Прежняя жизнь себя исчерпала – это было ясно, как пень, и себя уговаривать в этом не приходилось. Все вертелось по давно заведенному кругу, а хотелось чего-то… другого… Очень хотелось соскочить с этой заезженной обыденности. И это неправда, что душа требует полета только в юности, иной раз она и в старости его просит. Хотя, наверно, не просит, а так… заииииискивающе клянчит. Некоторым, правда, везет, трудности и невзгоды душат так, что только бы день простоять да ночь продержаться, не то что задумываться о каких-то там витиеватостях и превратностях судьбы… Куда там до пресыщенности обыденностью. Валентине не повезло. Трудности не душили, и она задумалась. И как-то сразу ей стало тесно в своей устаканенной, неплохо налаженной жизни. И тут же, представьте, нарисовался выход. Рынок – туды его растуды. Не успела нарисоваться потребность, как на тебе, тут же возможность ее удовлетворить. Полгода назад на глаза ей попался проспект, как раз с теми самыми "Мотыльками", в одном из номеров которых она сейчас таращилась в темноту. Вообще-то уход от действительности – тема старая как мир. Существовала во все времена, дотянула до наших дней, нас переживет и будет существовать в природе до тех пор, пока существует общественное общежитие и пока нет мира в душе человека. Вот только способы этого, так сказать, ухода меняются.
"Раньше от мира и суеты уходили в монастырь, разве не это благо?" – рассуждала никогда не верившая в Бога бухгалтер, не подозревавшая, что в уходе этом упор нужно делать не на то, что человек уходит от суеты, а на то, что старается он идти к Богу. А радость можно найти и в миру, имея в сердце Бога.
Валентина продолжала рассуждать. Для нее с Анатолем этот вариант не подходил. Привычка, чтоб ее собаки съели, за тридцать лет так она привыкла к безропотному своему Анатолю, что жизни без него себе не чаяла. А где ж такой монастырь найдешь, чтоб двоих их взяли? Нет такого у Бога заведения. Сейчас не в монастырь люди идут, а занимаются все больше каким-то шифтингом. Точного названия не приученная к языкам Валентина не помнила. По-нашему переводится вроде как "сдвиг". Бросают люди все, что у них тут нажито, и едут куда-нибудь в Индию, а там в местных шалашах прямо на пляже и живут, тем, что местный бог пошлет и что с пальмы упадет, питаются, ночью одеялом из листьев прикрываются, вот только во что они там одеваются, Валентина так и не выяснила. Неужто срам тоже только фиговыми листами прикрывают?..
Валентина аж распахнула глаза: "Во до чего цивилизация докатилась!" – но в темноте этого никто не увидел.
Точно ведь сдвиг какой-то. Но, несмотря на все минусы, затея ей, по правде говоря, жуть как нравилась. Только вот возможности ее осуществить никакой не было. На это нужен какой-никакой капиталец. А у Блинчиковых его не было. Валентина хоть и была бухгалтерша и гоняла всю жизнь между дебетом и кредитом миллионы, а толком ничего не нажила. А уж про Анатоля и говорить нечего. С него все равно что с ребенка требовать. Так что о том, чтобы забросить свою скромную двушку и отправиться в плавание к неизвестным океанским берегам, супруги не могли и мечтать. А хотелось, ой как хотелось сбежать от этой опостылевшей обыденности. Вот тогда-то их и осенило стать участниками клуба "Мотыльки". Мечта. Ни тошнотворной работы на унитаз, когда зарплаты хватает только на то, чтобы пожрать и доставить себя снова на работу, ни бессмысленной заведенности работа-забытье-работа, забытье-работа-забытье, перемежающейся редкими праздниками. Весь этот ужас позади! А впереди – "Мотыльки". Главное – не упустить шанс! Разорвать круг! Сотни мотелей по всей стране, куда хочешь – туда и едешь, где хочешь – там и останавливаешься, живешь, и все, что от тебя требуется, – посильная работа, которую сам и выбираешь. Тебе за работу баллы. И никакого начальства над душой. Никакая гадина от тебя отчета не потребует. Блаженство, а надоело, так езжай в следующий пункт. Там, глядишь, другая работенка подвернется, больше к душе ляжет. И какой умный человек это все придумал?! Одеяло на груди у Валентины приподнялось и опустилось от чувства благодарности к неведомому создателю сети мотелей "Мотыльки".
– Анатоль! – Валентине очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими соображениями, но лежащий на соседней койке Анатоль не шелохнулся.
Про Анатоля и так все было ясно. Всю жизнь провел в гараже. Автослесарь он был золото. Руки золотые, голова, короче всё золотое. К нему со всей округи ездили, отбоя никогда от клиентов не было, денег много не брал, может, потому и ездили. Валентина не удержалась от колкости. Сколько она с ним боролась, сколько крови у него попила, но тут мягкий и уступчивый Анатоль оказался кремнем. И что она ни говорила, как ни билась, он по– прежнему ремонтировал всем всё за копейки. А однажды и вовсе ляпнул, что сам готов давать деньги, лишь бы ему машины пригоняли. Первый раз в жизни припугнул, и Валентина – надо же – испугалась, больше не лезла. Кто его знает, может, Анатоль и обижался на нее за то, что она сдернула его с места. Любил он свою работу, по всему было видно. Держит в мазутных руках деталь… нежно так держит, только голубкой не называет, а уж как начнет про кардан или амортизатор вещать… Оратор, сам Гитлер бы позавидовал! Однако перечить жене не стал. Поехал с ней в "Мотыльки". До третьего пункта уже добрались. И даже тут нашел себе агрегат для ремонта. И всё ему нравится. Шельма неразборчивая! Всеядный! Валентина махнула в темноте рукой. Ни на что не жалуется! Во характер какой.
Валентину, по правде говоря, тоже пока всё устраивало. Не Индия, конечно, просто так манго на голову не падает, но уж в сто раз лучше, чем эта сплошная городская сутолока. Валентина незаметно погрузилась в сон. Снилась картина, висящая у нее над головой. Хорошо так, легко и радостно, и как будто бы у них с Анатолем выросли крылья и несутся они куда-то вдаль к неизвестному, горящему впереди солнцу.
Утром Валентину разбудил звонок. Валентина не сразу вспомнила, что вчера выбрала готовку завтрака и кормление кур. Анатоля рядом уже не было. Скорее всего, умчался в гараж. Валентина привела себя в порядок и спустилась вниз. Внизу ее встретила всё та же девушка, дежурившая уже второй день. Девушка рассказала, как дойти до курятника, повесила на руку Валентине корзинку и исчезла. Дальше Валентина должна была действовать сама. Женщина вышла во двор и пошла в сторону хозяйственных построек. Пройдя по тропинке, свернула за угол, наткнулась на приземистый сарайчик. Открыла скрипучую дверь и практически сразу же наступила на что-то мягкое, чуть не поскользнулась. Куры с интересом посмотрели на новенькую. Одна курица вызывающе, даже с неким налетом издевательства с ног до головы окинула ее взглядом, и Валентина, уткнувшись в пол и глянув на свои галоши, впрямь почувствовала себя неловко.
– Вот еще барыни! – Новоиспеченная птичница снова подняла глаза на насмешниц. – Все такие разэтакие, сидят как на выданье, а на полу-то что творится! – Валентина брезгливо переступила с ноги на ногу.
Несколько квочек продолжали ее высокомерно осматривать. Валентина несколько поубавила спесь – все-таки курятник был не ее вотчина, – прислонилась спиной к занозистой стене и стала пробираться поближе к гнездам. С трудом выдерживая куриный взгляд, засунула руку в солому, нащупала еще теплое яйцо и воровским движением переложила находку в корзину. Рука потянулась за следующим яйцом. Курицы, прищурив тонкие синюшные веки, ушли в себя и больше уже на нее внимания не обращали. Валентина нашла еще с десяток яиц и покинула куриное царство.
– Проходимка, – не церемонясь, квохтнула ей на прощанье одна из куриц.
Валентина не обиделась. Но ей стало как-то неловко. Вроде как курица, а выходит, что права. Курица, она ведь и правда вроде как при деле. Старается, квохчет, дает по яйцу в день. И ей, Валентине, до курицы этой, как до стахановки, всю жизнь она гоняла цифры из столбика в столбик, и ладно бы еще гоняла с удовольствием, с воодушевлением, а то ведь гоняла только потому, что надо было гонять. Не ей, а кому-то… Да что там говорить, перед цифрами она особого трепета не испытывала. Не благоговела. Вроде как кудахтала, а все без толку, так и не снеслась.
Выйдя из курятника, Валентина одной галошей увязла в грязи, чуть было не уронив корзину, дернула ногой, грязь, чавкнув, отпустила ногу. Валентина, чуть подхватив свое объемное тело, стараясь обходить грязь, пошла к дому. Анатоля нигде не было видно. Рассвело. Осеннее солнце не радовало, выкатывалось из-за горизонта часам к восьми, нехотя, с пробуксовками катилось вдоль земли, пока наконец, скатываясь в тяжелые тучи, не убиралось восвояси. В доме уже проснулись. Наверху шумела вода, скрипели половицы и время от времени ухали двери. На кухне никого не было. Валентина вытащила еще теплые яйца из корзины, достала сковороду и стала колдовать над нехитрым завтраком. Стол для всех стоял здесь же на кухне.
За завтраком собралось, помимо Блинчиковых, еще несколько человек. В основном серые неинтересные лица. Отличалась только одна парочка. "Мотыльки" были их первой точкой, и они с заразительным энтузиазмом рассказывали о своих планах, о том, как к чертям собачьим забросили город, вырвались из рутины и сейчас вот так налегке путешествуют, распахнув всех себя новой жизни! Валентина, ковыряясь в тарелке, их не слушала. На длинной лавке в три ряда стоял ряд банок, рядом в огромном тазу ждали своего часа зеленые помидоры. Анатоль ел быстро, как всегда, когда его ждала любимая работа. Размазав выданный кубик масла, он принялся шумно, обжигая губы, хлебать чай. Валентина с завистью посмотрела на мужа.