- Прямо не верится, что мы его нашли, - сказал я, утирая холодный пот.
- Проверим? - спросила жена.
Я взял стакан и приготовился проверить. Но меня удержало какое-то предчувствие.
- Лучше не надо, - сказал я. - Такими вещами не шутят. Если мы что-нибудь напутали, он же разобьется.
И мы бережно поставили небьющийся стакан на полку буфета.
БАНДИТСКАЯ РОЖА
Перевод Е. Костюкович.
- Ну да, я вор, - с горечью сказал старик. - Хотя украл я всего один раз в жизни. И все же это была самая удивительная кража, какую можно себе представить. Я выкрал бумажник, набитый деньгами…
- Ничего удивительного не вижу, - заметил я.
- Погодите. Украл я бумажник с деньгами, но не разбогател ни на грош. А тот, кого я обобрал, ничего не лишился…
- А вот это действительно очень странно, - сказал я. - Если вы сперли набитый бумажник, денег у вас должно было прибавиться, а у него убавиться, это факт.
- Ни гроша не прибавилось, - отозвался старик как во сне.
И он застыл, уставившись в пространство, как будто не было вокруг ни галдящей толпы, ни табачного дыма, застилавшего полутемный погребок, ни гула голосов за соседними столиками.
- Ни гроша, ни единого гроша…
Я не спешил с вопросами. Тогда старик очнулся и метнул на меня решительный взгляд.
- Я вам расскажу, как было дело, - сказал он. - Но только обещайте, что не станете меня потом презирать, как все остальные.
Он придвинулся поближе, чтобы взрывы смеха за соседними столиками не заглушили его печальную исповедь. Затем высморкался в мятый цветастый платок, сложил его, сунул в карман и начал свою повесть:
- До того дня я никогда не воровал. И никогда не воровал после. Стряслось это в поезде, на старой узкоколейке Смирна-Шабин-Кара-Хиссар. Дорога там проходит через дикие горы, а в горах полным-полно разбойников. Я ехал в купе третьего класса. Кроме меня, в купе был еще один пассажир, какой-то оборванец. Он спал, закрыв глаза рукой, и даже не заметил, как я входил в купе. Но как только поезд тронулся, бродяга отнял от лица руку и пристально посмотрел на меня.
Только теперь, в розоватом свете фонаря, прояснились черты его бледной, подслеповатой, подозрительной физиономии, которой недельная щетина придавала еще более мрачный вид. Голод и усталость читались на этом несимпатичном лице. Приглядевшись внимательнее, я обнаружил еще и огромный шрам, рассекавший левую щеку, а минуту спустя, когда неровный свет фонаря чуть поярче осветил прыгавшее купе, я с ужасом убедился, что рожа моего спутника, показавшаяся мне поначалу просто малопривлекательной, на самом деле была устрашающей.
Мне сразу захотелось пересесть в другое купе. Но вагоны были устроены так, что до следующей станции об этом нечего было и думать. Мне предстояло провести веселеньких три часа в компании этого мрачного типа; время вполне достаточное для самого кошмарного преступления. Ни один мой крик не достигнет слуха человеческого в этой мертвой пустыне, а выбросить мой бездыханный труп в окно, в эти дикие ущелья, - надо думать, детская забава для такого молодчика, как мой сосед!
Поезд пробегал по каким-то мостам и галереям, громоздившимся друг на друга. Тьма постепенно поглощала краски горного пейзажа, и все благоприятствовало самому зверскому из преступлений. Я вжался в сиденье и, ощущая, как растет во мне ужас, не сводил глаз с подозрительного типа. Я следил за каждым его движением, не упуская из виду кнопку "тревога", и был готов в любую минуту затрезвонить что есть мочи, еще до того, как мой визави успеет подняться на ноги и развернуть наступательные действия, план которых он несомненно уже разработал, судя по выражению его лица. Я покрепче вцепился в саквояж, лежавший у меня на коленях под шерстяным пледом, и прибегал к единственному средству защиты - время от времени шарил рукой в кармане брюк, как бы желая удостовериться, что револьвер на месте и в полной боевой готовности. На самом же деле у меня не было ни револьвера, ни какого бы то ни было другого оружия: досадная неосмотрительность на подобных железнодорожных перегонах!
Вдруг незнакомец, по-прежнему не спускавший с меня взгляда, встал. В ту же секунду вскочил на ноги и я и с диким воплем метнулся к сигналу тревоги, но попутчик остановил меня умоляющим жестом. Заметив, что я трясусь от ужаса, он заговорил со мною.
- Синьор, - сказал он, - вы, верно, думаете, что я разбойник. Успокойтесь: я не таков, хоть меня все и принимают за разбойника.
- Да что вы?! - воскликнул я, несказанно обрадовавшись столь любезным его речам. Все мои страхи как рукой сняло. - А я вовсе и не думал, что вы разбойник, - продолжал я и подвинулся, приглашая моего спутника присесть рядом.
- А я и не разбойник, - повторила мерзкая рожа, усаживаясь поближе ко мне, и добавила: - К сожалению.
Я изумился. Мерзкая рожа продолжала:
- Я должен был быть бандитом. Я был рожден бандитом и старался им стать. Мой характер, семья, воспитание, среда, в которой я родился и вырос, - все эти факторы развивали во мне природную склонность, скажем сильнее - страсть к воровству. Но, к сожалению, одно обстоятельство мешало и мешает мне успешно следовать моему призванию.
- Наверно, - спросил я, - вы не умеете воровать?
- Я не умею ничего, кроме этого, - ответил мне мой загадочный спутник. - Не то чтобы я не умел. Нет. Я не могу.
- Как же так? - спросил я. - Что же вам мешает в таком случае?
Вместо ответа мой попутчик задрал голову, и на лицо упал свет ночника.
- Посмотрите на меня, - сказал он. - Что вы видите перед собой?
Велико было искушение ответить: "Гнусную харю". Но я удержался и промямлил:
- Ну, не знаю… Ничего особенного…
- Ах, ничего особенного! - воскликнул этот тип. - Неправда. Тогда я вам сам скажу, если вы не решаетесь. - И, глядя мне в глаза, сдавленным голосом прошипел: - У меня бандитская рожа.
Я опешил. Нельзя было отказать моему попутчику в правоте, однако и признать его правоту тоже было боязно. - Да как можно с такой рожей что-нибудь Украсть? - продолжал мой спутник, и голос его становился все громче, все отчаяннее. - Стоит мне затесаться в толпу, как окружающие хватаются за свои часы и бумажники, а женщины, завидев меня, ощупывают булавки и цепочки. Мои попутчики не спускают глаз с багажа и не вынимают рук из карманов, а жандармы при одном моем виде приходят в боевую готовность. Чуть случись в толпе покража, готово дело - валят на меня…
Старик снова высморкался с трубным звуком, заглушив гул переполненного трактира, а затем вернулся к своему невероятному рассказу.
- А сейчас, - сказал он, - я приближаюсь к самому печальному моменту своего повествования. Придется признаться в том, в чем признаваться не так-то легко.
Тогда в купе, пока мерзкая рожа исповедовалась и плакала, в моем мозгу вызревал адский план: что, если ограбить этого грабителя-неудачника? Жестоко, но заманчиво… Некоторой ловкостью я одарен от природы… В общем, через несколько минут после начала разговора пухлый бумажник громилы перекочевал в мой правый карман. Поезд остановился, я хотел перейти в другое купе, но мне не пришлось делать даже этого, потому что мрачный тип засуетился.
- Ну, я приехал, синьор, - пробормотал он. - Прощайте! - И с этими словами гнусный тип расстался со мной.
Я ждал, пока тронется поезд, и провожал глазами своего недавнего спутника. Он с узелком и палкой неловко перелезал через вокзальную ограду… Минута, и его сгорбленная фигура исчезла из виду. Бедный неудачливый воришка, несчастный оборванец, которого я нагло обчистил.
Поезд двинулся дальше. Я решил осмотреть добычу. Вынув из кармана краденый бумажник, я открыл его… Представьте себе, бумажник был мой.
- Как ваш? - вырвалось у меня. Я был потрясен неожиданным финалом истории.
- Мой, мой. Разглагольствуя о своем невезении, притворяясь, будто он не может воровать, этот негодяй под шумок копался в моих карманах!
Старик опять - в который раз! - шумно высморкался.
- Счастье еще, что я, сам того не зная, восстановил справедливость, - добавил он. - Вот вам, синьор, история о краже собственных денег. Как видите, я вам не солгал.
В ту же минуту, как старичок закончил свою грустную повесть, я расплатился, распрощался и поспешно вышел из трактира, который уже почти опустел.
И у меня были на то серьезные причины. Пока старикан рассказывал мне историю двойной покражи, я привычно и без всяких затруднений выудил у него из кармана лежавший там бумажник, и теперь меня грызло нетерпение: хотелось получше рассмотреть улов. Надо сказать, что перспектива утратить собственный бумажник меня не страшила. Собственного бумажника у меня отродясь не было.
Повернув за первый же угол, я остановился под фонарем и запустил руку в правый карман, где должна была находиться моя добыча… Проклятие! Правый карман был пуст, как, впрочем, и все остальные.
Ах, синьоры, не было там бумажника, птичка упорхнула из клетки!
Скоро до меня дошел смысл происшедшего. Рассказывая мне свою душераздирающую повесть, чертов старикан второй раз в жизни выкрал собственный бумажник.
Второй. Насколько мне известно. Кто знает, сколько раз это случалось на самом деле…