Через каких-то несколько мгновений Эдик, забравшись на потрепанную сидушку видавшей виды табуретки, пошатывался на пьедестале и тянул длани вверх, навстречу электрическому солнцу, навстречу мелким барашкам облаков, оставленным потопом из квартиры сверху, навстречу совершенно неверо… но обо всем по порядку.
Почувствовав в своих ручищах крохотные ручки забравшегося под потолок шкафа, Эдик рванул, сердце его замерло, внутри что-то оборвалось, и на голову … обрушился водопад. Старые газеты и журналы, любовно собираемые не так давно почившим тестем, захлопав страницами, просвистели мимо уха Эдика, на пол плюхнулась подшивка "Крокодила", вслед за ней, панибратски похлопав Эдика по плечу, пролетела "Наука и жизнь". Эдик втянул голову в плечи, замер, простоял так несколько секунд, опять стал вытягивать шею, но не тут-то было, по макушке ему тут же съездил тугой комок старых колгот.
– Ну, Эльвира Сергеевна, – чуть было не теряя равновесие, прорычал Эдик.
Еще здравствующая теща Эдика, Эльвира Сергеевна, заслуживает особого внимания по нескольким причинам. Во-первых, потому что она – женщина, во-вторых, в возрасте, ну и, как говорят англичане, last but not least1; потому что она выделывает из колгот такие замечательные коврики, что время от времени на ее изделия даже образовывается очередь. Один из ковриков, кстати, лежит перед дверью квартиры Мазиловых (а именно в ней мы и очутились) и дает ясное представление о том, какая рукодельная Эльвира Сергеевна.
Вслед за мотком, взвизгнув, пролетел молоток, Эдик чудом увернулся, но, от греха подальше, по-молодецки сиганул с табуретки и, прижавшись спиной к стене, дал до конца пронестись всё сметающему на своем пути потоку. Наконец с верхотуры, клацнув пастью, на самую макушку кучи грохнулся чемодан. И всё затихло…
– Чемодан, чемодан, чемоданище… – Эдик схватился за чемоданные ручки и, хладнокровно шагнув через выросший в коридоре Эверест, потащил его в комнату. Пусть Эльвира Сергеевна разбирает всю эту кучу, в конце концов, это её с Дашкой рук дело! За последние несколько часов Эдик заметно осмелел.
Топая по коридору, Эдик мимоходом вытянул указательный палец:
– Уууууу! – погрозил он наивно тянущимся к нему цветам на обоях. – Пусть только узнают, куда меня отправляют, сразу…
Нет, ничего лишнего, чтобы вы не подумали, с языка нашего героя не слетело. До такой степени распоясанности он ещё не дошел, хотя и позволил себе маленькую вольность: расплывшись в улыбке, Эдик представил себе лица жены и тещи в тот момент, когда он сообщит своим дамам о предстоящей поездке. Эдик чуть было не прыснул от смеха. Лицо Эльвиры Сергеевны, конечно же, вытянется, как огурец, и даже позеленеет на манер этого овоща. Еще бы, по крайней мере дня три она будет лишена возможности пилить Дашку за то, что та, дура, выскочила за бездаря и неудачника.
– Жизнь себе искалечила! – Эдик собрал в одну кучку глазки, щечки и носик, так что вышло очень даже похоже на Эльвиру Сергеевну. Потом, скорее всего, все вернется на круги своя, но у Эдика останутся эти ни с чем не сравнимые три дня триумфа! Слышите, вы?! Триумфа!
Дашка, узнав новость, сразу вспыхнет, засуетится, а потом, как и всегда в преддверии ответственного шага, закружится по квартире в поисках ручки и карандаша. Дашка учительница и Эдику, между нами, не доверяет, все свои просьбы и указания она дублирует, а то и триплирует, с обязательной фиксацией на бумаге. Так же она поступает со своими учениками. Правда, в глубине души Дашка считает, что у детей все же есть шанс исправиться и избавиться от своей бестолковости, а вот Мазилову, по мнению Дашки, уже вряд ли что поможет. Супругу она, конечно, об этом не говорит – это вредно для отношений (Дашка много читает, и в особенности литературу с психологическим наклоном), но все равно это видно, Дашка – плохая актриса. Да, кстати, Дашка по-прежнему Мазилова любит. Не всем же достаются богатые да престижные. А любить-то кого-то хочется! Так вот, выслушав новость, Дашка станет составлять список того, что нужно привезти из-за кордона. Иногда в Дашке просыпается женщина. Нечасто, но просыпается. Первыми в списочке, конечно же, будут стоять духи. Дашка, между прочим, не совсем дремучая, давно знает, что у нас всё польского, а может, и какого похлеще разлива (какого?! даже подумать страшно…) и, что бы там ни вещали расписные плакаты и рекламы, настоящих шанелей и пуазонов у нас, простите, днем с огнем… С духами вообще у Дашки вышел крен. Она их будто на случай войны запасает. На трюмо в спальне Мазиловых стоит пузырьков двадцать разных форм и вариаций (и это! не считая убранных в шкаф!). Особую страсть Дашка питает к маленькому флакончику в форме какого-то диковинного цветка. (Какого именно, Эдик так сразу не скажет. Дело в том, что он знает только две разновидности – гвоздика и роза, а этот пузырек на них не похож.)
Стиснув чемодан, Эдик проплыл в зеркале трюмо мимо того самого цветка. Когда-то из него Дашка побрызгала свое молодое, тогда еще цветущее тело, отправляясь с ним в загс… От воспоминания этого Эдик побагровел, дотащив чемодан до кровати, выпустил его из объятий. Чемодан распахнул перед ним свое нежно-розовое нутро.
В доме было тихо. Эльвира Сергеевна, пользуясь бесплатным проездом, унеслась на другой край города. Эх, с каким бы удовольствием Эдик своими же руками придушил кого-нибудь из правительства. Благодетели! Подсуропили! Хоть бы квоту ввели! Полторы бабки в метрочас. А то ведь не деться никуда от лахудр старых, они ж готовы хоть на пузе лезть за линию фронта, лишь бы достать триста грамм дешевой докторской.
Эльвира Сергеевна по большей части ездила не за колбасой, а за селедкой. Место, куда она ездила, держалось в секрете (не от Эдика с Дашкой, конечно, а от подружек пронырливых), но вот что доподлинно было известно всем без исключения, так это то, что селедка в этот самом месте, была аж на тридцать рублей дешевше. Сумма для пенсионеров нешуточная. Правда, там она (селедка то есть) была суховатая и солоноватая, но Эльвиру Сергеевну, привыкшую к разного рода трудностям, было не испугать! Женщина эта – кладезь премудрости! Она заливала ее молоком, вымачивала, голубушку, сутки, и через сутки та становилась… прекрасницей (цитата из Эльвиры Сергеевны), ну или вполне сносной рыбиной. Об эстетической стороне дела вопрос не ставится. В конце концов, вот даже вы селедку зачем покупаете?! Ведь чтобы есть её, правда! Не любоваться, ведь, а?!
Затраты, шедшие на молоко, Эльвира Сергеевна, незнакомая с бизнес-планированием, не учитывала. Дочь и зять разумно в дела селедочные не лезли: чем бы дитя ни тешилось… К тому же, да будет вам известно, не одни юноши и напитки в наше время могут быть энергетическими. Женщины, подобные Эльвире Сергеевне, неукротимы, и ежели вовремя не направить их неуемную энергию в нужное русло… Всё! Пиши пропало! Это ж прям НУРС1 в юбке. Спасайся кто может…
Дашки дома тоже не было. Возилась с заброшенными детьми (так она называла своих желторотиков, у которых не было бабок-дедок и которые должны были мотать срок в школе до возвращения родителей с работы). Своих у Мазиловых не было. У Дашки были какие-то неполадки. Диагнозы (как бы там вам ни было любопытно) здесь ставить не будем; счастливчиков, связавших свою жизнь с гинекологией, я думаю, среди нас найдется не много, так что не будем ковыряться в том, что является для нас, простите за сравнение, темным лесом! Тем более что вопрос этот для героини нашей крайне чувствительный! Скажем одно, по молодости Дашка переживала сильно, дошла до того, что лютой ненавистью ненавидела всех случайно встреченных на улице беременных и старалась обходить коляски, чтобы своими руками не придушить какого-нибудь карапуза. Потом настал второй этап. Дашка ругала всех и вся, и особенно правительство, которое не удосужилось оплодотворить ее и еще, по Дашкиным подсчетам, несколько миллионов женщин. Обида кипела. Правительство (непонятно, чем они там занимаются) вело себя совершенно не так, как Чип и Дейл, Тимур, ну или, скажем, Робин Гуд (не знаю, уважаемые, кто вам ближе), и совершенно не спешило запустить бесплатную программу по подсадке эмбрионов Дашке и иже с ней. Дашка страдала неимоверно, страдала, страдала, а потом свернула лозунги и плакаты и… смирилась, перекинулась с любовью на своих желторотых первоклашек и на Эдика. А что, поле для любви, между прочим, огромное, у некоторых и того нету!
Проведя шершавой ладонью по чемоданным внутренностям, Эдик принялся за дело: кинул в чемодан двое наглаженных трусов (почему наглаженных – смотрите выше! Если, кстати, у вас неглаженые – есть повод задуматься…) и чистые носки, конечно (не знаю, как у вас, а у Эдика плешь уже от этих носков). Запас на три дня. Потом на цыпочках проскользнул в коридор, украдкой подошел к плащу, не дыша, прощупал нижнюю полу, нащупал презерватив, аккуратненько проковырял дырку в кармане и… вытащил изделие на свет Божий. Более надежного способа хранения Эдик пока не придумал. Эльвира Сергеевна – это он знал точно – регулярно шманала его карманы. Дашка до такой подлости не опускалась, всю грязную работу за нее делала мать.
Эдик хотел было зашить дырку, но вовремя остановился. Это могло вызвать подозрения. С чего бы Эдик, сроду не державший иголку, вдруг записался в кружок кройки и шитья? Да, оставить дырку было безопасней. В конце концов, у плаща могут быть некачественные швы. Так же украдкой Эдик пробрался в спальню, запихнул презерватив под подкладку чемодана, отверстие аккуратненько прихватил "Моментом".
Набрал в могучую грудь побольше воздуха: кто его знает, как оно в загранке повернется?
На лице забрезжила еле уловимая улыбка, выплыл женский силуэт, даже отдаленно не напоминающий Дашкины формы. Эх, что там говорить, даже в постели Дашка оставалась училкой. И с годами это не улетучивалось, а еще больше крепчало! Эдик с шумом выдохнул и поскорее прикрыл женский вопрос.