Что предпринять, чтобы сблизиться съ ней, разбить ревниво оберегаемую обособленность, въ которой живутъ еврейскія семьи? Къ кому обратиться за разъясненіемъ относительно этой неожиданной перемѣны? He обращая вниманія на непріязнь и холодность, съ которой къ нему относились Абоабы, онъ входилъ подъ разными предлогами въ ихъ контору. Хозяева встрѣчали его съ ледяной вѣжливостью, какъ назойливаго кліента. Входившіе по своимъ дѣламъ евреи смотрѣли на него съ дерзкимъ любопытствомъ, словно нѣсколько минутъ тому назадъ говорили о немъ.
Однажды утромъ онъ увидѣлъ, какъ Забулонъ разговаривалъ съ приблизительно сорокалѣтнимъ человѣкомъ, низкаго роста, немного сгорбленнымъ и въ очкахъ. На немъ былъ четырехугольный цилиндръ, сюртукъ съ длинными фалдами, a на жилеткѣ болталась большая золотая цѣпочка. Онъ говорилъ слегка пѣвучимъ голосомъ о быстромъ прогрессѣ Америки, о величіи Буэносъ-Айреса, о будущности, которую тамъ могли бы имѣть ихъ единоплеменники, о выгодныхъ дѣлахъ, которыя онъ тамъ сдѣлалъ.
Нѣжная внимательность, съ которой его слушали отецъ и сынъ, возбудила въ душѣ Агирре подозрѣніе, отъ котораго кровь притекла къ сердцу и холодѣли конечности. Онъ задрожалъ отъ удивленія. Это онъ? И нѣсколько мгновеній спустя онъ безъ всякаго основанія на то, совершенно инстинктивно самъ отвѣтилъ на свой вопросъ. Да! Это онъ! Онъ не ошибся. Безъ сомнѣнія, передъ нимъ былъ женихъ Луны, пріѣхавшій изъ Америки. Разсѣивая его сомнѣнія, его окончательно укрѣпилъ въ этомъ предположеніи быстрый, холодный и презрительный взглядъ, украдкой брошенный на него этимъ человѣкомъ, продолжавшимъ разговаривать съ своими единовѣрцами.
Вечеромъ онъ снова увидѣлъ его на улицѣ. Онъ былъ уже не одинъ. Онъ шелъ подъ руку съ Луной, одѣтой въ черное. Она прижималась къ нему, какъ будто уже была его женой и оба шли съ непринужденностью жениха и невѣсты. Она не видѣла Агирре, или не хотѣла его видѣть. Проходя мимо него, она повернула голову къ своему спутнику, дѣлая видъ, что говоритъ съ нимъ съ большимъ воодушевленіемъ.
Друзья Агирре, образовавшіе кругъ на тротуарѣ передъ Биржей, смѣялись при видѣ этой встрѣчи съ легкомысліемъ людей, признающихъ любовь только какъ времяпрепровожденіе.
– Эхэ! – сказалъ одинъ изъ нихъ испанцу – у васъ отбили даму. Еврей отбилъ ее. Понятное дѣло! Они женятся только на своихъ, особенно, если у дѣвушки есть деньги.
Агирре провелъ ночь безъ сна, строя въ темнотѣ самые жестокіе планы мести. Въ другой странѣ онъ зналъ бы, что ему дѣлать: – онъ оскорбилъ бы еврея, далъ бы ему пощечину, дрался бы на дуэли, убилъ бы его, а если бы онъ не принялъ его вызова, преслѣдовалъ бы его, пока онъ не уступитъ ему дорогу. Но здѣсь онъ жилъ въ другомъ мірѣ, въ странѣ, не знавшей рыцарскихъ обычаевъ древнихъ народовъ.
Вызовъ на дуэль вызвалъ бы смѣхъ, какъ нѣчто экстравагантное и смѣшное. Онъ можетъ напасть на него на улицѣ, унизить его, убить его, если тотъ вздумаетъ защищаться, но – увы! – англійская юстиція не считается съ любовью, не признаетъ существованія преступленій, совершенныхъ въ порывѣ страсти.
Тамъ наверху, на серединѣ горы, въ развалинахъ дворца маврскихъ королей Гибралтара, онъ видѣлъ темницу, переполненную людьми всѣхъ національностей, преимущественно испанцами, осужденными на пожизненное заключеніе за то, что они подъ вліяніемъ любви или ревности нанесли ударъ ножомъ, какъ свободно поступаютъ люди на разстояніи всего нѣсколькихъ метровъ, по ту сторону границы.
Кнутъ хлесталъ на законномъ основаніи. Люди истощались и умирали, вращая маховое колесо насосовъ. Съ холодной методической жестокостью, въ тысячу разъ худшей, чѣмъ страстное варварство инквизиціи, истребляли людей, питая ихъ лишь настолько, чтобы они могли продолжать свою жизнь, представлявшую одну пытку.
Нѣтъ, здѣсь былъ другой міръ, гдѣ его ревность и бѣшенство были не у мѣста. Но ужели онъ потеряетъ Луну безъ крика протеста, безъ вспышки мужественнаго возмущенія? Теперь, когда его разъединили съ ней, онъ въ первый разъ понялъ всю важность своей любви, начавшейся отъ нечего дѣлать, изъ жажды чего-нибудь необычайнаго, а теперь грозившей перевернуть всю его жизнь. Что дѣлать?
Вспоминались ему слова одного изъ гибралтарцевъ, которые сопровождали его во время его прогулокъ по Королевской улицѣ, представлявшаго странную смѣсь андалузской насмѣшливости и англійской флегматичности.
– Повѣрьте, другь, это дѣло великаго раввина и всей синагоги. Вы шокировали ихъ. Весь свѣтъ видѣлъ, какъ вы открыто устраивали свиданія у окна. Вы не знаете, какое вліяніе имѣютъ эти сеньоры! Они вторгаются въ дома своихъ прихожанъ, направляютъ ихъ, повелѣваютъ ими и никго не можетъ имъ противостоять.
Слѣдующій день Агирре провелъ на улицѣ или гуляя около дома Абоабовъ, или неподвижно стоя въ дверяхъ отеля, не упуская изъ виду дверь квартиры Луны.
Быть можетъ она выйдетъ?
Послѣ вчерашней встрѣчи, она, вѣроятно, забыла свой прежній страхъ. Имъ надо было поговорить. Три мѣсяца онъ сидитъ въ Гибралтарѣ, забываетъ о своей карьерѣ, рискуетъ ее испортить, злоупотребляетъ вліяніемъ свохъ родственниковъ! А теперь хочетъ разстаться съ этой женщиной, не обмѣнявшись прощальнымъ словомъ, не узнавъ, чѣмъ вызвано такое неожиданное превращеніе!
Поздно вечеромъ Агирре вдругъ почувствовалъ трепетъ волненія, въ родѣ той дрожи, которую испыталъ въ конторѣ мѣнялъ, узнавъ, кто такой вернувшійся изъ Америки еврей. Изъ дома Абоабовъ вышла женщина, одѣтая въ черное, Луна, такая же, какой онъ ее видѣлъ предыдущимъ днемъ.
Она немного повернула голову и Агирре угадалъ, что она замѣтила его, что и раньше она видѣла его, спрятанная за жалюзи. Она ускорила свой шагъ, не поворачивая головы, а Агирре послѣдовалъ за ней на извѣстномъ разстояніи по тротуару, задерживая группы испанскихъ рабочихъ, которые спѣшили изъ арсенала въ деревню Ла Линеа, прежде чѣмъ раздастся вечерній сигналъ и крѣпость запрется.
Такъ шли они одинъ за другимъ по Королевской улицѣ. Дойдя до Биржи, Луна пошла по Church Street (Церковной улицѣ), напротивъ католическаго собора. Здѣсь было меньше толкотни и рѣже были магазины. Только на углу переулковъ стояли небольшія группы, болтая послѣ трудового дня. Агирре ускорилъ свой шагъ, чтобы догнать Луну, а она, словно угадавъ его намѣренія, пошла медленнѣе. Дойдя до задняго фасада протестантской церкви, онъ догналъ ее на расширеніи улицы, носившемъ названіе Gatedral Square (Соборнаго сквера).
– Луна! Луна!
Она повернула лицо, чтобы взглянуть на него и оба инстинктивно отошли вглубь площадки, избѣгая улицу, и остановились у мавританскихъ аркадъ протестантскаго собора, краски котораго начинали блѣднѣть и таять въ сумракѣ ночи. Прежде чѣмъ они могли заговорить, ихъ окутала нѣжная мелодія музыки, доносившаяся, казалось, издали, прерывистые баюкающіе звуки органа, голоса дѣвушекъ и дѣтей, пѣвшихъ по-англійски славу Господу, щебеча, какъ птички.
Агирре не зналъ, что сказать. Всѣ его гнѣвныя слова были забыты. Ему хотѣлось плакать, опуститься на колѣни, попросить о чемъ – нибудь того Бога, кто бы Онъ ни былъ, который находился по ту сторону стѣнъ, былъ убаюканъ гимномъ мистическихъ птичекъ, этихъ дѣвственныхъ, дышавшихъ вѣрой голосовъ.
– Луна! Луна!
Ничего другого онъ не могъ произнести.
Еврейка болѣе сильная, менѣе чувствовавшая эту музыку, которая была не ея музыкой, заговорила съ нимъ тихо и быстро. Она вышла только для того, чтобы повидаться съ нимъ. Она хочетъ поговорить съ нимъ, проститься. Они встрѣчаются въ послѣдній разъ.
Агирре слушалъ ее, какъ слѣдуетъ не понимая смысла ея словъ. Все его вниманіе было сосредоточено въ глазахъ, словно тѣ пять дней, когда они не видались, были равносильны длинному путешествію и онъ ищетъ теперь въ лицѣ Луны слѣдовъ, оставленныхъ временемъ. Та ли она самая? Да. Это она! Только губы отъ волненія немного посинѣли. Она щурила глаза, какъ будто слова стоютъ ей ужасныхъ усилій, словно каждымъ изъ нихъ отрывается что-то отъ ея мозга. Сжимаясь, ея вѣки обнаруживали легкія складки, казавшіяся знаками утомленія, недавняго плача, внезапно наступившей старости.
Испанецъ смогъ, наконецъ, понять ея слова.
Но ужели она говоритъ правду? Разстаться! Зачѣмъ? Зачѣмъ? Онъ простиралъ къ ней руки, охваченный страстью, но она еще больше поблѣднѣла, въ испугѣ отступила, и глаза ея расширились отъ страха.
Они не могутъ больше любить другъ друга. На прошлое онъ долженъ смотрѣть, какъ на прекрасный сонъ – быть можетъ лучшій во всей его жизни… Но теперь насталъ моментъ, когда надо проснуться.
Она выходитъ замужъ, исполнитъ свой долгъ передъ своей семьей и своимъ народомъ. Все прошлое было безуміемъ, дѣтской мечтой ея экзальтированнаго и романтическаго характера. Мудрые люди ея народа открыли ей глаза на великую опасность такого легкомыслія. Она должна покориться своей судьбѣ, послѣдовать примѣру матери, примѣру всѣхъ женщинъ ея крови. Завтра она отправится съ своимъ женихомъ Исаакомъ Нуньесъ въ Танхеръ… Онъ самъ и его родственники посовѣтовали ей свидѣться съ испанцемъ, чтобы покончить со всѣмъ, положить конецъ двусмысленному положенію, которое могло повредить репутаціи хорошаго коммерсанта и нарушить покой миролюбиваго человѣка. Они обвѣнчаются въ Танхерѣ, гдѣ живетъ семья жениха. Быть можетъ они тамъ останутся, быть можетъ отправятся въ Америку продолжать дѣла. Во всякомъ случаѣ ея любовь, ея милое приключеніе, ея божественный сонъ кончились навсегда.
– Навсегда! – пробормоталъ Луисъ глухимъ голосомъ. – Скажи еще разъ. Я слышу, какъ твои уста произносятъ это слово и не вѣрю. Повтори. Я хочу убѣдиться.
Голосъ его звучалъ умоляюще, но его скрученные пальцы, его угрожающій взглядъ пугали Луну. Она широко – широко раскрыла глаза и сжала губы, словно сдерживая вздохъ. Казалось, въ темнотѣ еврейка постарѣла.