- Мы с сестрой были в церкви. - (Странное дело, но я их там почему-то не видел.) - Ей очень хотелось посмотреть, как мистер Лестер будет венчать, а я вообще люблю свадьбы.
Вот те на - свадьбы, оказывается, любят даже те, кто уже давно вышел из брачного возраста!
Так или иначе, она выкладывает все сведения, какие интересуют Ингрид, и та говорит:
- Мне бы очень хотелось, Вик, посмотреть фотографии, когда вы их получите.
Тут мы входим в двери нашего здания, и мисс Прайс, бросив нам: "Всего наилучшего!" - удаляется по длинному коридору.
Ингрид смеется:
- Ну и кикимора!
Я мычу что-то нечленораздельное и смотрю вслед мисс Прайс. Не знаю, но мне почему-то всегда жаль таких людей.
Мы все еще стоим, когда раздается звонок, и Ингрид говорит, что ей пора.
- Да, конечно. Я прихвачу с собой эти фотографии, когда они будут готовы.
- Пожалуйста. Мне бы очень хотелось их посмотреть.
Она уходит в том же направлении, что и мисс Прайс, а я поднимаюсь наверх. Фотографии дадут мне возможность снова поговорить с ней, если я до тех пор не придумаю ничего другого. Мне очень хочется перегнуться через перила и посмотреть ей вслед, но вокруг слишком много народу, а по лестнице к тому же поднимается Джимми Слейд, мой коллега; шея у него замотана шарфом, брюки зашпилены, а в руке - велосипедный насос, который он никогда не оставляет в гараже: боится, как бы не стянули.
- Привет, Петушок.
- Привет, Джимми.
- Снова впрягаемся, а?
- Впрягаемся.
И мы вместе поднимаемся по лестнице.
II
Завод Уиттейкера - самое крупное промышленное предприятие в Крессли и во всей округе. На наружной стене монтажного цеха белыми кирпичами выложено: "ДОУСОН УИТТЕЙКЕР И СЫНОВЬЯ. МАШИНОСТРОИТЕЛЬНЫЙ ЗАВОД". Таким способом пассажиры, прибывающие поездом, оповещаются о том, что представляет собой это смрадное место на подступах к Крессли.
Очутившись в конторском здании, вы сразу чувствуете, что строители сооружали его на века. Повсюду - прочные дубовые двери, которые достаточно покрывать лаком раз в десять лет, чтобы они блестели как новенькие. Верхняя часть перегородок почти всюду стеклянная, и, если стать где-нибудь в конце нижнего этажа, видишь весь этаж, кабинет за кабинетом, видишь людей, сидящих за столами или стоящих и беседующих друг с другом, размахивая руками, но не слышишь ни слова - точно смотришь телевизор с выключенным звуком. Помещение, где работают чертежники, самое большое: оно тянется во всю длину верхнего этажа. Здесь стекла еще больше. Перегородка, отделяющая его от коридора, сделана наполовину из стекла, а противоположная стена прорезана большими окнами, выходящими во двор. Крыша тоже наполовину застеклена, и в стене, замыкающей зал, проделано огромное окно - вроде тех, что бывают в церкви, только без витражей. Света для работы хватает, это верно, зато летом здесь как в оранжерее, а зимой как в холодильнике. Чертежные доски стоят в три ряда, и за ними можно разместить тридцать пять чертежников и конструкторов. У каждой доски стоит пресс, на котором можно разгладить чертеж, и шкафчик для хранения старых чертежей, накопившихся с той поры, когда открылась фирма - в тысяча восемьсот семьдесят каком-то году. Есть там и ящик для ваших личных вещей, куда можно положить сандвичи, "Манчестер гардиан", "Дейли миррор", "Наготу в фотографиях", "Спорт", а также справочники и чертежный инструмент, - словом, содержимое этого ящика зависит от того, что ты за человек, и что тебя интересует. Из этого большого зала двери ведут в три помещения поменьше: одно - для калькуляторов, другое - для девочек, которые готовят кальку, и третье - где снимают копии с чертежей. Копировальная машина работает на угольной дуге и очень напоминает механическое пианино времен бурской войны - опустишь монету, и оно сыграет песенку. На этой машине работает парень по фамилии Лейстердайк и девушка, которую зовут Фёбе Джонсон. И наконец, в глубине верхнего этажа расположены два стеклянных куба; в одном сидит заместитель начальника бюро Миллер, которого все любят, в другом - сам начальник, Хэссоп, которого, в общем-то, все недолюбливают.
А подлинным хозяином здесь является мистер Олторп, главный инженер-конструктор, и у него свой отдельный кабинет (без всякого стекла), на двери которого дощечка с его фамилией. Он дает задания, а Хэссоп с Миллером передают их для выполнения начальникам групп. Каждый такой начальник имеет в своем распоряжении от двух до двенадцати человек - в зависимости от характера работы. Казалось бы, на таком предприятии сколько угодно возможностей, для приобретения опыта и повышения квалификации, однако у каждой группы - свой очень узкий участок, каждый осваивает что-то одно, и его держат на этом многие годы. Так, во всяком случае, построена работа конструкторского бюро на заводе Уиттейкера.
Меня вовсе не огорчает то, что праздники кончились, потому что я люблю свое бюро и свою работу. Правда, я уже не люблю их так, как в первые два или три года, но не дошел я еще и до того состояния, когда все тебе обрыдло. Поэтому вкалываю потихоньку. Да к тому же теперь у меня появился здесь особый интерес.
До обеденного перерыва мне не удается ее увидеть, да и потом я вижу ее только в столовой, где вокруг трех столиков толпится человек тридцать. Она сидит лицом ко мне и не смотрит на меня, а я не могу оторвать от нее глаз. У нее такая манера: говорит, говорит, вдруг откинет голову и рассмеется (и смех у нее, надо сказать, на редкость заразительный); а я смотрю, как выгибается ее шея, и мне хочется провести по ней рукой, потом - по подбородку… На шее под левым ухом у нее шрам, и его мне тоже хочется погладить - самая мысль о том, что в ее тело вонзался нож, причиняет мне боль.
Рядом со мной сидит Кен Роулинсон; из нагрудного кармана у него торчит такое множество самописок и автоматических карандашей, что их хватило бы на половину конструкторского бюро. Он просит передать ему воду, и это на миг отвлекает мои мысли от Ингрид. Опять он нацепил этот зажим для галстука. Есть у Роулинсона вещи, которые действуют мне на нервы, как, например, этот зажим. Он сделан в виде клипса, с этакой красивой цепочкой. Клипс пристегиваешь к рубашке, а галстук пропускаешь под цепочку, но Роули пристегивает клипсом галстук к рубашке, а цепочка болтается просто так, для шику. Мне не раз хотелось подсказать ему, что так не носят, но тут мне приходила в голову мысль: "Собственно, чего ради?" Он из тех парней, которым ничего не стоит выбросить на ветер десяток монет. Ну и пусть себе выглядит клоуном - мне-то что?
Он наливает воды в стакан и говорит:
- Я вчера видел хороший французский фильм.
- "Жервеза", - говорит Роули. - По роману Золя. - Он усиленно ковыряется в тарелке, словно боится обнаружить там какую-нибудь мерзость. - Ты вообще-то знаешь его романы?
- Кажется, нет. Золя? Похож на название игры - вроде бинго, или людо, или канаста.
- Отличный писатель. И удивительно современный, хоть и писал лет шестьдесят или семьдесят назад.
- Да?
- И притом очень откровенно для своего времени. Он был у нас запрещен. Не по вкусу пришелся.
- Что, слишком сексуален? - Скорей всего, так оно и есть.
- Да нет, пожалуй, прямолинеен! - говорит Роули.
Ну, не все ли равно, как его окрестить, - впрочем, пусть себе изощряется, если хочет. Я же решаю поиграть немного в циника.
- Фильм, значит, был с перчиком?
- Все в полной, норме, цензурой пропущено, - говорит он. - Никакой порнографии. Но в общем, картина для взрослых.
- Идет, наверно, на французском?
- О, да. Ну, конечно, есть субтитры - для тех, кто не знает языка.
По тому, как это говорится, я понимаю, что он не принадлежит к числу таких невежд.
- Вообще-то я не против заграничных фильмов, особенно когда в них стоящих девчонок показывают, - говорю я, а сам краешком глаза наблюдаю за ним. Он морщит нос, точно ему дали понюхать что-то гадкое, и слегка краснеет. - Но меня раздражает, что надо читать перевод внизу экрана. Мне подавайте все на добром английском языке.
- Кому что нравится, - бросает Роули и, отвернувшись от меня, говорит что-то парню, сидящему по другую руку от него.
Мне немного жаль, что я перестарался и дал ему повод считать меня полным тупицей. Но в конце-то концов, не все ли равно, что будет думать обо мне какой-то там Роули?!
Официантка ставит передо мной кусок бисквита, облитого заварным кремом, и только я принимаюсь за него, как слышу скрежет отодвигаемых стульев и, подняв глаза, вижу, что Ингрид и ее подружки встали из-за стола. Она проходит так близко, что задевает рукавом мое плечо, но и виду не подает, что заметила меня. Так мне и надо. И чего я убиваюсь, сам не знаю. Только мне от этих рассуждений ничуть не легче.
Перед самыми праздниками я напутал в расчетах - вместо девяти футов семи десятых поставил восемь футов две десятых, и Боб Лейси, начальник моей группы, дружески указал мне на ошибку и велел быть внимательнее. Хорошо еще, что Боб заметил, а то срезали бы лишнее и в цехе получился бы брак. Я теперь до того боюсь чего-нибудь напутать, что почти всегда тщательно проверяю чертежи, прежде чем передать их Бобу. Но рано или поздно я наверняка еще что-нибудь навру, никто этого не заметит, и не успею я и глазом моргнуть, как меня вызовут на завод и покажут груду железного лома стоимостью, может, в несколько сот фунтов. Вот уж тут мне не поздоровится.