Размышляя таким образом, я дошел до своего шалаша и узнал, что жена моя, Макрофа, только что разрешилась двойней. Я выслал из шалаша всех, кроме Анади, неделю тому назад давшей мне сына. Второй ребенок из двойни был мальчик и родился мертвым. Первой родилась девочка, известная впоследствии под именем Нады Прекрасной - Нады Лилии. Внезапная мысль озарила меня - вот где выход из моего положения.
- Дай-ка мне мальчика, - сказал я Анади. - Он не умер. Дай его мне, я вынесу его за ворота крааля и верну к жизни моими лекарствами!
- Это бесполезно, ребенок мертвый! - воскликнула Анади.
- Давай мне его, когда я приказываю! - закричал я свирепо.
Она подала мне труп ребенка.
Я взял его, завернул в узел с лекарствами и все вместе обернул циновкой.
- Не впускайте никого до моего возвращения, - сказал я, - и не говорите никому ни слова о ребенке, которого вы считаете мертвым! Если впустите кого-нибудь или скажете слово, мое лекарство не поможет и ребенок действительно умрет!
С этими словами я вышел. Жены мои недоумевали. У нас не было в обычае оставлять в живых обоих детей, когда рождалась двойня. Тем временем я поспешно бежал к воротам эмпозени.
- Я несу лекарства, слуги королевские! - объяснил я страже.
- Проходи, - ответили они.
Я прошел ворота и направился к шалашу Балеки. Около нее сидела Унанди.
- Ребенок родился! - сказала мне мать короля. - Взгляни на него, Мопо, сын Македамы!
Я взглянул. Ребенок был крупный, с большими черными глазами, как у Чаки. Мать короля, Унанди, вопросительно смотрела на меня.
- Где же он? - шепотом спросила она.
Я развернул циновку и вынул мертвого ребенка, со страхом оглядываясь вокруг.
- Дайте мне живого! - в свою очередь, шепнул я.
Она передала мне ребенка. Я выбрал в своих лекарствах снадобье и натер им язык ребенка. Это снадобье имело свойство заставить онеметь язык на некоторое время. Затем я завернул ребенка в узел с лекарствами и снова обмотал его циновкой.
Вокруг шеи мертвого ребенка я завязал шнурок, которым будто бы задушил его, и слегка завернул его другой циновкой.
Теперь я в первый раз обратился к Балеке:
- Послушай, женщина, и ты, Мать Небес, я исполнил ваше желание, но знайте, что еще раньше, чем я доведу до конца это дело, оно будет стоить жизни многих людей. Будьте безмолвны, как могила, она широко разверзается перед вами обеими! - Я ушел, унося в правой руке циновку с завернутым в нее мертвым ребенком. Узел с лекарствами, где лежал живой, был привязан к плечам.
Я вышел из спальни и, проходя мимо стражи, молча развернул перед ними циновку.
- Ладно! - сказали они, пропуская меня.
Но с этой минуты начались мои неудачи. Как только я вышел за ворота, меня встретили три посланных от короля.
- Король зовет тебя в интункулу! - Так называется жилище короля, отец мой.
- Хорошо, - ответил я, - сейчас приду, но сперва я забегу к себе взглянуть на мою жену Макрофу. Вот у меня в руках то, что нужно королю! - При этом я показал им мертвого ребенка. - Отнесите его к королю!
- Король не давал нам такого приказания, Мопо! - отвечали они. - Он приказал, чтобы ты сию же минуту явился сам к нему!
Кровь застыла в моих жилах. У короля много ушей. Неужели он уже знает? И как я осмелюсь явиться к королю с живым ребенком за спиной? Я чувствовал в то же время, что всякое колебание послужит моей погибели, так же как изъявление страха или смущение.
- Хорошо! Идем! - ответил я, и мы вместе направились к воротам интункулу.
Надвигались сумерки. Чака сидел в маленьком дворике перед своим шалашом. Я на коленях подполз к нему, произнося обычное королевское приветствие "Байет!" и оставаясь в таком положении, ждал.
- Встань, сын Македамы! - сказал король.
- Не могу встать, Лев зулусов! - отвечал я. - Я не могу встать, имея в руках королевскую кровь, пока король не дарует мне прощения!
- Где он? - спросил Чака.
Я указал на циновку в моих руках.
- Покажи!
Я развернул. Чака взглянул на ребенка и громко рассмеялся.
- Он мог бы быть королем! - сказал он, приказав одному из своих приближенных унести труп. - Мопо, ты умертвил того, кто мог бы царствовать. Тебе не страшно, Мопо?
- Нет, король! - ответил я. - Ребенок умерщвлен по приказанию того, кто сам король!
- Сядь-ка, потолкуем. Завтра ты получишь в награду пять быков, ты можешь сам выбрать их из королевского стада!
- Король добр, он видит, что пояс мой туго стянут, он хочет утолить мой голод. Позволишь ли мне, король, удалиться? Моя жена Макрофа родит, и я хотел бы навестить ее!
- Нет, посиди немного, скажи, что делает Балека, моя сестра и твоя?
- Все благополучно! - ответил я.
- Не плакала ли она, когда ты взял у нее ребенка?
- Нет, не плакала. Она сказала: воля моего властелина пусть будет моей волей!
- Хорошо. Если бы она плакала, то тоже была бы убита. Кто же был при ней?
- При ней была Мать Небес!
Чака нахмурил брови.
- Унанди, моя мать? Зачем она там была? Клянусь, хотя она и моя мать, если бы я думал... - И Чака остановился. На минуту он замолк и затем продолжил: - Скажи-ка, что у тебя в этой циновке? - Он указал концом своего ассегая на узел за моими плечами.
- Лекарства, король!
- Ты носишь с собой такое количество лекарств? Да их хватило бы на целое войско. Разверни циновку и покажи, что в ней!
Скажу вам откровенно, отец мой, что от ужаса у меня кровь застыла в жилах. Если бы я открыл циновку и он увидел ребенка, тогда...
- Это тагати, оно заколдовано, мой повелитель. Не следует смотреть лекарства!
- Открой, говорю тебе! - возразил он гневно. - Что? Я не могу видеть то, что должен глотать? Я, величайший из королей?
- Смерть есть лекарство королей! - ответил я, взяв в руки узел, и положил его как можно дальше от него, в тени изгороди. Затем нагнулся, медленно развязывая веревки. Капли пота текли по моему лицу, подобно каплям слез. Что делать, если он увидит ребенка? А что, если ребенок проснется и закричит? Я должен буду вырвать копье из рук короля и ударить его. Да, решено! Я убью короля и затем себя самого. Наконец циновка была развязана. Сверху лежали коричневые корни целебных трав, а под ними бесчувственный ребенок, завернутый в мох.
- Скверная штука! - сказал король, нюхая щепотку табаку. - Смотри-ка, Мопо, какой у меня верный глаз! Вот тебе и твоим лекарствам! - С этими словами он поднял ассегай и намеревался пронзить им узел, но в эту минуту, когда он прицелился, мой добрый змей внушил королю чихнуть, и вследствие этого копье пронзило только листья моих целебных трав, не задев ребенка.
- Да благословит небо короля! - сказал я, как того требовал обычай.
- Спасибо, Мопо, это хорошее пожелание, - сказал король. - А теперь убирайся! Следуй моему совету. Убивай своих, как я убиваю своих. Я делаю это для того, чтобы они не надоедали мне. Поверь мне, лучше потопить детенышей льва!
Я поспешно завернул узел, руки мои дрожали. О, если бы в эту минуту ребенок проснулся и закричал! Наконец я завязал узел, встал, поклонился королю и, согнувшись вдвое, прошел мимо него. Не успел я переступить ворота интункулу, как ребенок начал пищать. О, если бы это случилось минутой раньше!
- Что это, - спросил меня один из воинов, - спрятано у тебя под поясом, Мопо?
Я не отвечал и бежал, не останавливаясь, до своего шалаша. Когда я вошел, обе мои жены были одни.
- Я вернул ребенка к жизни! - сказал я, развязывая узел.
Анади взяла ребенка и стала его разглядывать.
- Мальчик кажется мне больше, чем был!
- Дыхание жизни вошло в него и раздуло его! - объяснил я.
- И глаза его совсем другие, - продолжала Анади. - Теперь они большие и черные, похожие на глаза короля!
- Дух мой глянул в них и сделал их красивыми! - ответил я.
- У этого ребенка родимое пятно на бедре. У моего, что я дала тебе, такого знака не было!
- Я прикладывал лекарства к этому месту! - ответил я.
- Нет, это другой ребенок, - сказала она угрюмо. - Это подмененное дитя, оно принесет несчастье нашему дому!
Тогда я вскочил в ярости и проклял ее, я понял, что, если я не остановлю ее, язык этой женщины погубит нас.
- Замолчи, колдунья! - крикнул я. - Как ты смеешь так говорить? Ты хочешь навлечь проклятие на наш дом! Ты хочешь сделать нас всех жертвами королевского гнева! Повтори еще твои слова - и ты сядешь в круг, ингомбоко сочтет тебя за колдунью!
Я продолжал браниться, угрожая ей смертью, пока она не испугалась и, бросившись к моим ногам, молила о прощении.
Признаюсь, однако, я очень боялся языка этой женщины, увы - не напрасно!