- Все равно в часы приема, с четырех до шести, - спокойно ответил дворник и так зевнул, что у него хрустнуло где-то в скулах. - Приказ есть для всех приказ. Хочь операция, хочь передача, хочь свидание, уж такой порядок.
Дворник бросил в снег папиросу, громко высморкался, надел рукавицы и взялся за лопату.
За чугунной узорчатой оградой, обрамленной пушистым кантом нежного снега, начинал жить своей обычной жизнью большой город. Торопились ранние прохожие. Искрились радужными вспышками троллейбусные дуги. Пофыркивая бензинным дымком, проносились мимо чугунной ограды машины…
"Москва слезам не верит", - почему-то вспомнила Ольга поговорку, которую она в детстве не раз слышала от матери.
Под ногами похрустывал влажный снег. Ольга подошла к подъезду хирургического отделения. Окна приемного покоя были занавешаны. С минуту постояв у порога, она нерешительно поднялась по бетонным ступенькам и чуть приоткрыла тугую дверь. Вошла. Чем ближе была минута, когда она узнает исход операции, тем страшнее ей становилось.
В какое-то мгновение она хотела вернуться назад и скорее, без оглядки убежать с больничного двора, чтобы унести с собой то единственное, последнее, что еще связывало ее с Дмитрием: надежду на его выздоровление.
Но возвращаться было уже поздно. Прямо навстречу ей - это она заметила через стеклянные двери, ведущие в длинный, устланный ковровой дорожкой коридор, - спешила сестра.
Лицо у нее было сердитое. Ольга подумала: "Сейчас прогонит или отчитает".
- Вам кого? - спросила пожилая женщина в белом халате, которую молоденькая девушка, передавшая ей стопку чистого белья, назвала тетей Варей.
- Мне бы узнать, как прошла операция у Шадрина.
- А кто ты ему доводишься? - с тревогой в голосе, которую остро почувствовала Ольга, спросила тетя Варя.
- Я его… - Ольга смутилась, но тут же поправилась и робко ответила: - Я его… сестра…
Сетка морщин на обветренном лбу тети Вари обозначилась резче. Глядя под ноги девушки, она рассеянно ответила:
- Порадовать вас, голубушка, пока нечем. Состояние вашего брата, не буду вас обнадеживать, пока тяжелое. Операция кончилась, но больной все еще лежит без сознания, и вряд ли он… скоро придет в сознание.
"Готовят к последней, самой страшной вести", - мелькнуло в голове Ольги.
- Когда же будет известно?
Тетя Варя скорбно поджала губы.
- Приходите к обеду, может, что и решится. Ручаться нельзя, сами знаете, какая была операция.
Ольга поблагодарила тетю Варю, бесшумно повернулась и вышла из коридора приемного покоя. Остановилась на бетонных ступенях. "Состояние вашего брата пока тяжелое…" - звучал в ушах голос няни.
Когда проходила мимо рыжебородого дворника, тот, еще издали завидев девушку, толчками разогнул свою сутулую спину и, опершись животом на лопату, снял правую рукавицу.
- Ну как, благополучно?
Ольга ничего не ответила и прошла мимо. Ее снова окликнул дворник. Ольга остановилась. Виновато почесывая затылок и словно в чем-то оправдываясь, дворник проговорил:
- Девушка, вы бы мне… на опохмелку, пятерочку, уж я бы вам уважил. Все разузнаю: и как прошла операция и чего просит больной. Только фамилию скажите, а я все сделаю.
Ольга, словно не расслышав просьбы дворника, медленно вышла с больничного двора. Не осенняя дождливая ночь, освещенная тусклыми фонарями, предстала теперь перед ее глазами, а носилки в руках двух здоровенных санитаров. И это низенькое кирпичное здание - последняя крыша над головой тех, кто не возвращается из больницы.
- Нет, нет!.. - отгоняя от себя страшную мысль, твердила Ольга и ускоряла шаг. Она уже почти бежала. - Он должен жить! Это несправедливо! Это жестоко!
А слез все не было. Холодным снежным комом росла в душе обида. На кого - сама не знала. Знала только одно, что в опасности жизнь самого дорогого человека, с которым она в мыслях уже давно соединила свою судьбу. Не раз, лежа в постели, она втайне от всех рисовала подробности их семейной жизни. И вдруг… все должно оборваться.
…А через час, продрогшая, стуча зубами, Ольга снова шла по направлению к клинике. Не дойдя до больничной арки, она свернула в соседний дворик, где дети лепили снегурку.
В этот дворик выходили окна хирургического отделения. На вывеске, прибитой над парадным входом в соседнее здание, было написано: "Детский дом № 12".
Розовощекий веснушчатый мальчуган с серыми веселыми глазами и ямочкой на подбородке нерешительно подошел к Ольге. Шмыгнув носом, он спросил:
- Вам кого, тетя?
- Вы детдомовцы?
- Да, - ответил мальчик. - А вы, случайно, не новая пионервожатая?
- А что, разве к вам присылают новую вожатую?
- Да. У нас была вожатая, да она женилась, а нам нужно такую, чтобы не женилась.
Ольга грустно улыбнулась.
- Глупенький, все пионервожатые когда-нибудь выходят замуж. Вот и ваша вышла.
- Нет, - упорствовал мальчуган, шмыгая влажным носом. - Нам нужно такую, чтоб не женилась.
Поодаль, шагах в пяти за спиной веснушчатого мальчугана, стояла девочка в красном пальто, в белых рукавицах и такой же белой шапочке. Взгляд ее больших синих глаз был печальный и любознательный. Насупившись, она хотела подойти поближе, но не решилась.
- Как тебя зовут? - спросила Ольга у малыша.
- Ваня, - ответил мальчик. - А вас?
- Меня - тетя Оля. А тебя как зовут, девочка?
Девочка по-прежнему молча стояла на месте и, потупив застенчивый взгляд, ножкой выбивала под собой лунку.
- Ну, чего ты дичишься? Не бойся. - Ольга подошла к девочке.
- Нина, - робко ответила та.
- Вот видишь, Ваня смелый, он не боится.
Польщенный, мальчуган выступил вперед.
- Потому что мой папа был летчик, а ее - пехотинец.
- А разве пехотинцы хуже летчиков?
Ваня долго пыжился, потом ответил запальчиво:
- Мой папа Герой Советского Союза, он был летчик-истребитель и сбил восемнадцать самолетов! О нем даже в газетах писали.
- Это хорошо, что у тебя такой папа. А где твоя мама? - спросила Ольга и тут же поняла нелепость своего вопроса, который мог причинить боль ребенку.
Малыш как-то сразу растерялся и понуро опустил голову.
- Мама вышла замуж за дядю Колю, а дядя Коля все время пьет вино и бьет маму. И меня бил.
Ольга попрощалась с детьми и вышла со двора детдома. Нина и Ваня, догнав ее, проводили до ворот, за которые им запрещалось выбегать.
Снова больничный двор. Рыжебородый дворник хмуро оглядел Ольгу с ног до головы, сердито крякнул и отвернулся.
Не дойдя до корпуса хирургического отделения, Ольга увидела, как двое санитаров вынесли на носилках человека, лица которого не было видно. Из-под простыни, которой было накрыто тело покойного, торчали большие ступни мужских ног, обутых в грубые больничные носки. У Ольги захолонуло в груди. Ей не хватало воздуха.
"Неужели?.. Неужели его понесли?!"
- В морг понесли. Еще один богу душу отдал, - прохрипел где-то за спиной Ольги рыжебородый дворник. - Не ваш ли?
Ольга бездумно, медленно пошла по узкой тропинке, проложенной в сугробах. Потом, сама не зная зачем, прижав руки к груди, побежала к моргу. У входа в морг санитары поставили носилки и решили перекурить.
Ольга сорвала с головы покойника простыню и испуганно отшатнулась назад. На носилках лежал труп седобородого человека. Кожа на его ввалившихся щеках натянулась, отчего обнажился оскал редких прокуренных зубов.
От морга Ольга шла точно пьяная. Она невидящими глазами смотрела куда-то вдаль, поверх продрогших в сугробах тополей.
- Ваш? - хрипловатым голосом спросил дворник.
Слов его Ольга не расслышала. Она молча прошла к хирургическому отделению. У ступеней, ведущих к парадному входу в центральный корпус, остановилась.
"А что, если и его вот так же?" - пронеслось в голове, и она уже хотела подняться по ступенькам парадного входа, но в ту же самую минуту двери открылись, и из них, выпуская облако теплого пара, показался высокий молодой мужчина в белом халате. Левой рукой он открывал дверь, а правой поддерживал под руку профессора Батурлинова. Полы меховой шубы старика были распахнуты. Бобровая шапка-боярка надвинута до самых взлохмаченных бровей. Лицо профессора было бледное, но помолодевшее. Сквозь мертвенную усталость проступало и что-то другое, похожее на скрытое торжество. В схватке со смертью он вышел победителем.
- Профессор! - Ольга кинулась к Батурлинову, загородив ему дорогу. Дальше она не могла говорить, слова застревали в горле. В глазах ее застыл немой вопрос: "Что с ним?"
- Долго будет жить ваш Шадрин. Он у вас двужильный, - небрежно, как упрек, сурово бросил профессор и, легонько отстранив Ольгу, направился к "Победе", которая тут же, шагах в десяти, попыхивала голубоватым дымком.
Ольга хотела броситься вслед за профессором, упасть перед ним на колени, целовать его руки, но было поздно: Батурлинов уже сидел в машине. Развернувшись, "Победа" скрылась за больничными воротами.
Медленно и плавно переворачиваясь в воздухе, над больничным двориком кружились мохнатые снежинки. Одна из них упала на щеку Ольги, затрепетала маленькой прозрачной каплей и тут же смешалась со слезами. Невесомо - как тополиный пух в, июне, ложились снежинки на бетонные ступени парадной лестницы.
К Дмитрию Ольгу не пустили. Молоденькая няня с раскосыми глазами, которая ухаживала за Шадриным, сказала, что больной пришел в сознание и чувствует себя удовлетворительно.
- В какой он палате, нянечка?
- В седьмой. - Няня показала на коридор.