– Рулофс, – сказал Даан Деркс, – я рад снова встретиться с тобой.
– Да-да, так-так, в последний раз ты приезжал в Голландию уже пять лет назад… Давненько, да-да… Мы все стареем, все стареем… Ты не рассчитывал застать свою мать в живых… Я сделаю все, чтобы она дожила до ста лет! Посмотрим, посмотрим… Возможно, она переживет всех нас, и Такму, и меня, так-так…
– Да, – сказал Даан Деркс, – матушка мало изменилась.
– Она сильная женщина, да-да, и всегда была такой… Она сильна духом, у нее отличная память, это счастье, да-да, в таком-то возрасте…
– И Такма тоже держится молодцом…
– Да, он тоже держится, да-да… Да, так вот, все мы стареем… И я тоже, да-да, я тоже.
Но Даан Деркс очень волновался. Он пообещал своему брату Харольду быть осторожным и ни с кем не разговаривать, но тайна, открывшаяся ему два месяца назад, все это время слишком сильно жгла его душу – душу делового человека, который впервые за долгую жизнь испытал острое переживание, не связанное с делами.
И он не мог сдержаться. В доме было тихо. Анна вернулась на кухню; grand-maman сидела наверху, с компаньонкой. Один газовый рожок горел в гостиной, второй в передней. Вечерний полумрак и тишина царили в небольшом доме, где уже столько лет жила Пожилая Дама, уже столько лет ждала чего-то у своего окна, наверху, в кресле с высокой спинкой…
– Рулофс, – сказал Даан Деркс.
Доктор был на целую голову выше него; он взял доктора за пуговицу жилета.
– Да-да, – сказал Рулофс, – что, Деркс?
Даан Деркс осмотрелся. Здесь, на нижнем этаже, больше никто не мог его услышать, и он сказал дрожащим от ужаса голосом:
– Рулофс… я узнал об этом.
– О чем? – закричал доктор, не расслышавший из-за глухоты.
– Я обо всем узнал… на Яве.
– О чем?? – закричал доктор, уже не из-за глухоты, а от страха.
– Мне обо всем рассказали… на Яве…
Доктор посмотрел на него вращающимися глазами, и рот на его гладко выбритом лице приоткрылся, из него потекла слюна, показались раскрошившиеся зубы, донеслось смрадное дыхание. Теперь уже он взял Даана Деркса за пуговицу.
– О чем тебе рассказали?
– Обо всем, – повторил Даан Деркс. – На Яве. Я знаю… я знаю все.
– Ты знаешь… все? Да? Да? Ты знаешь все? Что… что ты знаешь, так-так?
– О… о матушке… о Такме… о…
Они посмотрели друг другу в глаза, оба охваченные ужасом.
– О моем отце, – сказал Даан Деркс, и от страха его голос задрожал и перешел в шепот. – О моем отце. То, что ты тоже знаешь. То, что ты всегда знал. Что Такма… моего отца в ту ночь, когда был у моей матери… его собственным оружием… крисом… который вырвал у отца из рук… крисом, который отец накануне получил в подарок от регента…
– Ты знаешь? Ты знаешь? – воскликнул доктор. – О боже, да, да?? Я… я никогда никому не рассказывал. Мне восемьдесят восемь лет… но я… я никогда никому не рассказывал.
– Да, ты никогда никому не рассказывал, рассказала матушкина служанка…
– Ма-Бутен?
– Да, Ма-Бутен, она рассказала своему сыну, который служит мантри в Тегале. Ма-Бутен умерла, а мантри вздумал нас шантажировать. Он приходил ко мне и просил денег. И я дал ему денег. Он хочет, чтобы я давал ему денег каждый месяц.
– Значит, ты знаешь… да-да, о боже, так-так… Значит, ты знаешь, Деркс, ты знаешь?
– Да, я знаю.
– Что рассказал мантри? Что рассказала ему Ма-Бутен?
– Что мой отец хотел наброситься на Такму с крисом… Что Такма вырвал крис у него из рук, потому что…
– Потому что что, да-да, потому что что…?
– Потому что матушка, моя матушка…
– Да-да?
– Матушка обхватила отца, чтобы помешать ему…
– О боже, да-да!
– Чтобы помешать ему защищаться… И что бабу слышала из-за двери, как она произнесла: "Я тебя ненавижу… я тебя ненавижу… я тебя всегда ненавидела…"
– Да-да… О боже!
– "Я тебя всегда ненавидела, я люблю… я люблю Эмиля!"
– Да-да… а потом?
– А потом она крикнула Такме, громко: "Эмиль, вонзи в него крис, пусть лучше он, чем ты!"
– О боже!
Доктор рухнул всей тушей на стул.
– Ты все знаешь! – простонал он. – Прошло шестьдесят лет, да-да, о боже, так-так! …Я никогда, я никогда никому не рассказывал! Я так любил твою матушку… Да, на следующий день я осматривал труп.
– Они сбросили его в реку…
– На следующий день я осматривал труп… и я, я понял… я понял еще раньше, потому что был у твоей матушки утром, и она бредила в лихорадке… и я, я пообещал… да-да, я пообещал ей ничего не говорить… о боже… о боже, если она… если она мне отдастся!!! О боже, о боже, Деркс, Деркс, Даан, я никогда… никогда ничего не говорил… и одному Богу известно, что подумали тогда люди… тогда, давным-давно… шестьдесят… да-да… шестьдесят лет назад… они что-то там говорили, о чем-то сплетничали… не зная правду… пока все не поросло быльем… пока не стало поздно эксгумировать труп и осматривать заново, через несколько месяцев, через сколько же месяцев? Я никогда, никогда никому не рассказывал… о боже, нет-нет, так-так…
– Узнав обо всем, Рулофс, я не мог больше оставаться в Ост-Индии… Я должен был увидеться с Харольдом, с тобой, с матушкой, я должен был увидеться с Такмой…
– Зачем?
– Не знаю зачем, но я должен был с вами увидеться. О, как они, наверное, страдали! Мне очень жаль матушку, мне жаль Такму… Я должен был с тобой увидеться, рассказать тебе… Я знал, что ты…
– Мантри знает… и про меня?
– От Ма-Бутен.
– Да, она все знала, эта стерва…
– Она много, много лет молчала… я не знал, что она еще жива… А потом она рассказала обо всем сыну. Думала, что матушки нет в живых. А сын знал слуг из нашего дома… и выяснил, что матушка еще здравствует…
– О боже… о боже, да-да!
– Я плачу ему деньги… каждый месяц!
– Так будет, пока maman не умрет?
– Да… пока не умрет!
– О боже… о боже… Да-да!
– Но одного ты, Рулофс, не знал…
– Чего, чего я не знал?
– Того, что Харольд…
– Харольд? Твой брат?
– Харольд знал…!
– Харольд знал?
– Да! Да!
– Что он знал? Но откуда Харольд знал, о боже, да, так, откуда Харольд знал?
– Харольд знал… потому что видел своими глазами!
– Видел? Харольд видел?
– Да, он ведь был там же, в горах, он был в пасангграхане.
– Харольд?
– Ему тогда было тринадцать лет. И он проснулся! И увидел матушку, Такму, Ма-Бутен… они несли труп моего отца… Он ступил ногой в отцовскую кровь, Рулофс!
Ему было тринадцать лет. И он запомнил увиденное на всю жизнь. И знал всегда, всю жизнь, всю-всю свою жизнь!
– О боже, о боже, да-да… Это правда? Это правда???
– Да, правда! Он сам мне рассказал.
– И он тоже… никогда никому не рассказывал?
– Да, он никогда никому не рассказывал!
– Он молодец, да-да… он умница. Не хотел навлечь позор на голову своей старой матушки… Даан, Даан… о боже, да-да, так-так!! Даан, и ты никому не рассказывай, никогда!
– Разумеется, я никому не расскажу. Я поговорил с тобой и с Харольдом, потому что обсуждаю с ним всё. И дела, и… всё-всё! Он не раз помогал мне… На Яве, у меня там получилась грязная история… в свое время… да… в свое время… И я тогда всё-всё рассказал Харольду. А с тобой я поговорил, потому что знал, что ты знаешь…
– Да-да-да, боже мой, боже мой, так-так… Но Даан, Деркс, не говори об этом больше ни с кем!
– Разумеется, я больше ни с кем не буду говорить.
– Ни со Стефанией, ни с Антоном, ни с Отилией.
– С их дочерью…
– Да-да, с их общей дочерью. Молчи, Даан, молчи, это было так давно… И уже прошло…
– Хотел бы я, чтобы это уже прошло! Но оно еще не прошло… пока матушка… и Такма… живы…
– Да-да, нет-нет, ты прав, пока они живы, это не пройдет… Но они оба такие старые… Им осталось уже недолго жить… Это пройдет мимо, все пройдет мимо… все медленно-медленно, но проходит… Все было так давно, так-так… И люди перестали совать нос в нашу жизнь… Раньше, да, раньше чего только не говорили… о maman, о Такме… и о детях, об Антоне и о тебе после той грязной истории на Яве… и об Отилии… об Отилии особенно много… а теперь все миновало… все-все рано или поздно проходит… Мы такие старые… да-да… мы такие старые…
Он откинулся на кресле, его туша с асимметрично свисающим животом заколыхалась, казалось, еще немножко – и кресло опрокинется. Но в это мгновенье наверху раздался резкий вопль, сдавленный, но пронзительный – вопль старого человека, которого душат, – и тотчас же дверь на верхней площадке широко открылась и компаньонка закричала:
– Анна, Анна, скорей сюда!
Даан Деркс был человеком старым и опытным, но и у него от этого вопля пробежал мороз по коже.
Доктор вскочил, закачался на слабых ногах, потом наконец распрямился и закричал:
– Что случилось? Что случилось?
И оба мужчины поспешили, кто как мог, наверх следом за Анной.