VIII
Мария Васильевна Угрюмова - Михаилу Андреевичу Угрюмову
ТЕЛЕГРАММА
Москва, Сивцев Вражек, 36
Угрюмову
Взволнована сообщением выезжаю Москву четверг встречай дети здоровы
Мария
IX
Надежда Ивановна Ольгина - брату Петру Ивановичу Ольгину в Киев
"Кириле", 20 мая
Петя, Петунька, Петушок - ку-ку-ре-ку! Что же это ты, свинтус такой,- второе письмо тебе пишу, а ты хоть бы хны? А еще любящий брат, друг, товарищ! Или уж так заважничал, обза́вился (новое производное от зава - приоритет за мной)?
Нет, кроме шуток,- неужто за всеми своими делами - я верю, что их у тебя по горло,- ты не найдешь минутки, чтобы уделить мне? А помнишь, уезжая из Москвы, дал слово оставить для меня мой уголок - как в детстве - за комодом. Я так привыкла к тому, что вот у меня есть такой человечек - Петунька - и никто больше, которому в любую минуту можно пожаловаться на самого себя, поругаться от чистого сердца и в свой чердак спрятать твое, никому не известное. Это же как хороший душ.
Мы с тобой оба работяги - одержимые, скрытники, как нас зовет мама, и только друг для друга - неисправимые фантазеры, дуралеи несусветные. Так вот, изволь выкладывать: я же знаю, что у тебя опять неладно,- по глазам видела, когда провожала. Не отнекивайся! Правда, в письмах об этом писать трудно, но что же делать, если наш комод давно продан, а между нами 1000 верст? Сама я сейчас ни о чем не думаю - смеюсь с утра до вечера (а ты знаешь мой идиотский смех, с захлебом) - благо, нашла себе компаньонку, агрономшу одну,- Думко - хохотушку ужаснейшую. Она прелесть, прелесть! Вся такая крепкая, круглолицая, с веселыми карими глазами, румяная, говорит по-хохлацки - на о, плавает как утка, ныряет, по горам лазает, в теннис играет до одури (каюсь, грешная, ракетку-то я все-таки увезла с собой - вас с мамой обдурила - ну, что поделаешь! Ругай не ругай, не могу эти режимы выносить! А все-таки пять фунтов прибавилось - тебе в утешение, с легкими все в порядке - клянусь!).
А недавно еще один к нам присоседился - композитор Тесьминов. Тоже - милый, милый! Ему под сорок, а душа у него настоящего мальчишки. Чего мы только с ним не выделывали. Кто бы сказал, что все ученые уважаемые лица! Думко да я его сразу же решили переманить к себе - видим, человек мается. И чудесно! Представь себе, даже в горелки играем. Он ловкий и хитрый, как муха. У него тут одна знакомая есть - кажется, любовь - да нам какое дело? Она сейчас уехала в Москву к мужу - вот мы его и приспособили. Человек много видел, много знает, интересно рассказывает, увлекающийся, должно быть, но с нами очень прост, а главное, не пытается говорить "об умном". Вот возьму да и влюблюсь, заведу себе крымский роман. Что ты скажешь?
Нет, Петушок, можешь быть спокоен - ты ведь знаешь - в душу мою попасть трудно. Даже Васю туда не пускаю, а ведь, кажется, у нас с ним крепко.
Вот написала это и остановилась. Нет, конечно же крепко, мы с ним одной породы, одних устремлений, одних правил. Только он больше меня, умнее, глубже. И все-таки, несмотря ни на что,- не могу пустить, как тебя. Почему это?
Вчера после ужина, набегавшись, Наташа Думко, Тесьминов и я пошли в кафе к татарам. Пили вино, потом турецкий кофе. Тесьминов по обыкновению рассказывал, мы обе ржали, как лошади, а потом он внезапно замолк, оборвал, лицо стало старым-старым, и говорит, обращаясь ко мне:
- Вот скажите, кичкине (по-татарски значит маленькая), отчего всегда бывает так, что такая, как вы или Наталия Максимовна - по духу мне близкие - никогда меня всерьез не примут. Вам со мной только легко, весело, а серьезное - это вы для другого. Я ничуть не обижен - верьте мне. А вот иной раз думается - неужто, любимый многими, я обречен на одиночество, потому что имеющий ухо не захочет меня слушать, а глухому я сам не откроюсь?
Мы ему ответили шуткой, что, напротив, его все наперебой готовы слушать и он этим широко пользуется, но после, лежа в постели, я подумала: а не испытывает ли каждый из нас то же - и ты, и я, и Вася,- что самый родной, самый нужный нам - всегда вместе с тем и самый далекий. Вот почему я, откинув спесь, пишу тебе это письмо. Большое счастье знать, что оба мы друг для друга не глухи. А Тесьминова мне жаль, если его слова не поза,- нет, он говорил искренно. И жаль, и приятно за человека - значит, не все в нем балованность, легкомыслие, удача - есть и кое-что от страдания, хотя на короткие минуты.
Вот видишь, какая твоя сестра догадчица. Хвали и пиши скорее.
Дина
X
Из записок Антона Герасимовича Печеных
20 мая
Без всяких комментарий: вчера после ужина, часов в 10, явился из Ай-Джина Тесьминов - конечно, девицы наши - ах! ах!
Началось следующее: заиграл профессор Думко (седая борода, 65 лет, отец Наталии) фокстрот, Тесьминов демонстрировал танец, несмотря на просьбы милейшего Павла Ивановича не танцевать, так как танец запрещенный . Ноль внимания! Потом пели хором, кто во что горазд, а после Тесьминов сел за рояль, а ему в аккомпанемент стали бить по чем попадя - по бутылкам, подносам, а докторша с агрономшей Думко в гребешки с бумажкой задудели. Катастрофа! Затыкай уши, беги вон! Над гостиной покоятся старцы - наша гордость, народовольцы , эти же прохвосты без стыда устраивают шабаш. Я только пожал плечами и ушел демонстративно, а наутро заявил заведующему - он обещал принять меры.
XI
Жена профессора Лидия Георгиевна Кашкина - актрисе "Молодого театра" Елене Прокофьевне Леонтьевой в Москву
Совхоз "Ай-Джин", 27 мая
Дорогая Лелечка, ты преувеличиваешь! Из меня никогда ничего не выйдет. В театральной школе мне пророчили блестящую будущность - я даже не сумела стать заурядной провинциальной актрисой. Я писала стихи - теперь они мне самой кажутся наивными. Последнее время я увлекалась прозой - некоторые отрывки читала мужу - он был в восторге. Но он еще в большем восторге, несмотря на свою седину и профессорскую серьезность, от моих волос.
Ты знаешь, что я танцую и неплохо играю Шумана . Когда я была невестой, Леонид вечно упрашивал меня играть, уверяя, что у меня большие музыкальные способности,- я ему верила, потому что он знаток музыки, теоретик искусства, мой преподаватель. Много после он мне признался, что когда я играла, он даже не слушал - жадно следя за движениями моих кос за спиною. Они оказались красноречивее Шумана. Я и сама теперь пришла к твердому убеждению, что они - единственная моя неоспоримая ценность.
По утрам, после чаю, идя на пляж, я позволяю себе вольность - две черные косы до колен и парчовая тюбетейка на голове. Муж не спускает с меня в эти минуты влюбленных глаз. Пусть радуется.
Он старше меня на пятнадцать лет, но все еще способен пылать, когда я…
Мне кажется, что у меня рыбья кровь. Может быть, поэтому я пытаюсь занять себя чужими страстями и бабью свою любовь к сплетням облекаю в беллетристическую форму.
Прошлый раз я описала тебе нашу компанию из "Кириле". Две недели назад к ней прибавились новые лица - композитор Тесьминов, экономист Печеных и художница Геймер - последняя приехала несколько позже. С приездом Тесьминова наш маленький муравейник закопошился. Он служит неисчерпаемой темой для сплетен, пересудов, сенсаций. Все кажется таинственным в его поступках. Нашлись люди, правда, не знавшие его лично, но прекрасно осведомленные о его похождениях.
С каждым днем прибавляется какая-нибудь пикантная подробность. Мужчины двусмысленно подымают брови, дамы ахают, девицы поправляют прически.
Я не назвала бы его красивым. В его лице есть что-то жесткое, хищное, несколько наигранное. Он, конечно, чувствует, что на него смотрят, и рисуется. И вместе с тем мне кажется, что он застенчив - это делает его взгляд еще более дерзким.
Его посадили в день приезда за наш стол. Мы ужинали. Он быстро прошел к указанному месту, ни на кого не глядя, неловко поклонился нам и тотчас же опустил глаза в тарелку. Руки его с длинными, гибкими пальцами музыканта всегда в движении, всегда что-нибудь перебирают и очень выразительны. Они созданы для того, чтобы хватать, брать, осязать, говорить, они притягивают, гипнотизируют. Нижняя часть лица его замкнута, суха, упряма, верхняя - по-детски открыта, развернута в широком размахе бровей, лба, закинутых назад волос.
Когда его соседка справа спросила, как он доехал и хороша ли погода в Москве, он вспыхнул, как школьник, но тотчас после этого в продолжение нескольких минут, не отрываясь, дерзко смотрел в мою сторону, так что я не знала, куда повернуть голову. Мой муж это сразу заметил и после ужина в разговоре со мной обозвал его нахалом. Мужчины не переносят самоуверенности в других мужчинах.
Приехавший с Тесьминовым экономист Печеных похож на сороконожку. С круглой лысой головкой, круглыми щечками, покрытыми рыжим пухом, круглым животиком, широким тазом и короткими ногами. Он надоедливо говорлив, преувеличенно любезен, каждый предмет называет уменьшенно: "ножичек", "салфеточка", "дождичек". Тошнотворно провинциален и сластолюбив. Тесьминов бегает от него как от огня. Печеных мстит ему за это и не далее как вчера рассказал мне про него гнусную сплетню. Не станем повторять ее.