Интересно, поверит этому Ингрид? А впрочем, не все ли теперь равно, поверит она или нет? Она смотрит то на меня, то на Дороти, как бы стараясь понять, что происходит, и у меня возникает неудержимое желание смазать этой Дороти по физиономии: я уже вижу, что она за птица, а я таких терпеть не могу.
- Ну, - говорит Ингрид, - куда же мы пойдем?
- Куда хотите, - говорю я. Мне уже расхотелось гулять. А вести ее опять в кино - как-то это примитивно.
- В таком случае, может, мы пойдем туда, к парку?
- Если хотите.
Во всяком случае, это не в сторону центра, и меньше будет опасности, что кто-нибудь увидит меня с ними двумя.
Итак, мы поднимаемся вверх, на холм, и они по-прежнему шагают рядом, вцепившись друг в дружку, точно боятся, что сейчас кто-нибудь выскочит на них из-за угла. Втроем идти рядом по тротуару невозможно, и мне приходится топать по мостовой. Это как-то уж совсем отрезает меня от Ингрид, и я все отчетливей чувствую, что я тут лишний. Интересно, сколько я так выдержу? А потом придумаю какой-нибудь предлог и сбегу. Однако вечер все-таки отличный. Мы идем по дороге, которая ведет вверх, на холм; с одной стороны - дома, а если взглянуть вниз, с обрыва, - перед тобой залитая огнями долина и дорога, вьющаяся к перевалу и дальше, на Калдерфорд. Именно о таком вечере я и мечтал - сухом и холодном, когда можно погулять и поболтать и получше узнать друг друга. А сейчас все пошло вкривь и вкось, и от прогулки нет никакого толку. За пять минут я ни разу рта не раскрыл. Эта Дороти все мне испортила, да и вообще есть ли смысл стараться, когда и так все ясно. Я не самый умный парень на свете, но прочесть то, что написано черным по белому, могу не хуже всякого другого.
Дороти идет по другую сторону от Ингрид и что-то говорит ей, но что - я не слышу. Похоже, отпускает какую-то шуточку, не предназначенную для моих ушей, потому что говорит она очень тихо, а потом обе хохочут. У меня такое чувство, что они смеются надо мной, а если даже и нет, это свинство и невоспитанно так себя вести.
Тут Дороти повышает голос и говорит:
- Смотри, вот здесь живет Ральф Уилсон.
На вершине холма, по эту сторону парка, стоит несколько роскошных особняков, и она показывает на один из них - очень большой, укрывшийся за деревьями. На подъездной аллее у дома стоит автомобиль - кажется, "армстронг сидли".
- Я не знала, что они переехали, - говорит Ингрид.
- Как же! Они здесь уже давно, - говорит Дороти. - Ну и зазнался же он с тех пор, как они перебрались в эту громадину. Еле разговаривает при встрече.
Этот Ральф Уилсон сразу вызывает во мне симпатию, во всяком случае своим отношением к Дороти.
- Не понимаю, почему это он вдруг зазнался, - говорит Ингрид. - Они и раньше жили в довольно большом доме, и родные его были люди богатые. Однако со мной он держится по-дружески, когда я его встречаю.
- С кем, с кем, а уж с тобой он, конечно, будет держаться по-дружески, - говорит Дороти, и тон у нее опять такой, точно она знает куда больше, чем говорит. Но Ингрид ей этого не спускает.
- Это почему?
- Ну, после того случая в теннисном клубе, когда вас вдвоем заперли в раздевалке и никто не мог к вам попасть.
- Ты же прекрасно знаешь, что это сделал Гарри Норрис. И ключ все время был у него.
- Это-то я знаю, но я говорю о том, что было в раздевалке. Что-то никто из вас не торопился побыстрее выбраться оттуда.
- А всем именно этого и хотелось, чтоб мы подняли крик и шум, да?
- Всем, кроме Ральфа Уилсона. По-моему, это он и подучил Гарри Норриса.
- Во всяком случае, если и подучил, то ничего этим не добился.
- Ну, он-то говорил нечто другое. Я слышала, что он рассказывал ребятам.
- Не понимаю, почему ты затеяла этот разговор, - говорит Ингрид. - Я уверена, что Вику вовсе не интересны эти старые сплетни.
- Ну, не знаю, - говорит Дороти.
- Зато вы, видно, знаете толк в настоящей дружбе, верно? - говорю я.
- Что вы хотите этим сказать? - спрашивает Дороти.
- Вы понимаете, что я хочу сказать. Сначала вы пытались состряпать что-то насчет меня, а теперь настала очередь Ингрид.
Сыт я всем этим по горло и, кажется, скажу сейчас такое, что все испорчу, раз и навсегда. Но я уже не владею собой. Если эта Дороти сорвала нам свидание, пусть пеняет на себя.
- Да кто вы, собственно, такой, чтобы так со мной разговаривать? - заявляет она мне. - Я такое о вас знаю, что едва ли вам понравится, если я это всем расскажу.
Мы останавливаемся, и я смотрю прямо в ее мерзкую рожу.
- Меня такими разговорчиками не запугаешь, - говорю я ей. - Ничего вы обо мне не знаете, кроме того, что все знают. А если вы хотите состряпать сплетню, советую вам прежде хорошенько подумать.
- А что вы можете мне сделать? - фыркает она, не сдаваясь.
Тут уж я обозлился как черт. Мне вспомнилось, сколько времени я вздыхал по Ингрид и какие планы строил на сегодняшний вечер. А она взяла и все испортила своими грязными намеками. И я выдаю ей сполна, а там будь что будет.
- Спущу штаны и отлуплю тебя как следует, - говорю я. - Очень жаль, что никто до сих пор этого не сделал.
- Только троньте меня, я позову полицию.
- Не бойся, не трону, но вот эта ухмылочка скоро слетит с твоей рожи.
- Это еще почему?
- А потому, что любому парню, который до тебя дотронется, надо медаль выдать. Ему пришлось бы мешок надеть на голову, прежде чем он согласился бы уединиться с тобой в теннисном клубе.
В первую секунду мне кажется, что она сейчас набросится на меня, искусает всего и исцарапает, и я делаю шаг назад и даже приподнимаю руки в целях самозащиты. Но она вдруг поворачивается ко мне спиной и начинает рыдать, как ребенок.
- Зачем вы ей такое наговорили? - укоряет меня Ингрид.
- А ну ее к черту, - говорю я. - Чего она совалась не в свои дела?
Дороти, продолжая всхлипывать, делает шаг-другой по дороге. Ингрид смотрит ей вслед.
- Видите, она уходит.
- Ну и что же вы теперь будете делать?
- Я не могу ее оставить.
- После всего, что она тут пыталась про вас наговорить?
- Вы ее не знаете. Такая уж у нее манера. Она ничего дурного не думала.
- Все они так говорят, эти старые сплетницы, а сами делают гадости. Они никогда ничего дурного не думают.
- Но вы же ее не знаете.
- И знать не желаю. Достаточно я на нее нагляделся.
Она стоит на краю тротуара, точно не может решить, как ей быть, а я думаю: ну к чему она разводит эту бодягу.
- В общем, не могу я ее оставить.
- А зачем вы ее брали с собой? Ведь у вас же было свидание со мной, не так ли?
- Она зашла к нам в гости. Не могла же я ее выставить. Все-таки она моя лучшая подруга.
- Вот уж никогда бы не подумал.
"Ничего умнее не могла изобрести", думаю я. Почему бы ей прямо все не сказать? К чему эти увертки? За это время Дороти успела отойти от нас уже ярдов на двадцать. Голова у нее опущена - похоже, что фонтан еще не иссяк.
- Придется мне пойти с ней, - говорит Ингрид. - Вы же ее обидели. А она такая чувствительная.
- А почему она не думает о том, что другие тоже могут быть чувствительными?
- Такая уж она есть… Ну, я должна идти…
- Хорошо.
- В понедельник увидимся на работе.
- Я там бываю не только по понедельникам.
Она отходит на два-три шага.
- В таком случае спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Она поворачивается и идет следом за Дороти, которая уже исчезла за углом. Я провожаю ее взглядом, пока она в свою очередь не скрывается за углом, затем иду назад, под гору. И чувствую я себя таким несчастным, что хоть караул кричи.
Глава 4
I
Утро понедельника приносит с собой одну приятную неожиданность - Хэссоп не вышел на работу. Я разговаривал с Миллером у него в кабинетике, когда вдруг затрещал зуммер внутреннего телефона и загорелась кнопка - вызывает мистер Олторп. Миллер снимает трубку, нажимает на переключатель и с минуту слушает. Потом говорит:
- Нет, он еще не приходил, мистер Олторп… Да, пожалуй, он неважно выглядел в пятницу… Да, совершенно верно, сейчас иду.
Он опускает трубку на рычаг, сует блокнот в карман халата и делает шаг к двери. Почти все мы в конструкторском бюро носим халаты - просто удивительно, сколько грязи вокруг: и грифельная пыль от карандашей, и копоть от заводских труб. Появился у нас как-то парень в белом халате - тотчас посыпались шуточки насчет мороженщиков, потому что все у нас ходят в халатах цвета хаки или грязно-серых. Парень этот долго у нас не задержался - не сработался.
- Я вызову вас позже, Вик, - говорит Миллер, выходя из кабинетика.
- А что там с Хэссопом?
- Мистером Хэссопом, - поправляет меня Миллер и уходит, так и не ответив на мой вопрос.
Когда я прохожу на свое место, Джимми, работающий за соседней доской, поднимает голову.
- Куда это сегодня девалось старое Тявкало?
- Мистер Тявкало, к вашему сведению, - говорю я.
- Мистер Гораций Эдвард Хэссоп эсквайр, в просторечии Тявкало, - провозглашает Джимми. - Для некоторых - старина Хэссоп, для других - зануда.
Я, не торопясь, затачиваю новый карандаш.
- Похоже, что плохи его дела. При удаче может оказаться и воспаление легких, тогда мы не увидим его целых пол года.
- С меня хватило бы и недели, - говорит Джим. - Я благодарен судьбе и за малые радости.
Мимо проходит Конрой со свертком чертежей под мышкой. Вид у него, как всегда, страшно сосредоточенный, большая голова втянута в плечи.
- Что там с Хэссопом?
- Вроде бы грипп.