После ее ухода мне принесли кружку светлого. Я с удовольствием рассказал бы ей, как печально быть умным. Рассказал бы о колебаниях, о робости, мешающих бросать слова на баррикады. (И как у меня навязло в зубах слово "жертва": "После того как 6-я армия в течение многих месяцев, принося неисчислимые жертвы, сдерживала…", "Маленькая жертва для "Зимней помощи"…", "Дорогажертвдорогажертв…") "Как потускло золото".
И все же мое предложение омрачило чистоту и целенаправленность жертвенной идеи Шербаума - он позвонил ко мне в дверь, войти не захотел; держа на поводке Макса, сказал:
- Это с собакой из питомника меня убедило. Совсем не обязательно, чтобы был Макс. Я сам поеду в Ланквиц и, если у них найдется, куплю белого шпица. Как вы думаете, сколько они сдерут за шпица без родословной?
Он хотел одолжить у меня денег, намекал на это весьма прозрачно.
- В конце месяца с деньгами всегда туго.
В квартиру он так и не зашел, хотя я попросил у него несколько минут на размышление.
- Выпьем чашку чая, Филипп, а потом трезво обсудим ваше предложение.
- Веро ждет внизу. Деньги можете дать и завтра утром.
- Вы слишком многого требуете, хотите одолжить деньги, купить на них шпица, облить его бензином и публично сжечь и не желаете посвятить меня в ваши - должен признаться довольно-таки сумбурные - планы. Это нечестно.
- Если вы не хотите, то…
- Еще вчера все должно было быть "абсолютно чистым", а уже сегодня вы готовы пойти на гнилой компромисс: просите денег у взрослого, который в это вовсе не верит и даже не испытывает страха. Вы только запятнаете свою жертву. Зачем?
- Не надо спрашивать, надо помогать.
- Хорошо. Вы боитесь за Макса, понятно. Но за вашу жалкую трусость должны заплатить я и какой-то безымянный шпиц из питомника Ланквица, и еще не исключено, что шпиц окажется сукой после случки.
- Ланквиц - ваша идея.
- Я готов осуществить ее в полной мере ради вас.
- Но ведь и вы, возможно, купили бы шпица.
- Не для того, чтобы спасти вашего Макса. Речь идет о вас, Шербаум, о вас! Что касается вашего плана, то он построен на корысти, на эксплуатации. Империализм в чистом виде. Пощадить собственную собаку и погубить другое животное. Нет, ваш расчет мне не по вкусу.
- Мне тоже нет. Наверно, вы правы.
Я так и остался стоять перед открытой дверью, а Шербаум, даже не взглянув на лифт, побежал по лестнице, нет, не побежал, а помчался со своим Максом, словно за ним гнались…
Я налил себе чаю, выпил несколько глотков и отставил недопитый стакан - пусть остынет.
(Я доволен собой. Доволен ли я собой? Днем - маленькие успехи, с наступлением сумерек они рассыпаются в прах.)
- Вам следовало бы одолжить парню деньги, - сказал мой зубной врач. - Сколько времени он на это убил бы: поездка в Ланквиц. Выбор собаки. Покупка. Покупка поводка. Белый шпиц появляется в квартире родителей. Парень объясняет свой поступок матери, которая должна объяснить его отцу… Или наоборот. Ну а потом - разберем самый благоприятный вариант, - потом между таксой и шпицем возникает дружба. Собаки смешно играют, для вида кусаются, обхаживают друг друга. Возможно, у вашего ученика есть маленькая сестренка…
- У него нет сестренки. Нет сестренки.
- Я просто предположил. И вот девочка полюбила шпица, она считает его своим, в чем девочку поддерживают родители. Все эти не поддающиеся учету факторы вторгаются в план вашего ученика, совершенно расстраивают его замыслы.
- Бесплодные рассуждения. Абсолютно бесплодные.
- Но это еще не все. Вновь возникшая ситуация помогла бы вам противопоставить таксу шпицу. Например, вы задаете такой ехидный вопрос: "А почему бы не сжечь обеих собак?" Или: "Пусть собаки сами тянут жребий - какую бумажку вытащат". Или: "Разве можно счесть нормальным такое самовластие?" Или: "Разве это нормально - присваивать себе право распоряжаться жизнью и смертью животных?" Тут очень простой расчет, мой милый. Две собаки больше, нежели одна. Все становится сложней, и тем самым легче подключить здравый смысл.
Мы затронули в нашем разговоре также зубоврачебные темы. Потом перешли к текущим политическим событиям ("Этот Любке - конец света…"), а под самый занавес, как всегда, обменялись цитатами.
Он. Сенека сказал, говоря об этике: "Наше человеческое общество можно уподобить сводам: оно бы обрушилось, если бы все камни в отдельности не…"
Я. Мотив свода Клейст подхватил позднее в одном из писем к своей сестре…
Он. И дальше, послушайте: "В жизни важно только ее нравственное начало, а не ее продолжительность. Часто, однако, это начало заключается как раз в том, чтобы не жить слишком долго".
Я. Если это услышит Шербаум, он станет стоиком, дескать, ваш старикан Сенека совсем не так уж не прав. Завтра я сожгу Макса. Семнадцать лет жизни более чем достаточно.
Зубной врач рассмеялся. Я засмеялся вслед за ним. (Два смеющихся человека на одном проводе.) Он начал первый и первый оборвал смех.
- Вы, конечно, правы. Древнеримские этические заскоки могут помешать стать долгожителем. Но вернемся к вашему молодому человеку, я стою на своем: мальчику следовало одолжить деньги.
(До сих пор, каждый раз когда я принимаюсь за пиво у Раймана, мостовидные протезы дают о себе знать. Ничего горячего! Ничего холодного! Инородное тело теплопроводно… Советы дантиста настолько разумны, что до первого неприятного ощущения их не слушаешь вовсе. Я советую вам… Лучше не советуйте, доктор… Помогают ли вообще чьи-либо советы… Что же мне делать, доктор?)
День спустя - у меня был пустой урок - я вызвал Шербаума с занятий пением, которые проводит в моем 12 "А" Ирмгард Зайферт. Он был бледен, напустил на себе благовоспитанный вид.
- Я передумал, Филипп. Можете взять у меня деньги. Я позвонил в Ланквиц. Шпиц без родословной стоит от 70 до 80 марок.
- Считайте вчерашнее минутной слабостью, тысячу раз извиняюсь. Либо Макс, либо вообще никто…
- Но мое предложение ни к чему вас не обязывает…
- Тогда можно взять и матерчатую собаку. Еще лучше: несколько таких собак. У Веро Леванд их целая коллекция. Между прочим, не такая уж глупая идея. Спрошу как-нибудь, готова ли она расстаться со своим зверинцем. Мог бы начать с них, вполне безобидная штука. Модные шляпки решили бы: матерчатые собаки. Детские игры. Один из этих дурацких хэппенингов. А потом я пожертвую Максом… И пирожные сразу вывалятся у них из пасти.
Я глядел на него во все глаза. Идея с матерчатыми игрушками овладела им. Он заговорил голосом диснеевского утенка (трах-чмок-тыр-пыр), притворился, будто его тошнит от пирожных (ох-ик-ой-ой). Надо было уйти. Но после моей меланхоличной заключительной фразы: "Как жаль, Филипп, я хотел вам помочь", я дал Шербауму повод остановить меня:
- Знаю, что вы желаете мне добра.
Сказав это, ученик мой опять пошел на урок музыки. В коридоре я услышал, что пели Карла Орфа.