4
Во втором часу ночи Неля комкает пустой пакет из-под жареных семечек и, прицелившись, метает в угол.
– Еще достать? – спрашивает она у Ляли, котoрая, не в силах оторваться от интересной книги, продолжает шарить рукой в поисках семечек. Обнаружив, что с семечками покончено, она зевает и задумывается.
– Слопаем все, а потом? Давай туши свет.
Неля на цыпочках бежит к выключателю, заодно заглядывает в буфет и, прихватив два куска хлеба, возвращается в постель.
– Лично мне такая жизнь по нутру, – признается она, доедая хлеб. – Только вот завтра снова хождения по мукам: работу искать. Найдем, и снова: медкомиссия, справки разные. Меня уже сегодня от поисков тошнит.
Обе чувствуют себя глубоко несчастными, им так надоели сегодняшние мытарства. Прозондировав почву, Неля продолжает:
– Знаешь, все-таки жуткая несправедливость: мы потеряем целый год! 365 дней будут навсегда вычеркнуты из нашей жизни, драгоценной, единственной и неповторимой. Ужас!
– Почему вычеркнуты? – удивляется Ляля. – Жить-то мы будем в это время..
– Жить! – усмехается Неля. – По-твоему, это жить?! Работать, чтобы есть, и есть, чтобы работать. Это рабство, а не жизнь. Ты, Лялька, ничего не соображаешь. Нам в школе твердили, что человек должен заниматься любимым делом – только тогда он обретет смысл жизни. А мы с тобой, выходит, будем бессмысленно заниматься нелюбимым делом целый год? Лазить по лесам и класть мокрые кирпичи?
– Почему мокрые?
– Потому что работать ты будешь не только под солнышком. Поняла, наивная, несведущая ты душа?
– Можно и потерпеть годик, – потихоньку сдается Ляля.
Возбужденная Неля отрезает:
– Терпи на здоровье, если хочешь.
Ляля обижается:
– Чего ты так со мной? А в поезде что говорила?
– Ну, мало ли что в поезде… А хорошо бы весь гoд жить так! – Неля красноречиво раскидывает руки по сторонам. – Ох, и лентяйки мы с тобой, ага? Давай не поработаем хоть месяц, Лялечка, солнышко. Вот увидишь, небо на землю не упадет.
– Нельзя. Нехорошо, и вообще… Сколько нам мама обещала высылать? С расчетом, что мы на стипендию? Немного выходит… И кто нас, Нель, зa язык тянул, что нам общежитие дали? Сказали бы, что на квартире – глядишь, еще с полсотни с родительской половины.
– Оплошали, – грустно подтверждает Неля. – Может, пока не поздно, написать? Так, мол, и так. С общежитием ничего не вышло.
– Ты что?! Они же мигом сюда все примчатся – и в деканат: за что обижаете наших чадушек? А их чадушек в помине нет в институте. Нравится такая перспектива?
Ляле такая перспектива не нравится.
– Может, Леня пошлет, – Неля имеет в виду брата.
– Жди, пришлет Ленечка. Он ведь женится. Так ему жена и позволит деньги переводить!
– Ведьмы эти жены, – вздыхают обе.
– Лялька, у меня созрела идейка, идейка, идейка, – поет Неля. – Ты видела, сколько народа идет из гостиниц, не солоно хлебавши? На вокзал идет, чтобы спать. А там не то, что спать – присесть некуда. С маленькими детьми на полу ночуют. Давай их пускать к себе на ночь?
– Ну да… А хозяйка?
– А мы ей не скажем. Как, одобряешь?
Ляле идея нравится. Неля продолжает развивать мысль дальше:
– Устроим что-то вроде маленькой гостинички. Сами поселимся в кухне, спать придется на полу. Не бог весть, какие цацы.
– Цацы! – капризничает Ляля. – Не хочу спать на полу.
– Умолкни. Зато будешь стройная, как чинара… Значит, так: две койки есть, да еще хозяйкина полутораспалка, да еще раскладушка в чулане.
– А белье постельное?
– Еще легче: у нас с тобой по две смены, хозяйка дала по смене. Можно бы напрокат взять, да у нас прописки нигде нет. Шести смен на первое время хватит… Интерьерчик у хозяйки сносный: шторки, цветочки, коврики.
– А нам за это ничего не будет? – беспокоится Ляля. Уж слишком все хoрошо получается, даже сомнение берет.
– Нам? Плохо? Лялька, ты ничего не соображаешь! Нам в ножки поклонятся, вот увидишь. Частники по пять рублей за ночь сдирают, а мы… ну, по пятьдесят копеек с носа. Ровно столько, чтобы расходы оплатить и самим прокормиться. Да нас атаковать будут. Про нас еще в газете напишут.
– Откроем фирму "Сестры Рябинины и К°"! Отобьем клиентуру у гостиниц! – веселится Ляля. Сестры буйно фантазируют всю ночь напролет, и лишь когда стекла в окошках начинают синеть, они засыпают. Под кроватью пестрым ковром лежит шелуха от семечек… А сестры спят, обнявшись во сне.
На следующий день Ляля и Неля, как все нормальные девушки, отправляются в поход по магазинам, положив в карман – из экономии – только по семнадцать рублей.
В ЦУМе сразу купили Ляле юбку дешевенькую, но симпатичную, в желтую и черную полоску "елочкой" (старшая сестра сморщила бы губы: "Безвкусица": ничего не понимает). В газетном киоске набрали открыток с цветными фото популярных артистов – здесь, к их изумлению, такие открытки продавались свободно.
Дома разложили их на кровати, вдоволь налюбовались и залепили всю стену, едва не поссорившись из-за Янковского. Потом Ляля примерила юбку – сначала с желтым свитером, потом с водолазкой. Решили, что с водолазкой гораздо лучше.
Потом пообедали, то есть попросту вскипятили чаю и пожевали хлеба с сыром и вареньем. Потом, переодевшись в тренировочные костюмы, шлепая крепкими белыми пятками, выскребли и вымыли комнату. Неля вытянула "Нiчь яка мiсячна, зоряна ясная", и Ляля подхватила. Выбили дорожки, вытащили из дровяника кровать-полутораспалку, красиво застелили хозяйкиным бельем, пахнущим сердечными каплями и хранящим складки от многолетнего лежания.
Уборка была закончена в восемь вечера. Ляля с Нелей быстренько привели себя в порядок, подкрасились (по возможности умеренно) и направились к вокзалу, взявшись под руку.
5
Над знакомым бетонным зданием светились огромные неоновые буквы. За толстой стеклянной стеной было видно, как на первом и втором этажах ходят пассажиры, стоят в очереди у касс. От фонарей у площади было светло, как днем. Стаей кучились легкие "волги" с изумрудными огоньками у стекол.
Сегодня было свободнее, чем день назад, и сестры быстро нашли пустовавшее местечко, точно не зная, с чего же им начинать. Слева на подстеленной газетке дремал старичок. Против них сидела пожилая женщина с круглым мягким лицом. У ее ног стояли чемодан и хозяйственные сумки. Рядом мальчик лет четырех раскачивал ногами в крохотных ботиночках, вертелся и приставал: "Бабуля, а, бабуля…"
Увидев двух совершенно одинаковых девочек в ярко-зеленых курточках и узких брючках, малыш так и застыл. Он, отталкиваясь ручонками, как ластами, сполз с сиденья, подошел ближе и встал перед сестрами: Он сосал пальчик и изумлялся все больше.
– Ишь, хорошенькие какие, – любуясь, сказала женщина. – Вы, дочки, на какой поезд сидите?
– Мы ни на какой, – теряясь, сказала Ляля.
– Мы встречаем, – перебила Неля. – Барнаульский. А вы?
– У меня поезд, милые, только в шесть утра, – пожаловалась женщина.
– Ага, транзит. И родных нет в городе? – подозрительно обрадовалась Ляля.
– И родни нет, откуда ей здесь взяться. Дочка вызвала – к себе жить насовсем. За военным она, дочка-то, вот и колесит. Видано ли дело: дитя три года в глаза не видела, – сокрушалась женщина, переводя беспокойный взгляд с сумок на чемодан, с чемодана на внука и в обратном порядке.
Неля с пониманием кивала головой. Подтолкнув сестру локтем, она сказала беспечным голосом:
– А вы бы могли переночевать у нас – если, конечно, не против.
– Разве ж родители пустят? – засомневалась женщина.
– А они сейчас… в отпуске. Мы одни… Это рядышком совсем, у вокзала.
– Во-он оно как, – прищуривая недобро глаза, и совсем другим, ехидным голосом протянула женщина. – К себе, значит, зазываете?
– Ну да, – продолжала объяснять ничего не замечающая Неля. А ничего не замечала она потому, что самозабвенно радовалась не столько успешному исходу задуманной операции, сколько своей доброте и доброте сестры, и радовалась за женщину и ее внука, которым не придется мучиться сегодня ночью под жужжащими лампами; и за всех тех радовалась, кого сестры облагодетельствуют в ближайшие ночи. – Тут близко, даже такси брать не нужно. Я помогу донести чемодан, а Ляля возьмет малыша на руки.
– Чемода-анчик, значит, брать можно? – сладенько улыбаясь, пропела женщина. И вдруг злобно зашипела, меняясь в лице. – А ну-ка, выметайтесь отсюда! Чего рты поразевали? Щас мужа позову… Щас. Сеня, Сеня! – закричала она, призывно махая рукой в неопределенном направлении. Хотя ясно было, что никакого Сени тут нет. – Сеня, здесь какие-то бандитки пристают! Щас милицию позову! Товарищ сержант, товарищ сержант!
Старичок проснулся и отодвинулся подальше от кричащей женщины, а та продолжала призывать новых очевидцев:
– Ой, смотрите, люди добрые! Ой, чуть было от смерти спаслась! – и, набрав побольше воздуха в грудь, закричала на весь зал:
– Бегите отсюда, лахудры накрашенные! Бегите в свою бандитскую шайку, что честных людей заманивает. "Чемоданы, грит, берите. Поезда, грит, ждем". С дитем уже не жалеют! – в доказательство она подняла и показывала желающим внука, который вертел головой, гораздо больше испугавшись ее разъяренного вида.
– Вы… вы дура. Вы истеричка! Как вам не стыдно! Сию минуту прекратите, слышите? – шептала Неля прерывающимся голосом.
– Нелечка, не надо! Нелечка, уйдем отсюда скорее, – всхлипывала Ляля: – Нелечка, не связывайся.