Вынужденная покинуть квартиру Юдиных, я, тем не менее, не стала спешить с отъездом. Где гарантия, что когда уеду, маме хоть что-то достанется от урожая, который будет снимать Галина? Кроме того, на участке было еще очень много работы: засадить усиками виктории уже приготовленные мною грядки, посеять лук, немного погодя посадить чеснок. И пропалывать, пропалывать огород. Как я уже говорила, прошли дожди, и полезла мокрица, того и гляди затянет всю нашу делянку пышным зеленым ковром. Красиво, конечно, однако ни к чему. Но прежде всего нужно было заняться благоустройством садового домика, позаботиться о том, чтобы не пришлось мерзнуть, ночуя в нем, когда похолодает. Печка в жилище этом была, но не фундаментальная, поскольку сам домик не имел фундамента. Подпираемый со всех четырех сторон завалинками, он стоял прямо на земле. А печурка - на полу и представляла собой обложенную кирпичом и обмазанную глиной буржуйку с выведенной в стену трубой, которая, когда разведешь сильный огонь, раскаляется докрасна, угрожая пожаром. Топить эту плиту можно было только днем, чтобы приготовить обед. Оставить в ней огонь, ложась вечером в постель, - ни в коем случае: уснешь и не проснешься. Думала я, думала, как бы мне выкрутиться, и сообразила наконец: надо выбрать в доме уютное местечко, утеплить его и соорудить в нем свою спаленку. С этой целью решила я воспользоваться настилом из досок шириною в два моих шага, длиною в мой рост, устроенным в углу прихожей для отдыха в летнее время. В сарайчике, где хранился садовый инвентарь, валялось очень много всяких деревяшек. Я нашла подходящие мне, сбила из них три щита, один - поставила в изголовье, два - по бокам. Промежуток между щитами и стенами дома и комнаты заполнила макулатурой. Отыскала в той же будке разломанную дверь, отремонтировала и навесила на петли, отгородив ею лежанку от остального пространства в передней. Получилось то, что и требовалось: малюсенькая каморка, которую можно было обогреть ночью своим дыханием и температурой собственного тела. Оклеила щиты, потолок и дверь обоями. Привезла от мамы перину, теплое ватное одеяло, чистое постельное белье и стала ночевать в этой комнатушке. И не мерзла: лето ведь еще не кончилось, и было оно теплое, на мое счастье.
Изо дня в день занимаясь физическим трудом, я значительно окрепла. Теперь мне были под силу даже плотницкие работы. Научилась я топором махать, пилить, строгать, орудовать молотком. Дни стали короче, ночи длиннее. Работать в качестве строителя приходилось порою дотемна. Однажды соседка, которая, как и ее муж, выйдя на пенсию, круглый год жила с ним в своем домике в саду, спросила у меня:
- Что ты там стучишь по вечерам в своей избушке? Что делаешь?
- Гвозди вбиваю.
- Что ты видишь в темноте? Света в вашей хижине ведь нет?!
- Почему в темноте? - в ответ пошутила я. - Когда по шляпке молотком ударишь, искры летят. Освещают дом. И мне все видно. - Соседка, одобряя мое трудолюбие и чувство юмора, засмеялась….
Очень нравилось мне находиться в саду.
Вообще хорошо в саду, особенно весной, когда расцветет сирень, черемуха, вишня, когда распустятся цветочки на яблонях и грушах. Как это у Некрасова сказано:
Стоят сады вишневые,
Как молоком облитые,
Тихохонько шумят.
А мне кажется: они просто нетающим снегом присыпаны, чистым, белым снегом. И так это красиво, что не хочется никаких плодов видеть на ветках - ни ягод, ни яблок, ни груш. Пусть будут эти деревья и кусты круглый год такими, как в мае. Но, к моему сожалению, так в природе не бывает….
Потом цветут цветы. Некоторые хозяева засаживают ими весь участок. Сперва кроваво-красные тюльпаны, голубые незабудки, нежные ландыши, пышные маки. В начале июня (в тех краях) пионы разных цветов: белые, розовые, бордовые. Аромат - бесподобный. Не насмотришься, не надышишься. Ближе к осени - разноцветные георгины, остроконечные гладиолусы, кое у кого - розы, тоже всяких цветов. На краю делянок пристраиваются крупные ромашки; ирисы, нарциссы. Держатся недолго, так как чересчур нежные, но зато прекрасные. Нравится мне ходить по защитной полосе. Не по той, что вдоль улиц, вернее перпендикулярно к ним, а по той, которая отделяет один коллективный сад от другого. Это целые лесные массивы. Входишь в лес, и сердце бьется чаще в предчувствии красоты. Чего только не увидишь тут! Стройные тополя, могучие дубы, высокие, величавее сосны, аккуратные ели, пышные лиственницы. Но всего больше нравится мне березка, очаровавшая меня еще в детстве. Белая березка с черными полосками, с длинными сережками….
Ходишь, смотришь, открытия для себя делаешь. Вышла как-то среди ночи из домика. Глажу: раскидистые клены, что стоят на краю нашего участка, в свете луны совершенно белые. Ну разве такое заметишь, если станешь безвылазно жить в городе?
Нет, не раскаялась я, что ушла от Юдиных.
Настроение было у меня покамест неплохое. Я надеялась: буду жить в саду, а к маме приходить в гости.
Но Юдины мне заявили: никаких гостей!
- Как это? - не поверила я своим ушам.
- Очень просто. Делать тебе у нас нечего.
- Но это же моя мать. Она меня хочет видеть, ждет.
- А нам по барабану, чего желаете вы обе. Мы здесь хозяева, ухаживаем за ней, и нам решать, кого пускать сюда, а кого нет. Это наша квартира!
- Но у нее же своя комната!
- А как ты туда попадешь, не входя в нашу квартиру?
- Но это же квартира, а не тюрьма! Или вы в тюрьму маму посадили за то, что она вам сад не отдает? (О том, что Родька не только по этой причине мучает тещу, я уж помалкиваю, чтобы изверга этого распутного не прогневить).
- Почему же в тюрьму? Встречайтесь на улице. Во дворе. Разрешаем. Но вызывай ее через балкон. В квартире нашей чтобы ноги твоей не было!
Это было настоящее варварство. Но я ничего не стала предпринимать без разрешения мамы. Было ведь пока еще не холодно. И ей следовало почаще выходить на улицу. Город Летний, как уже было сказано, промышленный, страшно загазованный. Но район, где поселились Юдины и мама, новый, удаленный от заводских корпусов, зеленый весь. Здесь было чем дышать.
Мы с мамой так и стали делать, как нам разрешили. Я приходила к дому, становилась под березкой, растущей у Юдиных под окнами, кричала громко:
- Мама! Мама! - как маленькая или заблудившаяся в каменных джунглях и кое-как нашедшая дорогу девочка. Встав с постели, мама выходила на балкон. Радовалась, завидев меня. Махала мне рукой. Просила подождать "маленько". Теплее одевалась (я навещала ее в основном по утрам, когда было еще прохладно) и спускалась ко мне. Мы садились во дворе на скамеечку. Сперва помолчим, повздыхаем. Вытрем слезы. Потом начинаем беседовать. Горевать, что по собственной глупости угодили в такой переплет. Но какой же нужно иметь изощренный ум, чтобы предвидеть, до чего могут докатиться некоторые люди, к томе же родная дочь?!
- Дочь-то она родная, да жена ему она, видать, неродная. Никто она в дому. Ноль без палочки. И ревнует тебя, дура.
Всякий раз при встрече я уговаривала маму позволить мне пожаловаться на Бродьку, куда следует. Ведь он так распоясался только потому, что мы управу на него не ищем. Пользуется безнаказанностью. А если его накажут, все будет по-другому.
- Порядка не будет, - твердила свое мама. - Мне будет еще хуже. Ты же уедешь, а я останусь с ними….
Я угощала маму яблоками, грушами, помидорчиками и огурчиками, которые приносила из нашего сада. Целые пакеты гостинцев отдавала ей, уходя к себе. Она меня потчевала печеньем, конфетками, доставая все это из своих карманов. Сладкое покупала она на собственные деньги. Был у нее пока что какой-то запас. И где-то прятала она денежки эти от хозяев.
Частенько, когда мы сидели с нею возле песочницы, в которой возились дети, Галина, собираясь на базар, приводила внука своего и уходила, поручив нам присматривать за ним. И мы присматривали, кормили всем, что у нас было. Но этот мальчик был очень непоседливый, так и старался удрать от нас подальше. И бегал страшно быстро. Он бежит, я за ним мчусь. Он нырнет в кусты, со стороны его совсем не видно (наверное, он так играл со мной). Я кручусь на месте, не зная, где его искать, как быть и что делать. Другие дети, что постарше, помогали мне его находить.
Умеет моя старшая сестра использовать родственников в своих интересах. Но я не сетовала сейчас на нее. Мама была рядом. А когда она около меня, любые трудности казались мне пустяком….
Однажды, когда я пришла к ней (а было, наверное, уже чеса три) и стала кликать ее, она, выйдя на балкон, сказала мне заговорщицким тоном:
- Айда скорей сюда! Дома никого нет. Посидим, чайком побалуемся.? Она открыла мне дверь. Я вошла в квартиру. Но не успела даже обувь снять - влетел в прихожую Бродька. Где он шлялся, неизвестно. Обнаружив в своем доме меня, взъярился. Начал выталкивать. Он толкает, а мама меня за руку держит, не отпускает. Я сперва пыталась ему сопротивляться и доказать, что так поступать нельзя, что он нарушает права человека, мои и мамины права. Но он меня не слушал, орал:
- Убирайся!
И что тут сделалось вдруг с мамой, всегда такой тихой и покорной. Она тоже стала кричать, обзывать зятя:
- Бандит! Углан! Обманщик! - и проклинать его, желая ему всяческих напастей. И палочкой своей ударять об пол. - Ты к матери-то своей ходишь! - пыталась она "достучаться" до его совести. - И она сюда тоже приходит. А дочь мою ко мне не пускаешь! Прав таких не имеешь, негодяй!
Не только я, даже мучитель наш опешил от таких ее слов. Топчется на месте и озирается, как зверь в клетке. Но вдруг я пришла в себя и ужасно перепугалась - за маму. Ей же нельзя было так волноваться!
- Мама! - закричала я. - Успокойся! Ложись в постель! Прими лекарство.