер. - После обеда, в 7 час. веч. к Ал. Фед. Он был один. Просидел до 10, говорил с ним о Лермонтове, о великих людях; я все говорил о В. П., как его знаю, о сердце великих людей, таких, как Лермонтов, о "Герое нашего времени", он слушал и только делал замечания. Я говорил с охотою и некоторым волнением, хотя решительно без одушевления, которого у меня с ним не бывает; другое дело с кем-нибудь другим. Проговорил до 9_1 час. После пришел Ив. Вас, я ему стал врать об устройстве нехороших домов на Сенной, где, я сказал, я сам бываю. Пришедши домой, писал письма домой и к Кондрату Герасимовичу, в котором ничего нет, только просил денег.
Дописал до того, что молитвы пелись у чехов. Теперь ровно 12; не знаю, какую пользу принес мне нынешний день, - кажется, никакой.
31 августа, 11 час. вечера. - Утром думал так: отнесу очки, после письмо, после пойду дожидаться очков к Вольфqqу , после в канцелярию обер-полицмейстера справиться, как и что должно писать и на какой бумаге, после куплю ее и завтра подам. В 10
пошел, все так; пришел к Вольфу, там читал газеты: Луи Блан в Лондоне, во Франции все более и более реакция, так что мне было неприятно; неприятно и то, что немцы так своекорыстны и глупо самолюбивы касательно Ломбардии: она всегда должна принадлежать Австрии, говорится в "Illustr. Zeitunqqg" . Там взял чашку чаю - 15 к., прождал до 2 час, и шел дождь, то уж некогда было. Когда шел домой, раньше вздумал спросить у хозяина перед тем, как пойду к Ал. Фед.; а от Ал. Фед. к Вас. Петр., главное затем, чтоб сказать об Адлере и навести на мысль обратиться к нему. Но когда обедал, хотелось удержаться, ничего не говорить о западных делах, однако не удержался, стал говорить - что за глупость. К Ал. Фед. пошел в пять, дописавши до конца чешскую религию. Пришел, тотчас пришли носильщики, он ушел с ними, я, отделавшись от Катерины Павловны, лег на диван и стал петь, сначала: "Ай, вдоль по улице молодчик идет", сколько знаю, "Ах, как пошел наш молодец", хотел "Сени", после, когда кончу, но запелось.уже по-немецки Wie herrlich leuchtet41, после песни Маргариты, при которых я постоянно думал о В. П. и Над. Ег. - ее положение довольно трудно, как и Маргариты; наружного сходства никакого, внутренне я нахожу, их я перемешивал, все думал о ней; Шиллеровой Теклы Der Eichwald brauset…42Когда пел эти песни, постепенно расчувствовался так, что стали катиться слезы. Так провел я с полчаса или более, лежал на диване, раскинувшись на спине и поя, слезы понемногу катились из глаз. Я думаю, что можно бы пользоваться квартирою А. Ф. для разговоров с В. П. - А. Ф. пришел, пошли туда, на новую. Когда там сидели, я спрашивал, будет ли он запирать, он говорит - нет, я думаю: хорошо. С ним вместе пошли. Когда шли мимо Олимпа, я зашел к нему и сердечное получил удовольствие, видя его и говоря с ним: добрый и хороший человек, и я к нему чувствую расположение. Посидел до 9; после пошедши, пошел к хозяину; он принял весьма хорошо и сказал, что это будет в 3-4 дня.- Хоть бы в две недели, хорошо бы! Завтра буду утром за бумагой, после в университет, после стану проверять лекции и выставлять цитаты, после обеда - у В. П. Жаль, что я не успел его видеть ныне. Думаю отдать Срезневскому написанные тетради, 14 листов, где южные славяне и чехи. Остается еще более половины.
Сколько могу заметить, в этот месяц я нисколько не переменился ни в своих мнениях, - только разве стал немного холоднее к Срезневскому и перестал чувствовать враждебное расположение к Терсинским и почти не стал скучать ими, хотя чувствую, что это [не]хорошо так жить, - ни в положении; узнал в это время только Лилиэнфельда.
До свидания, милая тетрадь, теперь за другую. Дай бог, чтобы мне было можно более приятного и более хороших поступков, более радостного о Вас. Петр, написать в следующую тетрада - дай бот, 2Q минут 12-го, ложусь.
Сентябрь 1848 года.
1 сентября, 11 час. вечера. - В 10_1/2 пошел за бумагой и в университет, в 5 хотел быть у хозяина, после к В. П., завтра подать прошение. Бумаги купил, у молебна не молился и не думал молиться, а говорил, а если не говорил, то так себе ничего. Стоял там вместе с Лыткиным и Славинским. Лыткин встретил как обыкновенно, даже, может быть, радушнее; за молебном узнал сына Сидонского, который идет по филологическому отделению и из 3-й гимназии. Проходя в церковь, на площадке, через нее у окна увидел Касторского и поклонился ему; после молебна он подошел, подал руку и сказал несколько слов. Это меня обрадовало: значит, он думает обо мне хорошо, как я и предполагал. Когда читали список и до меня дошли, сердце несколько дрогнуло, как бы я не совсем был уверен, что не оставлен. Наши переведены все, и Пшеленский и Соколов, а в I курсе оставлен Грефе. Что все переведены, это меня порадовало. Когда услышал, что Благосветлов исключается, [так] как не был два года и не явился на экзамен, несколько подействовало на голову; решился ныне же сказать ему. Когда сходил вниз, внизу встретил Куторгу, который довольно много поговорил со мною, как бы обрадовался, увидя меня, и это меня развеселило.
Пришедши домой, застаю Серапиона. - Как я счастлив: не нужно теперь идти. Он принес три первые части Гизо "Цивилизации во Франции". Когда он уходил, я, провожая его, сказал, что брат исключен. В обед пришел Ал. Фед., здесь обедал, после просидел до 7 час, играли несколько в карты, я несколько с охотою; пришел Ив. Вас; Ал. Ф. позвал почитать газеты, - хорошо, я пошел, прочитал 24-28 августа, где есть о Луи Блане, что он в Лондоне, и протест журналистов - молодцы; a "Debats" и проч., которые не участвовали, нехорошо, если не по глубокому убеждению, но я склонен назвать их подлецами. В 6 час. был В. П., посидел с полчаса и играл за меня в карты. Он пришел с папиросами, и я в нем ничего не заметил особенного; сказал об Адлере - он схватился за "Кто виноват", а не о мосте через него подумал. У А. Ф. увидел те номера "Debats", которые последние были у меня, - это, верно, он только [что] получил их от Савина или как зовут этого господина, который их брал, и есть надежда, что снова будет брать, между тем как раньше я решительно думал, что он перестанет. О "Мертвых душах", о которых говорил вчера мне, что надо взять, теперь позабыл, между тем как я несколько беспокоился, - что если узнает, что теперь их нет у меня. Однако, я думаю, знает.
Шел когда домой, встретил Олимпа, которому сказал о Репинском, о котором он просил узнать, что поступил; он говорит: "Сечь бы, остался в правоведении, а теперь переходит, а отец ничего; а как я вышел, он и ругался, и отцу писал". Олимп говорил горячо, и это на меня подействовало не знаю как сказать: во-первых,
как глубоко человек чувствует оскорбления! - Что ему сделал, говоря так, как говорил, Репинский? Чрезвычайно мало, и только раз посудил о нем, как теперь он судит сам о его сыне, а Олимп высказал, что не может вспомнить об этом хладнокровно и хорошо это помнит. - Ледрю Роллен, читал в газетах, говорил так хорошо, что даже "Debats" говорят, что должно все позабыть. - В 9 час. домой, хозяина не будет дома до завггра. В университете был, чтобы узнать расписание, а не для того, чтобы быть на молебне. Дописал чехов до обеда, а после прочитал 10 страниц.