На старости лет Сенека рекомендовал нам бездеятельность как итог накопленного опыта, раньше он писал речи Нерону, облекая его злодейство в слова. (Это было вроде тех советов, которые дает мне зубной врач.) Может, предложить им тему для сочинения "Что такое действие"? Или попытаться превратить Шербаума в Луцилия, чтобы он поучал, позабыв о деле… Хорошо говорить все это деловому дантисту, который удаляет зубной камень, борется со злом, предпринимает одно вмешательство за другим. Люди деятельные проповедуют бездействие.
Они собирались в кучки; Шербаум, постояв чуть-чуть, переходил от одной к другой. С начала года держалась холодная сухая погода. Ребята жались друг к другу. ("Холодрыга" - на их языке, смахивавшем на язык диснеевского утенка Дональда, - означало, что им холодно, они говорили - какими-то усеченными словами: будьспок, чмок, тип-топ, блеск…) Веро Леванд закурила и передала сигарету по кругу ("Ну и что?"). Даже воробьи собирались в стайки между стайками ребят.
Я задержал Шербаума на школьном дворе, задержал в буквальном смысле слова, преградив ему дорогу, когда он хотел перейти от одной кучки ребят к другой, стоящей неподалеку. Я начал с заранее приготовленных слов:
- Очень жаль, Филипп. Но если вы не откажетесь от вашего плана, мне придется сообщить о нем, причем сообщить в полицию. Вы понимаете, к чему это приведет?
Шербаум засмеялся так, как может смеяться один только Шербаум: даже не оскорбительно, скорее добродушно-снисходительно и с оттенком беспокойства, будто он хотел меня пощадить.
- Вы наверняка не сделаете это ради себя самого. Вы слишком себя уважаете.
- И все же я всерьез размышляю, как в случае необходимости сформулировать свое заявление…
- Вы просто не сможете это сделать, не сможете преодолеть путь до полицейского участка и прочее.
- Я вас предупреждаю, Филипп…
- Это никак не вяжется с вами.
(Веро оставила ребятам чинарик и приблизилась к нам в своих ядовито-зеленых колготках.)
Я стал как попало выкладывать свои доводы: бессмысленный, бесчеловечный, опасный, жестокий, глупый план. Я говорил и говорил: с одной стороны… именно поэтому… неправдоподобно… показатель бессилия… нереально.
Шербаума не удовлетворил ни один мой довод.
- Знаю, - заметил он. - Вы должны так говорить, вы же педагог.
Когда я сказал, что эта дурацкая выходка не принесет ему ничего, кроме дешевой славы, Веро Леванд влезла со своим:
- Ну и что?
- Госпожа штудиенрат Зайферт, если бы вы рассказали ей о вашем плане, сделала бы то же самое…
- Ах так. Архангел уже знает.
Прежде чем я успел придумать что-нибудь, вмешалась Веро Леванд:
- Она вообще пусть помалкивает. Она все время говорит о сопротивлении, о долге. - Веро довольно ловко передразнила Ирмгард Зайферт, но не пыталась воспроизвести ее голос. Она подражала ее языку, стилю, как бы цитировала. - Даже в самые мрачные часы нашего прошлого постоянно находились люди, которые действовали. Подавали знак. Грудью преграждали путь несправедливости. - Прищелкнув пальцами, Веро Леванд подала мне знак: - Ну, а теперь ваша очередь.
Перебираясь через сложные языковые конструкции: "Вы теперь наверняка считаете…" - или: "Сейчас вы могли бы заметить…", я построил длинный монолог, нечто вроде карточного домика, который Шербаум, потеряв терпение, разрушил в один миг.
- Почему вы не скажете: сделай это? Почему не скажете: ты прав? Почему вы не вселяете в меня мужество? Ведь на это нужно мужество. Почему вы мне не помогаете?
(Молчание, наступившее потом, было трудно выдержать. Никакие словесные ограды ни от чего не спасали. Решайся! Решайся же!)
- А теперь, Шербаум, мое последнее слово. Я возьму собаку в собачьем питомнике Ланквица, подожду, пока она ко мне привыкнет, а потом на том самом месте, которое вы выбрали, оболью ее бензином и подожгу. И я принесу с собой ваш плакат. При этом будут присутствовать газетчики и телеоператоры. Вместе с вами мы сочиним листовку, по-деловому проинформируем публику о действии напалма. Эту листовку вы и ваша приятельница сможете разбросать на Курфюрстендамме после того, как меня арестуют или - это тоже не исключено - изобьют до полусмерти. Согласны?
Школьный двор опустел. К нам подобрались воробьи. Мой язык нащупал оба инородных тела: мостовидные протезы производства "Дегуссы" по специальному заказу. Веро Леванд дышала ртом. А Шербаум глядел сквозь голые ветви каштанов, росших во дворе. (Так и я когда-то стоял глазел. Но не искал в воздухе точку опоры, я упирался взглядом в землю. Штёртебекер уже опять что-то задумал. У него есть план. У него есть план…) Последний звонок. А над всем этим самолеты панамериканской авиакомпании, летящие в Темпельхоф.
- Согласны, Филипп, согласны?
- Внимание, Филипп. Мао предостерегает нас от ученых всех мастей.
- Не суйся… Это еще надо обмозговать.
- Нет, отвечайте сейчас, Филипп. Согласны?
- Без Макса я это не могу решить.
Они ушли, я остался один. Моя рука нашарила в кармане арантил. Хоть какое-то подспорье.
- Понимаю, понимаю! - сказал мой зубной врач. - Вы хотите выиграть время, завести собаку, приучить ее к себе. А тем временем план Шербаума может перезреть. Или вдруг случится что-нибудь непредвиденное. Всегда остается надежда на перемирие. А не то, глядишь, папа римский преподнесет человечеству энциклику, призывающую к миру. Биржа отреагирует нервно. Чрезвычайные послы встретятся на нейтральной почве. Недурственная тактика, недурственная!
- Я ни в коем случае не могу допустить, чтобы мальчишку линчевали, что не исключено.
Но зубного врача я не смог убедить.
- Я ведь говорю - это не безнадежно. Имея в виду вашу тактику.
Но я сам только на протяжении полуфразы верил, что хочу спасти Шербаума. (А ведь стоя перед зеркалом и бреясь, я твердо решил сделать это, сделать это.) Да, дантист, видимо, знал меня лучше. Изучил отскочивший с моих зубов камень.
- Попросите в Ланквице суку после случки. Таким образом, у вашего ученика появится возможность освободить вас от обещания. Не захочет же он, чтобы вы сожгли беременное животное.
- Такие циничные предложения могут прийти в голову только медику.
- Что вы. Я просто логически развиваю вашу мысль. А пока что с нетерпением будем ждать, что решат мальчик и такса.
А вдруг он и впрямь скажет: действуйте? Вдруг это ляжет на мои плечи. Вдруг он очень даже просто скажет "да", придя и сразу уйдя. Путей для отступления уже не будет (даже в частном порядке). Назвался груздем - полезай в кузов. Западноберлинский штудиенрат, 40 лет, протестует против войны во Вьетнаме и в знак протеста публично сжигает свою собаку, шпица… Но не на Курфюрстендамме. Лучше уж сделаю это у бундестага. Протест прозвучит весомей, серьезней. Все следует запланировать заранее. Сообщения для прессы через агентства. Предварительно официальный запрос в парламент. И еще, наверно, следовало бы написать моей бывшей невесте: "Милая Линда, приезжай, пожалуйста, в Бонн, и подойди к главному входу бундестага. И возьми с собой, пожалуйста, детей. И своего мужа, если это необходимо. Я хочу тебе кое-что показать, нет, нет, доказать: пойми наконец, что я не тот хоть и приятный, но возбуждающий жалость underdog, из которого ты во что бы то ни стало решила сделать учителя: в действительности, я настоящий мужчина, человек дела. Приезжай, Линда, приезжай! Я подам миру знак…"