Я поделился своей идеей насчет главного входа в бундестаг с Шербаумом и его подружкой Веро и услышал, что он сам уже об этом подумывал.
- Почему же тогда все-таки здесь, а не в Бонне?
- Там это пройдет незамеченным в общей сутолоке.
- Они просто посмеются, увидев, как горит Макс, и скажут: "Ну и что?" Такие истории они именуют "нарушением общественного порядка".
- Но в Бонне находятся власть имущие.
- На собаках помешаны только в Западном Берлине.
Я попытался высмеять Шербаума за его желание привязать эту акцию к определенному месту. Сказал, что она стала для него навязчивой идеей и что он, как и многие, переоценивает ситуацию в Западном Берлине.
Веро Леванд решила убить меня цифрами:
- Слыхали ли вы вообще, сколько собак здесь зарегистрировано?.. Ну так вот.
Она знает почти все. Ровным голосом (чуть в нос) произносит свои поучения. Не просит, а требует, и говорит всегда во множественном числе:
- Мы требуем решающего голоса при составлении учебных программ…
Она входит в группу, в которую Шербаум не вошел, носит ядовито-зеленые колготки и требует ввести новый предмет в школе - сексологию. Отнюдь не ограничиваясь физиологической стороной. Еще вчера она бегала с ножовкой, собирала "звездочки", а сегодня бросила эту игру. Чрезвычайно прилипчивая особа - впилась в свитер Шербаума, как клещ. ("Иди к черту, от тебя воняет стадным инстинктом".) Впрочем, он относится к ней добродушно, так же добродушно, как и ко мне.
- Шербаум, я настоятельно рекомендую вам отказаться от этой безумной затеи…
Ирмгард Зайферт слушала, глядя мне прямо в лицо, склонив голову так, как ее обычно склоняют люди, внимательно следящие за ходом мыслей собеседника. Я распространялся насчет истории с Шербаумом, и она кивала в соответствующих местах. Мне казалось, что я читаю у нее в глазах удивление-понимание-потрясение. Но когда я спросил, что она думает обо всем этом и не может ли дать мне дельный совет, Ирмгард сказала:
- Вы, вероятно, поймете меня: эти старые письма в корне изменили мою жизнь…
Я попытался было вставить несколько словечек ("Опять рецидив, прямо какой-то комплекс"), чтобы вернуть ее к истории с Шербаумом, но она, слегка повысив голос, продолжала:
- Вы, наверно, помните! Во время поездки к матери в Ганновер в одно из воскресений я наткнулась, роясь на чердаке во всяком хламе, на школьные тетради, детские рисунки, а потом и на письма, которые писала незадолго до конца войны как заместительница руководителя лагеря для детей, эвакуированных из городов…
- Вы мне уже рассказывали. Лагерь в Западном Гарце. В ту пору вам было столько же лет, сколько сейчас нашему Шербауму.
- Вы правы. Мне было всего семнадцать. Признаюсь, что я слепо верила в фюрера, в германскую нацию и отечество, но это было тогда чрезвычайно распространено. Тем не менее я краснею до сих пор, вспоминая свой истерический призыв дать нам противотанковые гранатометы. У меня хватало совести учить четырнадцатилетних мальчуганов стрельбе из этих орудий убийства…
- Но ведь ваша боевая группа, милая Ирмгард, так и не была введена в бой…
- Это не моя заслуга. Американцы не дали нам опомниться…
- И благодаря этому вашу историю вообще следует зачеркнуть. Кто может сегодня обвинить тогдашнюю семнадцатилетнюю девчонку, если наш нынешний федеральный канцлер, несмотря на свое прошлое, считается вполне приемлемым…
- Я потеряла всякое право судить о Кизингере. И никто не может меня оправдать. В конце концов, это я донесла крайсляйтеру на крестьянина, на простого крестьянина, только из-за того, что он отказывался, решительно отказывался, отдать свое поле, чтобы там выкопали противотанковый ров…
- Ваш справный крестьянин, как вы недавно рассказывали, умер лет десять спустя после этой истории естественной смертью. И я вас оправдываю, если вы не решаетесь сделать это сами.
Благодаря своему оправдательному вердикту я получил возможность увидеть Ирмгард Зайферт во гневе. Только что она сидела, но тут вскочила:
- Невзирая на всю нашу дружбу, я запрещаю вам решать мою проблему так поверхностно.
(Позже, все еще рассерженный, я отпустил несколько колких замечаний по поводу порядков, царивших в ее аквариуме: "Ну, а как обстоят дела у ваших жизнерадостных декоративных рыбок? Кто кого пожирает в данное время?")
В учительской я был по-прежнему любезен:
- Ваша коллизия и комплекс вины должны дать вам силы, чтобы бережно руководить молодыми людьми, которые еще не могут направить свое все растущее недовольство в нужное русло, вот именно, бережно руководить ими.
Она помолчала немного; воспользовавшись паузой, я продолжал:
- Прошу вас, попробуем вместе представить себе: нашему Филиппу Шербауму всего семнадцать лет. Мир заставляет его страдать. Несправедливость, даже если ее совершают где-то далеко, травмирует его. Он не видит выхода. Или только один выход: публично сжечь свою собаку. И показать всему свету - или хотя бы западноберлинским обожателям собак, - подать им знак…
Тут она заговорила опять:
- Какая чепуха!
- Точно. Точно. И все же мы обязаны понять, что мальчик в безвыходной ситуации.
Сидя в учительской, где все дышало порядком, она сказала:
- Какая безответственная чепуха!
- Кого вы в этом убеждаете? И все же мне до сих пор не удалось отговорить мальчика от его намерения.
Архангел сказал:
- Тогда считайте, что вы обязаны сообщить об этом куда следует…
- Вы думаете…
- Я не думаю, я настоятельно советую вам.
- Кому же сообщить? Школьному начальству?
- При чем здесь школа! Пригрозите ему полицией. Тогда посмотрим. В случае необходимости, если не решитесь вы, я возьму это на себя.
(Ирмгард Зайферт связана с полицией… Следует считать - все еще связана?) Моему зубному врачу, с которым я говорил по телефону, идея Зайферт пришлась не по вкусу.
- Зачем же сразу обращаться к блюстителям порядка? Продолжайте убеждать мальчика словами. Разговоры отвлекают от действий.
Таким образом, я должен стать поборником правопорядка. Дантист рассуждал обо всем так, словно это кариес:
- Главное - это предупреждать. Никакого хирургического вмешательства, зубоврачебная профилактика. Когда мы наконец научимся бороться с болезнью на самой ранней стадии? Отлучим детей от сосок. Отучим дышать ртом. Дыхательные упражнения против дистального прикуса. Слишком много действий и мало результатов. Бросок на Луну - и в то же время отсутствие по-настоящему эффективной зубной пасты. Слишком много людей, рвущихся действовать. Не является ли любое действие актом отказа? Что-то назревает, еле-еле проклевывается, но вот приходит человек действия и с ходу распахивает окна теплицы.
- Стало быть, вы отрицаете, что ветер перемен (проветривание) в любом случае благотворен?
- Но ведь из-за этого прервался процесс развития, который все-таки обнадеживал.
Действие как лазейка. Необходимость перемен. Зло-действо как юридическое понятие. Прекратить болтовню. Начать действовать. (Мой зубной врач хочет утопить все в разговорах, исходя из того, что лучше слова, чем действия.) Помню, что он сказал, бросив взгляд на мой зубной камень. "Скверное зрелище. Камень надо ликвидировать радикально". Не уподобить ли капитализм зубному камню, который необходимо ликвидировать?
И все же. Разве вмешательство с целью исправления моей прогении не было действием - ведь дантист назвал мою прогению настоящей, поскольку она врожденная. Он сказал бы: в данном случае я руководствовался накопленным опытом плюс мастерство; однако поспешное удаление зубов - это мания: пациент согласен на дырку, лишь бы не болело. Опять же действие без учета накопленного опыта; глупость рвется действовать.
Стало быть, прилежание, сомнения, здравый смысл плюс опыт, осмотрительность, беспрерывное возвращение к исходной точке, едва заметные сдвиги, заранее предусмотренные ошибки, поступательное движение шаг за шагом. Одним словом, церковное шествие в троицын день. Что касается человека действия, то он перепрыгивает через ступеньки, отбрасывает знания, ибо они его сдерживают; он ветрен и ленив: лень - трамплин для зло-действа.
А теперь посмотрим, что такое страх: развитие кажется нам (так оно и есть) незаметным. Часы не бьют и не оповещают о маленьком будничном прогрессе. Именно застой и холостой ход создают то, что получило печально знаменитое наименование - кладбищенский покой; моя коллега Ирмгард Зайферт нарушает его, выкрикивая: "Ах, если бы что-нибудь случилось!.." Затишье, а потери все растут, страшная, давящая тишина. Шербаум хотел бы ее взбаламутить - страх тоже толкает к действиям.
Зубной врач рассмеялся в телефонную трубку:
- Дети аукаются в лесу. Даже сотворение мира - оно было не единовременным действием, его растянули на несколько дней, - можно приписать страху, который выдавал себя за творчество. Дурные примеры заразительны. Люди действия называют себя творцами. До сотворения мира следовало бы побеседовать со старым джентльменом там, наверху. Вы ведь знаете мой тезис: разговоры мешают действовать.