Миур на мгновение опешил: вопрос застал его врасплох. Но лишь на мгновение. Призвав на помощь все свои познания в местном языке, молодой ученый изобрел имя, показавшееся ему звучным и достаточно внушительным.
- Христофор Колумб, - ответил он. И вышел.
Остальное известно.
ТАЛЕЙРАН, ИЛИ СТАРАЯ ДИПЛОМАТИЯ
Перевод Н. Живаго.
Талейрану принадлежит изречение: "Язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли".
Поди пойми, что он хотел сказать этой фразой, коль скоро язык служил ему для сокрытия мыслей. Так или иначе, приведенное высказывание весьма точно передает характер вошедших ныне в практику дипломатии политических установок этого видного деятеля, суть которых в том, чтобы слова постоянно шли вразрез с действительностью.
Вы скажете: мол, если воспринимать слова дипломатов наизнанку, система Талейрана потеряет всякую силу. Я тоже так считаю. И мне невдомек, почему до сих пор дипломаты упорно извращают истину, когда всем давно известно, что их слова просто-напросто имеют обратный смысл.
Впрочем, я догадываюсь, что все гораздо сложнее. Ведь эту систему, как и любую другую, можно употреблять по-разному. Сам Талейран блестяще применял ее. Во внешней политике дела у него шли как по маслу.
Он, например, говорил врагам:
- С оружием у нас совсем плохо.
Враги кидались в наступление и получали по мозгам: Талейран был до зубов вооружен пушками.
Когда же страна из-за нехватки оружия действительно не могла больше вести войну, Талейран, беседуя с иностранными министрами и послами, небрежно бросал что-нибудь вроде:
- Ума не приложу, где разместить пушечные ядра и прочие боеприпасы. У нас их столько, ну столько, что просто некуда складывать.
Иностранцы тут же клевали на удочку. И с войной не совались. Хотя Талейран не имел за душой ни единого патрона.
Порой этот хитрый политик говорил "белое", дабы никто не заподозрил, что в действительности было черное. Иногда он говорил "белое", чтобы собеседники, зная его коварство, думали, будто в действительности черное, хотя на самом деле было именно белое. Еще он говорил "белое", чтобы слушатели, памятуя о его дьявольской хитрости, думали, что он внушает им мысль о черном, так как в действительности было белое, хотя на самом деле было именно черное. А еще случалось…
Тем временем среди его домашних зрело недовольство. Эти простаки не желали осваивать головоломное правило дипломатического искусства.
Талейран изложил им свою теорию и требовал ее применения в повседневной жизни.
- Запомните, - объяснял он, - никогда нельзя делиться с кем бы то ни было своими намерениями. Язык призван не выражать, а скрывать мысли.
На практике же, именно вследствие его хитроумия, получалась кутерьма.
Так, он говорил:
- Сегодня на обед мне хотелось бы не мяса, а рыбы.
На самом деле он хотел мяса. Однако домашние, забыв о теории, подавали на стол рыбу. Знаменитый дипломат скрипел зубами от бешенства.
- Ты же сам просил рыбу, - оправдывалась его жена, милая, добрая, но не очень понятливая женщина.
В ответ Талейран переходил на крик:
- Я сто раз повторял, что слово призвано не выражать, а скрывать мысли!
- Любишь небось жареную индейку? - спрашивал Талейрана его деревенский дядя, намереваясь послать племяннику к рождеству пару индюшек.
Талейран индюшатину обожал. Он все на свете отдал бы за такой подарок.
- Да ну ее! - отвечал он, чтобы скрыть главную мысль.
И деревенский дядя оставался при своих индюшках, для которых, само собой разумеется, это было смертельным оскорблением, ибо они в простоте считали, будто Талейран их не переваривает. Что поделаешь! Не посвящать же индюшек в тайны дипломатии!
Несообразительность родичей и прислуги чрезвычайно удручала Талейрана. Он говорил, к примеру:
- Сегодня ужинаем не в семь, а в восемь, как всегда, потому что я вечером никуда не иду.
На самом деле ему как раз нужно было уйти, для чего требовалось отужинать пораньше, и он по-своему обычаю пользовался словом для сокрытия мысли. Но тупица управляющий, ни бельмеса не смысля в дипломатии, принимал слова хозяина за чистую монету и ровно в восемь подавал ужин. О небо! Талейран словно с цепи срывался:
- Я же предупреждал: сегодня ужинаем раньше!
- Вы сами изволили… - сконфуженно бормотал управляющий.
- Каким еще языком вам объяснять, что язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли? У меня в мыслях было отужинать в семь, и я скрыл это, назначив ужин на восемь. Иначе, если бы я открыто распорядился накрывать к семи, вы бы решили, что за этими словами скрывается моя мысль отужинать в восемь, и подали бы к восьми. Я потому и сказал: ужинаем в восемь, что не хотел ужинать в восемь. Понятно вам?
- Нет, - с убийственной, едва ли не циничной откровенностью признавался глупый управляющий.
Первым человеком среди домашних, более или менее овладевшим системой Талейрана, оказалась жена. Но Талейрану никак не верилось в это. Избегая досадных недоразумений, которые перевернули с ног на голову всю его частную жизнь, он стал расставлять точки над "i". К примеру, он говорил жене:
- Завтра я в Вену не еду, стало быть, и чемоданы собирать незачем.
Жена понимала: он едет, что было чистой правдой. Но, поскольку речь шла о серьезном деле, Талейран, не полагаясь на ее сообразительность, добавлял:
- Ты, разумеется, поняла из моих слов, что я еду и необходимо собрать чемоданы? Ну вот и хорошо.
- Прекрасно, - отвечала супруга, убежденная в том, что муж продолжает скрывать за словами свои мысли.
Наутро никаких чемоданов и в помине не было.
Но случалось, муж произносил фразу со скрытой мыслью, а в следующей расставлял точки над "i", тогда доброй женщине не сразу удавалось разгадать, за какой из них скрывается настоящая мысль Талейрана. И, дабы муж понял, что она не поняла, жена спешила заверить его.
- Поняла, поняла.
И делала все наоборот.
- Как же так?! - негодовал муж. - Ведь ты говорила, что поняла!
А она в ответ:
- Я тоже скрыла свою мысль словами.
Положение день ото дня осложнялось. В доме будто назло все совершалось шиворот-навыворот. Домашние перестали понимать Талейрана. Для знаменитого дипломата это был удар в самое сердце. В собственных стенах он ощущал себя непонятым гением. В конце концов после множества бесплодных попыток обучить домашних своей хитроумной методе Талейран решил вовсе от нее отказаться.
Тончайший дипломат со всеми остальными, он в кругу семьи сдался перед необходимостью называть вещи своими именами. Например, страдая животом, он откровенно просил:
- Сегодня вечером, пожалуйста, вместо свинины в соусе сделайте мне какой-нибудь бульончик.
Он и впрямь хотел бульону.
Но было поздно! В доме успели освоить его систему, разгадали тайну, овладели ключом к дипломатии. И вечером ставили перед ним окорок с адскими подливками.
- Помилуйте, - стонал Талейран, - в домашнем кругу я больше не скрываю своих мыслей за словами. Не надо больше понимать мои слова наоборот!
Куда там! Растолкуйте это тем, кто прошел школу великого дипломата. Когда он умолял не понимать его наоборот, они понимали его слова наоборот, полагали, что его самого следует понимать наоборот, и соответственно понимали его наоборот.
Кто глазастый, тот увидел и другому показал.
Говорите что хотите, я свое уже сказал.
ЛЕГЕНДАРНОЕ СОБЫТИЕ
Перевод Н. Живаго.
При упоминании о полковнике Лоуренсе по прозвищу "король арабов" и его знаменитой операции, которую принято называть "восстанием в пустыне", многие задаются вопросом: что это, мол, за восстание в пустыне, где совершенно пусто по определению?
Так вот, мне довелось стать живым свидетелем тех легендарных событий, и я готов поделиться их, быть может, не слишком пикантными, но зато мало кому известными подробностями.
Пожалуй, самой главной проблемой при подготовке переворота оказались для Лоуренса непомерные расстояния между отдельными повстанцами, разбросанными по бескрайним просторам пустыни, где, кроме них, никого не было.
И хотя каждый из заговорщиков на своей территории с радиусом во много миль существовал в полном одиночестве, а специфика пустыни позволяла обнаружить приближение посторонних уже на дальних подступах, тем не менее тщательная предосторожность в рядах организации производила глубокое впечатление. Члену группы предписывалось, как и всякому подпольщику, неукоснительно соблюдать правила конспирации, в том числе внешней, а именно: передвигаться на местности осмотрительно, укрываясь за барханами, при малейшем дуновении ветра молниеносно припадать к песку и надолго замирать в распластанной позе, несмотря на полное отсутствие видимых к тому причин, возвращаясь домой, совершать долгие обходы вокруг своей хижины, "дабы не вызвать подозрений" (неизвестно у кого).
На долю полковника Лоуренса выпала наиболее трудная задача: он осуществлял непрерывную связь между заговорщиками, развозя приказы, оперативные сводки и инструктируя личный состав в преддверии великой минуты. С этой целью верхом на верблюде полковник преодолевал тысячи километров и успевал за пару месяцев повидать одного-двух из своих людей.
Трудно, очень трудно было Лоуренсу поддерживать чувство локтя в рядах организации. Он и доставку корреспонденции от одного повстанца другому взял на себя, тогда как между ними, разбросанными по бескрайним просторам Сахары, пролегали тысячи и тысячи километров.
- В условный час, - разъяснял полковник, - вы все громогласно восстанете.