Тоненькие железные кровати тоже стояли как в больнице, только не было дощечек с надписями, но Саше сначала показалось, что и дощечки есть. Возле каждой кровати стоял маленький шкафчик, очевидно служивший и столиком, и деревянная, выкрашенная густой зеленой краской табуретка. В комнате было еще пять женщин, которые сначала показались Саше будто на одно лицо.
Но потом она их рассмотрела.
Рядом, на соседней кровати, сидела толстая, рябая женщина и угрюмо поглядывала на Сашу, лениво распуская грязноватые тесемки чепчика.
- Тебя как звать-то? - басом спросила она, когда встретилась глазами с Сашей.
- Александрой… Сашей…- ответила Саша, и ее саму поразил робкий звук собственного голоса.
- Так… Александра!- помолчав, безразлично повторила рябая и почесала свой толстый, вялый живот.
- Фамилия-то, чай, есть,- вдруг сердито пробурчала она,- дура!
И повернувшись спиной к Саше, стала искать блох в рубашке.
Саша удивленно на нее посмотрела и промолчала.
Другая, совсем худенькая и маленькая блондинка, с круглым животом и длинным лицом, отозвалась:
- Вы ее не слушайте… она у нас ругательница… По фамилии у нас говорят.
- Козодоева, моя фамилия,- застенчиво и торопливо сказала Саша.
Блондинка с животом сейчас же встала и пересела на Сашину кровать.
- Вы, милая, из комитетских? - спросила она ласково.
- Я…- замялась Саша, не понимая вопроса.
- Вам сколько лет-то?
- Два… двадцать два,- пробормотала Саша.
- Значит, по своей охоте?
- Сама,- отвечала Саша и застыдилась, потому что совершенно не могла в эту минуту отдать себе отчета, дурно это или хорошо.
- А почему? - с любопытством спросила блондинка.
- Да… так,- с недоумением сказала Саша.
- Да оставь ты ее!- сказала третья женщина, и голос у нее был такой простой, ласковый и мягкий, что Сашу так и потянуло к ней.
Но маленькая красивая женщина только весело кивнула ей головой и отошла.
II
Ночью, когда потушили огонь и Саша свернулась комочком под холодным и негнущимся одеялом, все, что привело ее в приют, пронеслось перед нею, как в живой фотографии, и даже ярче, гораздо ярче и ближе к ее сознанию, чем в действительности…
Саша тогда сидела у окна, смотрела на мокрую улицу, по которой шли мокрые люди, отражаясь в мокрых камнях исковерканными дрожащими пятнами, и ей было скучно и нудно.
Откуда-то, точно из темноты, вышла тощая кошка и хвост у нее был палочкой.
Далеко, за стеклами, где-то слышался стихающий и подымающийся, как волна, гул какой-то могучей и неведомой жизни, а здесь было тихо и пусто, только кошка мяукнула раза два, Бог знает о чем, да по полутемному залу молчаливо и проворно шмыгали ногами худые полотеры.
Саша, как-то насторожившись, смотрела на заморенных полотеров, чутко прислушиваясь к отдаленному гулу за окном, и ей все казалось, что между полотерами и той жизнью есть что-то общее, а она этого никогда не узнает.
Полотеры ушли, и терпкий трудовой запах мастики и пота, который они оставили за собой, мало-помалу улегся. Опять кошка мяукнула о чем-то.
Саша боязливо оглянула это пустое, мрачное место, с холодной ненужной мебелью и роялем, похожим на гроб, и ей стало страшно: показалось ей, что она совсем маленькая, всем чужая и одинокая. Люди за окном сверху казались точно придавленными к мостовой, как черные безличные черви, раздавленные по мокрым камням.
Саша нагнулась, подняла кошку под брюхо и посадила на колени.
- …Ур… м-мурр…- замурлыкала кошка, изгибая спину и мягко просовывая голову Саше под подбородок.
Она была теплая и мягкая, и вдруг слезы навернулись у Саши на глазах, и она крепко прижала кошку обеими руками.
- …Урр… м-ммуррр… ур…- мурлыкала кошка, закрывая зеленые глаза и вытягивая спинку.
- Милая…- с страстным желанием в одной ласке вылить всю бесконечно мучительную потребность близости к кому-нибудь шепнула Саша. И ей казалось, что она и кошка- одно, что кошка понимает и жалеет ее. Глаза стали у нее мокрые, а в груди что-то согрелось и смягчилось.
- …Уррр… - проурчала кошка и вдруг расставила пальцы и выпустила когти, с судорожным сладострастием впившись в полное, мягкое колено Саши.
- Ух!- вздрогнула Саша и машинально сбросила кошку на пол.
Кошка удивленно посмотрела не на Сашу, а прямо перед собою, точно увидела что-то странное. Села, лизнула два раза по груди и, вдруг подняв хвост палочкой, торопливо и озабоченно побежала из зала.
А Саше стало еще тяжелее, точно что-то оборвалось внутри ее.
Пробило семь часов. Швейцар пришел и, не обращая на Сашу никакого внимания, делая свое дело, нашарил шершавыми пальцами кнопку на стене, и сразу вспыхнул веселый холодный свет. Заблестел паркет, стулья вдруг отчетливо отразились в нем своими тоненькими ножками, рояль выдвинулся из темного угла.
Одна за другой пришли Любка и толстая рыжая Паша. Любка села у рояля, понурившись, точно рассматривая подол своего светло-зеленого платья, а рыжая Паша стала вяло и бесцельно смотреть в окно.
Саша повертелась перед зеркалом, тяжело вздохнула и что-то запела. Голос у нее был сильный, но неприятный.
- Не визжи,- вяло заметила Паша и прижала лицо к стеклу.
- Чего там увидала?- спросила Саша, без всякого любопытства заглядывая через ее толстое плечо.
- Ни-че-го,- сказала Паша, медленно поворачивая свои глупые, красивые глаза, за которые ее выбирали мужчины,- так, смотрю… что там.
Саша тоже прижалась лбом к холодному стеклу, за которым теперь, казалось, была холодная и бездомная темнота. Сначала она ничего не видела, но потом темнота как будто раздвинулась и отступила, и Саша увидела ту же мокрую и пустую улицу. По ней, уходя тоненькой ниточкой вдаль, тускло и дрожа, горели, неведомо для кого фонари. И опять Саша услышала отдаленный могучий гул, от которого чуть слышно дрожали стекла.
- Что оно там?- с глубокой тоской, непонятной ей самой, спросила Саша.
- Будто какой зверь рычит… где…- равнодушно проговорила Паша и отвернулась.
Саша посмотрела в ее прекрасные, глупые глаза, и ей захотелось сказать что-то о том, что она чувствовала сегодня, глядя в окно. Но это чувство только смутно было понято ею и глубже было ее слов. Саша промолчала, а в душе у нее опять появилось чувство неудовлетворенного и мучительного недоумения.
"И чтой-то со мной поделалось сегодня?…"- с тупым страхом подумала она и, подойдя к Паше вплотную, сказала тоскливо и невыразительно:
- Ску-учно мне, скучно, Пашенька…
- Чего?- вяло спросила Паша.
Саша помолчала, опять мучительно придумывая, как сказать. Ей ясно представилось, как она сидела в пустом, как могила, зале, одна-одинешенька, какою маленькой, никому ненужной, забытой чувствовала она себя, и как где-то далеко от нее гудела и шумела незнакомая большая жизнь, и опять ничего не могла выразить.
- Жизнь каторжная!- с внезапной, неожиданной для нее самой, злобой сказала она негромко и сквозь зубы.
Паша помолчала, тупо глядя на нее.
- Нет… ничего…- лениво проговорила она:- вот там… - припомнила она, называя другой "дом", подешевле, где женщина стоила всего полтинник…- точно, нехорошо… всякий извозчик лезет, грязно, дух нехороший… дерутся… А тут ничего: мужчинки все благородно, не то чтобы тебе… и кормят хорошо… Тут ничего, жить можно…
Она опять помолчала и вдруг, немного оживившись, прибавила:
- У нас в деревне такой пищи вовек не увидишь!
- А ты из деревни?- опросила Саша со странным любопытством.
- Я деревенская,- спокойно пояснила Паша,- у нас иной раз и об эту пору уж хлеб кончается… из недородных мы… земли тоже мало… Картошкой живут, извозом мужики занимаются, а то и так… Деревня наша страсть бедная, мужики, которые, пьяницы… Кабы пошла замуж, натерпелась бы… Сестру старшую, мою то есть, муж веревкой до смерти убил… В острог его взяли потом…- совсем уже лениво договорила она и встала.
- Куда ты?- спросила Саша.
- Чаю пить, - ответила Паша, не поворачиваясь.
Саша опять повертелась перед зеркалом, выгибая грудь и рассматривая себя через плечо, но уже ей было тяжело оставаться одной в наполненном пустым, холодным светом зале. Она подошла к роялю, за которым по-прежнему, понурившись, сидела Любка.
Когда Саша подошла близко, Любка подняла голову и долго смотрела на нее. И большие печальные глаза были недоверчивы и растерянны, как у со всех сторон затравленного зверя.
- Любка,- машинально позвала Саша.
Она налегла на рояль полной грудью и смотрела, как в его черной полированной поверхности отражалась она сама и Любка, со странными в густом коричневом отражении темными лицами и плечами.
Любка не отозвалась, а только придавила пальцем клавишу рояля. Раздался и растаял одинокий и совсем печальный звук.
- А-ах!- зевнула Саша и стала пальцем обводить свое отражение. Опять раздался тот же упорно печальный плачущий звук. Саша вслушалась в него и с тоской повела плечами. Любка неуверенно взяла две-три ноты, точно уронила куда-то две-три хрустальные тяжелые капли.
- Оставь,- с тоской сказала Саша.
Но Любка опять придавила ту же ноту, и на этот раз еще тихо и протяжно загудела педаль. Саша с досадой быстро подняла голову и вдруг увидела, что Любка плачет: большие глаза ее были широко раскрыты и совершенно неподвижны, а по лицу сползали струйки слез.
- Во…- удивленно проговорила Саша с пугливым недоумением.
Любка молчала, а слезы беззвучно капали и падали ей на голую грудь.
- Чего ты?- спросила Саша, пугливо глядя на медленно ползущие по напудренной коже слезы, и чувствуя, что ей самой давно хочется заплакать и, почему-то боясь этого.