Помощник режиссера поспешно уходит, но она оказывается не последней, кто приносит мне еду. Видимо, считается обычным делом приносить еду тому, кто горюет, даже если ему этого не надо. В конце концов, я главная звезда этого фильма, и обычно меня полноценно кормят три раза в день, не считая перекусов. А теперь в моем холодильнике полно мисок с фруктами, супов, шоколада, пачек йогурта, печенья, пакетиков орехов и пиццы без глютена.
А еще куча цветов, огромная, в том числе совершенно гигантский букет от моего агента.
Единственная, кто не выражает соболезнования, – Мила Кортес, красивая девушка родом из Венесуэлы, играющая в фильме роль подруги главного героя, Анны. Мила – самая настоящая примадонна. Слишком хорошая, чтобы жить в курортном отеле, где живут все остальные, поэтому она живет на яхте, стоящей на якоре в Плайя дель Кармен, к северу отсюда. Я с ней вижусь только тогда, когда снимают сцены с моим и ее участием, все остальное время она полностью меня игнорирует.
На самом деле хуже, чем игнорирует. Моя внешность вызывает у нее отвращение, оскорбляя ее до глубины души самим фактом того, что она вынуждена жить в одном мире с таким странным человеком, как я. Я уже достаточно давно странно выгляжу и легко определяю таких, как Мила, на фоне остальных.
Тем не менее, все остальные неравнодушны ко мне, и, несмотря на это нелепое обилие еды и цветов, я искренне тронут их отношением. Они ждут, что я буду разбит горем, так сильно в это верят, что я и сам ощущаю, что искренне горюю. У меня иногда голос перехватывает на середине фразы. Слезы на глазах появляются. Способность войти в роль отчаявшегося влюбленного меня потрясает.
Когда один из звукооператоров, красивейшая блондинка Трейси родом из Калифорнии, предлагает мне помочь забыть о Лони, я отвечаю ей, что слишком убит горем, чтобы отозваться на ее предложение. Мы переносим встречу на более позднее время, вечером.
Утром появляются юристы, и мне приходится снова все рассказывать, переживая происшедшее. Что погружает меня в еще большую депрессию.
Днем меня охватывает клаустрофобия, и я решаю сходить к режиссеру Хэдли. Нацепляю темные очки и каменное лицо, выхожу на свет божий и вдруг вижу, что в воздухе жужжит множество беспилотников с камерами, норовящих снять меня крупным планом.
Пребывание на страницах таблоидов всегда создает у меня радость и ощущение желанности, так что я заставляю себя сделать скорбное лицо и иду, сунув руки в карманы.
Я обнаруживаю Хэдли у бассейна. Он беседует с Сандовалом. Другой мексиканец говорит с Чипом, парнем, чей двоюродный брат работает в съемочной группе. Люди стоят в очереди, чтобы дать показания, видимо, это продлится некоторое время.
Они время от времени подходят ко мне, чтобы выразить соболезнования. Плюс того, что я на улице, в том, что всегда можно сбежать. Я благодарю их и иду дальше, будто по делу.
Дохожу до пляжа, один на сверкающем белейшем песке, гляжу на воду. Наверное, хорошая картинка получится на обложке "Уикли Диш" или где-нибудь еще.
Океан идеального бирюзового цвета, в сотне метров от берега волны пенятся, омывая риф. На пляже в разных местах стоят полицейские, охраняя то ли песок, то ли что-то еще, но ведут себя достаточно вежливо, не подходя ко мне.
Я вдыхаю запах йода, исходящий от морской воды.
– Привет, – говорит кто-то. – Ты в порядке?
Поворачиваясь, я вижу светловолосого полицейского, того, что вчера вечером присутствовал при допросе, насчет которого я подумал, что он может быть американцем. Все в той же синей куртке лесника, темных очках "Рэй-Бэн", будто Грегори Пек в фильме про войну. Голос – будто прибой в Северной Каролине.
– Кстати, а кто ты такой? – спрашиваю я.
Он глядит в небо, на случай, если поблизости окажется один из беспилотников, и с видео можно будет по губам читать.
– Спецагент Селлерс, – говорит он. – УКОН.
От неожиданности я моргаю.
– Думаешь, Лони убили из-за каких-нибудь наркотиков?
– Нет, – качая головой, отвечает он. – Просто работаю вместе с ПФМ. По другому делу.
По моим жилам начинает растекаться тревожный холод. Если он наркотиками занимается, тут их предостаточно. А я, к примеру, не хотел бы пройти анализ мочи прямо сейчас.
– Другому делу? – переспрашиваю я. – И какому?
Он достает смартфон и включает его. Но солнечный свет засвечивает дисплей.
– Давай в тень отойдем, а? – говорит он.
Мы отходим под пальмы. Опять же, здесь беспилотники не смогут подлететь близко и шпионить за нами. Агент пролистывает картинки на экране, пока не находит нужную. И показывает мне.
– Ты не знаешь этого человека?
Я сдвигаю очки на лоб и гляжу на фотографию. Кажется, кто-то знакомый. Я приглядываюсь внимательнее.
Это Осли, помощник реквизитора, любитель химических экспериментов, но на фото он с бритой головой и бородкой. Выдают его лишь увеличенные очками размытые глаза и выражение превосходства на лице.
– Как его зовут? – спрашиваю я.
– Оливер Рамирес, – отвечает Селлерс. – Обычно представляется Осли.
Я молчу.
– Похоже, ты его узнал, – пробует меня на прочность Селлерс.
– Он похож на баристу, которого я знаю, – отвечаю я. – Работает в кофейне в Шерман Оукс.
Я снова опускаю очки на глаза, а затем гляжу на Селлерса, как я надеюсь, с невинным видом.
– Не знаю, Осли его зовут или как.
Я совсем не собираюсь показывать пальцем на человека, который может сказать, что я употребляю наркотики, особенно если этот наркотик более-менее легален там, где я живу.
Кроме того, насколько мне известно, химические эксперименты Осли никому вреда не нанесли. И я, по совершенно очевидным причинам, не собираюсь поддерживать исполнение примитивных и устаревших запретительных мер относительно наркотиков, которые узаконены в моей стране.
И решаю сменить тему разговора.
– Ничего в голову не приходит насчет…
Я делаю паузу, будто, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами.
– …насчет того, что случилось с Лони?
Селлерс глядит в сторону океана.
– Пока что никто ничего не знает, – отвечает он. – Но есть теория, что это просто несчастный случай.
Мне не требуется изображать удивление. Челюсть падает сама по себе.
Селлерс понимающе глядит на меня.
– Знаешь, выстрел был произведен с воды, – говорит он, махнув рукой в сторону океана. – Стрелявший, должно быть, находился в лодке, на некотором расстоянии, скорее всего – за рифом, иначе кто-нибудь его увидел бы. В полиции с трудом могут себе представить подобный безупречный выстрел из винтовки с моря, из лодки, которую на волне качает, через стекло, в комнату, где темнее, чем снаружи. Практически невозможно. А поскольку никто не может предположить мотив, они думают, что, возможно, это был просто случайный выстрел…
Увидев мое лицо, он умолкает.
– Это не так, – говорю я. – Это не могло случиться так.
– Да? – с внезапным интересом спрашивает Селлерс. – Откуда ты знаешь?
Потому что вокруг меня случайностей не бывает, едва не говорю я. Вокруг меня случаются одни убийства.
Но не успеваю сказать, поскольку в этот самый момент звонит мой телефон. Звонит мой агент, и надо взять трубку.
– Спасибо за цветы, – говорю я.
– Там все в порядке? – спрашивает Брюс.
– Более-менее.
– Юристы, похоже, считают, что все в полном порядке.
За исключением того, что Лони мертва, думаю я.
– Рад, что они так думают, – отвечаю я. Откровенно разговаривать, когда рядом стоит спецагент Управления по контролю за оборотом наркотиков, в метре от меня, не получается.
После некоторой паузы Брюс переходит к следующему пункту списка.
– Ты говорил с родителями Лони? – спрашивает он. – Сегодня утром они узнали о смерти Лони из программ новостей. Уверен, они оценят, если ты проявишь личное сочувствие.
– Иисусе Христе!
Обычно просто я говорю помощнику открытку отправить, понимаете? Но я вроде приятель Лони, едва не член семьи. Видимо, придется целую вечность говорить по телефону с двумя совершенно чужими людьми, изображая должный пафос.
– Я даже имен их не знаю, – отвечаю я.
– Кевин тебе все вышлет в сообщении.
Кевин – помощник Брюса.
– В остальном ты в порядке?
– Держусь, – отвечаю я.
Телефон издает мелодичную трель. Пришло сообщение.
– Позвоню им прямо сейчас, – говорю я. Потому что это даст мне повод уйти подальше от спецагента Селлерса.
Так я и поступаю. Возвращаюсь в свою кабану и звоню. Это отвратительно, тревожит меня и ввергает меня в депрессию. Посему я отправляюсь искать Осли.
Комната Осли даже не в отеле, она на первом этаже пристройки, отделяющей отель от шоссе. На самом деле мне кажется, что пристройка – просто старое здание отеля, более примитивное и слишком маленькое. Я стучу в дверь, и мне открывает не Осли, а женщина.
– Я Шон, – говорю я. – Осли на месте?
Дверь открывается шире, и я вижу Мелин Кусто, костюмершу, ту, в чьем номере дырка от пули в стене. Рослая и темноволосая, с открытым лицом, чем-то напоминающим Карен Аллен, только без веснушек. Она стоит босиком, на ней майка-фиеста с открытыми плечами.
– Привет, Шон, заходи, – говорит она. – Очень жаль, что с Лони так случилось.
– Ага. И мне тоже.
У Осли совершенно обычный номер, небольшой, с двумя кроватями и небольшим столом. Занавеси задернуты, в комнате темно и тесно, из душа пахнет плесенью. Осли сидит за столом, работает за компьютером и пьет газировку из банки.
Я сажусь на кровать, застеленную. Осли начинает говорить мне, как ему жаль Лони. Но выражение глаз невозможно понять через толстые очки.