Тесть вчера воротился; придет, разляжется на диване, распоряжается как хозяин, критикует с чувством своего права кушанье. - "Я, - говорит, - при нем не могу есть без отвращения. Быть, - говорит, - деликатну с такими ограниченными людьми, совестливу, как я бываю, не годилось бы - они ведь не понимают, что это снисхождение к ним, и обходятся с тобою за панибрата, ставят тебя ниже себя, кладут тебе руки на голову; вчера - говорит, - не выдержал, ушел и ходил верст 15, без этого насказал бы ему; придется кончить, как Самбурский - выгнать его просто из дому". -"Что не переедете на Петербургскую, удалиться бы от них?" -"Перевозка стоит 10 руб.; во всяком случае теперь здесь хозяин поверит, если не заплатить ему, а там этого нельзя будет, потому что незнаком".
Говорили много о пошлых людях, я приводил примеры и, между прочим, Любиньку и Ив. Гр.; я, кажется, решительно увидел, что опасаться, чтоб он полюбил Любиньку, нечего. - "Вот, говорю, видите, напр., целуются - очевидно от скуки". До сих пор мне только две женщины попались, не внушающие неприятного чувства, это Александра Григорьевна, дочь Клиентова, и Надежда Егоровна. Снова говорил в ее пользу; привел, как дурно обходится отец с Александрою Григорьевной. "И [с] Надеждой Егоровной, умрите вы, то же будет - взять к себе возьмут, потому что не взять неприлично, но принуждена будет идти в служанки".-"Да, -говорит он,-сам говорит - отрезанный ломоть; и все, говорит, перетолковывают в дурную сторону; тесть говорит: "Вот вы как обходитесь с Николаем Гавриловичем, а мы родные, больше должны любить друг друга"; они думают, что я знаком с молодежью, вместе кучу и мошенничаю". - Я говорю: "И это все перетолковано в миллион раз подробнее и обстоятельнее Надежде Егоровне, она должна беспокоиться". - "Да, - говорит, - я два
раза видел, что она плачет; даже спрашивали ее они, люблю ли я ее; она говорит: "Судя по ласкам и внимательности - любит"; мне ее жаль более, чем когда-либо". - "Да, - я говорю, -вам должно быть осторожнее в словах, чтобы не подавать ей повода к подозрениям; вот, напр., мы говорили третьего дня с вами о кражах и т. д.,-ведь за пять лет вы были в миллион раз на высшей ступени развития, чем теперь она, а что бы вы подумали о людях/говорящих такие вещи?" - "Да, - говорит он, - она меня спрашивала об этом и приняла это в шутку".
Я спросил его, находил ли он вообще когда-либо людей, с которыми можно быть откровенным, - по поводу того, что его не понимали дома, и он должен был быть не откровенным. Он говорит: "Да, иногда находил, но теперь я неспособен к откровенности, потому что лета не те и поэтому и с вами не откровенен" (это я и раньше думал, что не совсем), "а между тем с вами можно быть откровенным, потому что вы ко всему приготовлены и не отвернетесь, если я скажу, что украл, как это сделает отец; он отречется: делать подлости можно, только чтобы не знали их, вот его правило". Решили, что тщеславие и пристрастие, по которому осуждается в другом то, что уважается в себе, и злобные пересуды (я привел в пример насмешки Любиньки над всеми ее женихами, это ему понравилось, верно потому, что он вспомнил, между прочим, как переменилось мнение его родных об Антоновском, который, когда был женихом Марьи, был прекрасен, после стал негодяй)- признак людей ограниченных и пошлых; что они всему радуются и печалятся и ничему глубоко. -Я говорю: "Это от пустоты и отсутствия собственных интересов, - это как река, - течет, и ничто не делает впечатления на нее, - так, когда имеешь свой интерес, - а то как болото стоит - только чуть тронь, и потечет вода, как тебе угодно". Это было отнесено отчасти к его родным. "Я, - говорит, - сказал Надежде Егор, о наших отношениях с вами для успокоения ее, говорил о деньгах ей". - Я говорю: "Это не должно". Он говорит: "Было нужно". Я говорю: "Особенно не хорошо, что вы говорили об этом Залеману; хорошо еще, что Залеман в энтузиазме к вам, но ведь это знаю я, а не вы, как же вы могли сказать ему это? Если вы не хотите сделать человека смешным, вы не можете ничего сказать хорошего про него, кроме того, что не пьет вина и не играет в карты; что не ходит к девкам, ‹не прибавляйте, а то выйдет, что употребляется или употребляет мальчиков".
Я говорил довольно много об Александре Григорьевне и Надежде Егоровне и о впечатлении их на меня, совершенно отличном от впечатления, произведенного другими. "Думаете, - говорю, - что это вздор? Нет, не вздор; нет, это действительно существа высшей натуры, в которых есть это естественное благородство и такт, а то другие говорят все и прилично, и хорошо, да некстати в сущности, или то, что не следовало бы говорить, например, делают что-либо для вас, и не хотят это показать, а между тем
делают так, что выказывается это вам". (Свойство, противоположное этому, я точно заметил в Надежде Егоровне: она делает так, что только после рассудишь, что это было сделано для вас, а сразу и не заметишь.)
Меня радовало, что он снова будет бывать и мы снова будем говорить с ним, как раньше, откровенно в некоторой степени; что он не станет думать, что беспокоит, приходя ко мне. Отдал ему 25 р. сер., которые получил. Завтра хотел принести Любиньке "Современник" июльскую книжку и "Домби и сын", 1-я частqqь . Посылал за табаком (20 коп. сер.; сдачу отдали не мне; итак, истрачено 50 коп. сер.).
У Горлова пояснил себе раньше темную мысль, что налог выдается в расход раз, а с народа берется два раза, в первый раз- когда собирается, во второй - произведениями, за которые снова отдается поставщикам, и что проценты долга государственного (мысль эта раньше мне не приходила в голову) берутся у производящих сословий, а отдаются [не] производящим, а живущим рентою. Работал все время, когда был дома один, с 9-10, 12-5=6 часов, кончил Г, разбирал Д и списал до слова "до". 12 часов вечера, ложусь.
Да, прояснилась мысль во время разговора с Вас. Петр., что чем больше понимаю, тем больше высоко ценю папеньку и тем более замечаю в себе сходства с ним. Боже, сохрани его! Думаю более всего о Вас. Петр., несколько об Ол. Як., почти ничего о себе, как теперь обыкновенно; как сестра бывала на глазах, то заговаривал с нею обычным насмешливым тоном - ее беспокоит ее положение: думает, не поправится. Бог знает. Ив. Гр. сказал, входя: "Вы утешаете ее?" - "Да, - говорю, - только, кажется, безуспешно, как вообще бывают утешения". - "Правда, - говорит он, - в это самое время утешения только раздражают нас и более утверждают в нашей мысли; но после мы рассудим и согласимся; что в них есть резонного, в самом деле утешило". Эта мысль вертелась не слишком ясно у меня, а она важна.
Пятница, 16 июля, 12 час - До 5 часов работал, когда принесла Марья (служанка Катерины Павловны) записку от Александра Федоровича: "Папенька умер, приходите поговорить о судьбе брата". Тотчас пошел. Это известие принял я весьма холодно, Любинька и Ив. Гр. тоже спокойно, снова стали играть в карты, как прежде. Шел, думал, что, может быть, найду его чрезвычайно встревоженным,-он был спокоен, даже лицо с почти обыкновенным выражением; я взошел, мы молча поцеловались, он дал мне прочитать письмо брата; оно было написано хорошо, с умом, связно, с чувством - он говорит о желании отца, чтобы он был на его месте, говорит - "Я сказал, не могу, и как мочь? Нет невесты, кроме грубых, обязанности тяжкие и т. д.". Он хочет быть в светском звании и, если можно, жить вместе с братом здесь, - так подействовало на него одиночество его теперь, "пусть наша могила будет одна". Ал. Фед. говорит: "Я пришел
домой из департамента, письмо лежит, прочитал, ноги и руки затряслись, я был сам не свой, не вам (я при-
шел верно через 20 минут после этого), теперь начинаю приходить в себя".
Он говорил рассудительно, по виду холодно, сказал: "Как жаль, нет и портрета; я очень рад, что все письма его целы у меня; жаль, нет маменькина; смерть дяди (Минаева) навела меня на мысль, что из наших еще кто-нибудь умрет: всегда умирали по-трое". О брате стал говорить: "Оно, говорит, видно, что ему хочется сюда, хотя он представляет на мое решение; против воли нельзя, пусть едет, место я достану, он будет получать хоть 10 руб. сер., с этим будет у нас 2 000, можно жить". Он говорил о делах, ничего не позабыл, кажется: а как ему ехать? Через год, который остается дослужить до трехлетия для службы в губернских местах, или осенью? Лучше осенью. Мысли эти были у него, я был совершенно согласен. "Пойду, - говорит, - узнаю у Страховского о местах в канцелярии генерал-губернатора". Не застал его дома и зашел к нам; в это время Ив. Гр. не было, мы пили чай; пришел и Вас. Петр, в 7 1/4 час; говорил довольно весело, так что другой и не заметил бы ничего в Алекс. Фед. особенного; а между тем это известие должно сильно подействовать на него по его характеру и придает его характеру новый вид.
После он ушел, мы посидели с Вас. Петр, еще до 9 час, он говорит: "Я пойду завтра далеко гулять куда-нибудь". Я говорю: "Лучше пойдемте вместе, заходите ко мне". Бедный, он все более и более приходит в дурной образ мыслей, делается более и более мрачным и более и более впадает в кручину; я хотел пойти с ним, чтобы он не ушел в Петергоф или Царское (как говорил он, едва было не ушел четвертого дня), проводить его, поговорить, может быть, успокою несколько его; тяжело ему, тяжело; а между тем, странно - я как будто не трогаюсь этим, сердце не щемит; жизнь, кажется, отдал бы для его счастья (не знаю, может быть, отдал бы, - если б знал, что не будут слишком тосковать папенька и маменька, конечно, отдал бы тотчас и за счастье не всей его жизни, а хоть на год). "Хорошо, - говорит, - я приду в 10 час. за вами, или вы приходите в 5". Я отказываюсь обыкновенно, когда он говорит "приходите", потому что думаю теперь (дня 3 назад), что это может более раздражать против него тестя, который будет расстраивать Надежду Егоровну.