Экипаж приехал, и тетушка Стефания в старой-старой шубе проворно вскарабкалась на высокую ступеньку, села на сиденье и долгое время чувствовала себя очень нехорошо. Неужели конец уже близок, неужели она скоро заболеет и умрет? Ах, если бы знать точно, что попадешь на небо! Пока она не знает этого наверняка, лучше оставаться на этом свете и дожить до глубокой старости, как maman и Такма, лет до ста. Кучер остановился перед домом, где Антон снимал две комнаты в нижнем этаже, и тетушка подумала, что выбрать: подождать, пока Антон сам выйдет, или зайти за ним в дом? Выбрала второе, и как только квартирная хозяйка Антона открыла входную дверь, Стефания с трудом спустилась с высокой ступеньки экипажа, отказавшись от помощи кучера, и со снежинками на старушечьей шляпке и ветхозаветной шубе вошла в комнату к брату, который сидел у печки, покуривая трубку, и читал. Густой табачный дым плыл по комнате медленным облаком.
– Ну что, Антон, ты все-таки ждешь меня? А то было бы неправильно, не как положено! – сказала Стефания с упреком в пронзительном голоске.
Семеня ножками, с хозяйским видом она подошла поближе и, дрожа от холода, покачала маленькой головкой со сморщенным личиком, торчавшим из потертого мехового воротника.
– Да-да, – сказал Антон Деркс, но не встал. – Присядь, пожалуйста, Стефания!
– Но нас ждет экипаж, Антон, не хочется платить лишние деньги…
– Уж ты-то от этого не обеднеешь… Скажи на милость, неужели так обязательно ехать смотреть на этих малявок?
– Но ты же должен повидать своего крестника. Так положено. А потом мы с Иной и Лили поедем к Даану с Флор, в пансион, где они остановились.
– Ах да, они ведь вчера приехали. Знаешь… не понимаю, Стефания, почему ты не оставишь меня в покое. Вечно тебе надо командовать. Я тут так хорошо сижу себе, читаю…
Стефания де Ладерс наслаждалась теплом от печки; замерзшие ноги она, за отсутствием в доме Антона грелки для ног, приблизила к самому огню, но вот дым из трубки заставил ее раскашляться.
– Да-да, ты сидишь и читаешь, я тоже много читаю, но только книги у меня получше, чем у тебя… Дай-ка взглянуть, что это ты читаешь, Антон… Это что, латынь?
– Да, это латынь.
– Я и не знала, что ты читаешь на латыни.
– Ты знаешь обо мне далеко не все.
– И слава богу, что не все! – воскликнула Стефания возмущенно. – И что же это за латинская книга? – спросила она, сгорая от любопытства, тоном инквизитора.
– Греховная, греховная, – ответил Антон, поддразнивая ее.
– Так я и думала… Но какая это книга?
– Светоний; о жизни двенадцати цезарей.
– Ясно, ты, значит, углубился в историю нелюдей, мучивших первых христиан!
Антон заулыбался во весь рот. Он сидел у печки, большой и грузный, и все морщины и жировые складки на его полных желтовато-красных щеках подрагивали от радости по поводу высказывания сестрицы, седые усы весело топорщились, налитые желчью глаза задумчиво смотрели на нее, не ведавшую плотских радостей.
"Много же ты потеряла!" – думал Антон с веселым презрением; его толстые кулаки упирались в круглые колени, сапоги с высокими голенищами топырили брючины, жилет был расстегнут, и две пуговицы на брюках тоже, и в какой-то момент Стефания даже увидела его подтяжки.
– Ты знаешь историю лучше, чем я думал! – усмехнулся Антон.
В этот момент он показался Стефании отвратительным, и она принялась нервно оглядываться. В комнате стояли открытые книжные шкафы с отдернутыми занавесочками.
– И ты прочитал все эти книги? – спросила Стефания.
– Причем по несколько раз. Ничем другим я не занимаюсь.
Стефания де Ладерс кашляла все сильнее. Ноги у нее согрелись. Она была способна перенести любые трудности, но от этого табачного дыма, как ей казалось, могла потерять сознания.
– Ну что, Антон, давай уже поедем!
Ему ни капельки не хотелось ехать, все мысли занимал Светоний, Стефания прервала фантазии, в которые он был погружен перед ее приходом. Но она умела настаивать и добиваться своего, а он был вообще-то человеком слабым.
– Мне прежде надо помыть руки.
– Да уж, помой пожалуйста, ты весь пропах своей трубкой.
Он усмехнулся, встал и неспешно пошел в свою спальню. Никто не знал о его одиноких фантазиях, все более интенсивных по мере того, как он становился старше и бессильнее в плотских утехах, никто не знал о его мысленном онанизме, о том, что, читая Светония, он воображал, что он – Тиберий и живет в античную эпоху, на Капри, в мрачном уединении, он предавался самым безудержным оргиям, воображал, что из сладострастия убивает людей, велит сбрасывать со скалы жертв своего чувственного голода и окружает себя хорошенькими, как амурчики, мальчиками… Скрытые силы его ума и фантазии, которым он с детства давал волю только в тиши одиночества, робея перед внешним миром, заставили его в юности много учиться, много читать; он знал намного больше, чем могли предположить окружающие. В книжных шкафах позади романов и Государственных ведомостей стояли труды по Каббале и Сатанизму, его истерическую натуру привлекали в первую очередь темные арканы античности и средневековья, у него был дар вживаться в людей давних времен, дальних мест, в исторические персонажи, с которыми ощущал душевное родство, полагая, что когда-то он ими был. Никто, никто об этом не подозревал; окружающие знали только, что чиновником он был в свое время посредственным, что много читал и много курил и порой вел себя как грязный потаскун. А в остальном он был вещью в себе, своей собственной тайной, и ни его мать, ни Такма, ни кто бы то ни было еще не знали, насколько глубоко он способен вживаться в тайны других людей.
Как только он вышел из гостиной, тетушка Стефания поспешила семенящей походкой к книжным шкафам и принялась читать названия на корешках. Как много у Антона книг! Вот целая полка, уставленная книгами с латинскими названиями, какой он, оказывается, ученый! А вон там сзади, что он там прячет за книгами на латыни? Большие альбомы и папки… Что это такое? Успеет ли она глянуть хоть одним глазком? Она достала из-за латин ских книг альбом с надписью: "Помпеи" и, бросив быстрый взгляд на дверь спальни, открыла… Боже, что за греховные картинки и фотографии… разные скульптуры, и все-все голые… А вот настенная живопись и плафоны, до чего странные изображения, думала Стефания. Что все это значит, эти предметы, эти люди с их анатомией, и в таких позах? Может быть, это всего лишь шутка, которой она не понимает? Тем не менее она побледнела, и ее сморщенное личико вытянулось от ужаса, а рот открывался все шире и шире. Она перелистывала страницы все быстрее и быстрее, чтобы увидеть все иллюстрации, а потом вернулась к некоторым, особенно ее поразившим… Доселе неведомый ей мир античных извращений скользил перед ее взором в грехах, представленных телами людей и животных, переплетенных друг с другом; до такого она, со своей убогой фантазией, не додумалась бы никогда в жизни. Этот дьявольский шабаш гипнотизировал ее, тяжелая книга обжигала дрожащие старушечьи пальчики, но она была не в силах спрятать ее обратно, в укромный уголок. Потому что она раньше не знала, что такое бывает, и потому что ей было очень любопытно… Потому что она никогда не предполагала, что на свете возможен такой непомерный грех… Это было преддверие Ада; люди, которые так ведут себя или о таком размышляют, будут вечно гореть в Аду, но она, она, к счастью, не из их числа!
– Что это ты тут делаешь?
Голос Антона заставил ее встрепенуться, книга выскользнула из рук.
– Опять что-то вынюхиваешь! – сказал он грубо.
– Могу же я немножко посмотреть… – пробормотала Стефания. – Я ведь не делаю ничего, что не положено! – защищалась она.
Антон поднял с пола альбом и резким движением забросил его за ряд латинских книг. Но потом, успокоившись, усмехнулся и спросил, пристально глядя ей в глаза:
– И что же ты увидела?
– Ничего, ничего, – сказала она, заикаясь. – Я только-только взяла альбом в руки… ты меня так напугал. Я ничего не… ничего не видела… Ты наконец готов, тогда пошли…
В застегнутом на все пуговицы пальто он шел следом за семенящей старушкой, презрительно посмеиваясь над ней – как много она потеряла! – а если что-нибудь и успела рассмотреть, то как, наверное, испугалась.
"Он настоящий черт! – думала она в страхе. – Он черт!"
Когда бы не его, пусть и греховные, деньжата, которых будет так жалко, если он не оставит их Ине… я бы перестала с ним общаться, я бы не пожелала с ним больше видеться. Потому что он совсем не такой, как положено…
II
Ина д’Эрбур ждала их в скромном маленьком доме, где жили ее дети, Фритс и Лили Ван Вейли; Фритс – молоденький офицер, Лили – улыбчивая молодая мать, уже смело начавшая вставать с постели после родов; здесь же были двое малышей – Стефик и Антуанетта, которой еще не исполнилось и месяца, а также нянька-повитуха, толстая и важная, и еще служанка – одна на все случаи жизни, – занимавшаяся Стефиком; после второго завтрака со стола еще не было убрано; здесь царила кутерьма молодой жизни: один ребенок горланил, другой верещал, толстая нянька их усмиряла, а служанка, у которой подгорело молоко, проветривала комнату, а Ина кричала ей:
– Яншье, какой ты устроила сквозняк! Закрой, закрой окно, вон уже идут дядюшка с тетушкой…
И Яншье, знавшая, что это крестные малышей, побежала открывать им дверь, вообще забыв о молоке и об открытом окне, так что пожилых гостей встретил поток холодного воздуха, и тетушка Стефания, уже измученная дымом от трубки Антона, еще больше раскашлялась и забормотала:
– Совсем не как положено, такой сквозняк, такой сквозняк…