"Я словно сижу в землянке во время войны… Стреляют, убивают, кошмар, и мне даже здесь приятно в этих камешках земли… Я вижу в них комфорт горячих ванн", - подумал Голованов, рассмеявшись, потом допил бутылку и бросил ее.
Он сел и сидел еще полчаса. Потом он стал печальным, и ему опять стало холодно.
"Мой сын сейчас Ничто, - думал Голованов, чуть не плача, - и так и останется. Я не увижу в нем проблесков других творений. Он будет - мой, мой, мой… Или - не мой. Может быть, он будет калекой. Это неудобно вообще-то. Но что он сможет мне сказать? Я буду подходить к нему, слушать его глупости, вместо того чтобы он объяснился наконец. Он прочтет все книги и создаст что-нибудь свое. Как бешено бьет тот, кто это придумал. Никто не может вырваться за стену. Или за сферу…"
- Люди, идиоты, не ходите, вас обманули! - крикнул Голованов и подумал, что его сочтут пьяным, хотя он и был пьяным.
"На Ничто мне плевать, как и на штампы… Но другого не надо. Я - преступник, я сделал человека, не осознав этой дилеммы, которую не переступить. Я нарушил закон Природы. Он будет повторять тех, кто ходит по улицам, заучивать их жесты, как обезьяна, и повторять мои выражения. Всего лишь слова и названия. Из тьмы стоит что-то того, чтобы остаться? Теперь я знаю, почему человек смертен… Ничего, ровным счетом ничего, что есть у него, не заслуживает даже самого пустячного внимания… Есть только Дания, где есть ветер, дождь и темное пиво, а что же мне желать с кричащим комком кожи?"
Голованов расстроился окончательно, но ему было лень принимать решения. Он понял, что нужно звонить в роддом, потому что все это - нехорошо с нравственной точки зрения.
Голованов доплелся до телефонной будки, когда кончился дождь, и люди опять засновали туда-сюда. Он набрал номер и спросил, как родился его ребенок. В трубке что-то замерло, потом ему ответили смущенным, даже немного извиняющимся тоном, что его ребенок умер, как только родился, а жена находится в реанимации, но вроде с ней уже все нормально.
- Ну ладно, - сказал Голованов. - До свидания.
Он вышел из телефонной будки, пошатываясь, поскольку был пьян.
"Вот странно, - подумал он. - Жизнь всегда подсунет какую-нибудь штучку, которую ты не предусмотришь. Хотя я сам подписал приговор моему сыну. Что ж - ему не надо было играть во все эти игры и ходить по улицам. Он был Ничто, а стал? Ничто вдвойне? Но это чушь. С другой стороны, несчастья облагораживают человека. Спасибо тебе - тот, кто не знал меня".
Голованов подумал, не самоубиться ли ему, но потом раздумал.
Он шел, опять начался дождь, и он знал, что завтра ему предстоит встреча с женой, которую нужно будет утешать. И злость заиграла у него в крови.
- Послушайте! - сказал он сам себе. - Лично я готов каждую секунду! Мне плевать!
Он смотрел на пейзаж с людьми, которые продолжали идти, тошнотворно передвигая ноги, и подумал, что может в один миг единственным движением стереть весь этот фон, уйти от него и прекратить это цветное однообразие.
"Я должен вас всех любить, - подумал Голованов со злостью. - Но плевать. Я-то все равно никуда не денусь".
И он улыбнулся, словно издеваясь над собой.
"Может быть, только когда-нибудь, когда у меня помутится разум от слабости, я пойму, как и остальные, что был просто идиотом, отказавшись от бытия, когда оно само лезло ко мне в руки. Но кто знает, было бы оно Новым Творением?" - и Голованов заплакал.
Я В ЧИСТИЛИЩЕ
Сам не знаю, как я попал в чистилище. Стоял на лестничной площадке, курил, о чем-то думал, как всегда - ведь человек не может ни о чем не думать - выводил какие-то дурацкие теории, и вдруг - бабах! - оказался в чистилище.
Я даже ничего не успел сообразить, даже не успел затянуться сигаретой, не успел даже додумать очередную фразу, так и осекся на полуслове, как попал в чистилище. И я даже не успел умереть, а уж пройти жизнь до половины и подавно, я вообще ничего не успел понять и чувствовал себя хорошо, только покашливал в перерывах между затяжками. И вот попал в чистилище.
Для начала я огляделся вокруг себя - везде была мрачная равнина, которая точно открытое море заняла все горизонты. Небо надо мной было сумрачное и тяжелое - вот-вот пойдет дождь.
Равнина была вымощена гранитом. И нигде ни одной живой души. Я потушил сигарету, примял ее носком ботинка о гранит и опять посмотрел - нет ли еще чего-нибудь запоминающегося?
Наконец прямо за собой я обнаружил небольшую яму, которая вела черт знает куда, и оттуда доносился очень противный и муторный запах. Это был запах человеческих выделений, которые только можно вообразить. Еще оттуда шло тепло. Должно быть, это был ад.
- Ад, ну и шут с ним, - сказал я. - Хорошо, что я туда не попал… Так… Теперь надо отсюда выбираться.
Я осторожно шагнул вперед. Передо мной была бесконечная гранитная плита, в некоторых местах на ней виднелись отпечатки чьих-то ног. Я сделал еще шаг, потом остановился в нерешительности. Выхода-то не было.
Тогда я смело зашагал вперед и прошел метров триста. Но все было по-прежнему, горизонт не приближался.
Тут раздался резкий удар грома и на меня начал моросить дождь. Он был холодный и мерзкий, но принес свежесть, она доносилась из ада, и мне стало легче дышать. Зато я промок до нитки и мне совершенно негде было спрятаться от буйного, слегка бодрящего, но очень холодного и противного дождя. В чистилище я пока не обнаружил ни одного дерева и на горизонте их тоже не было. А дождь все лил и лил на меня, как из шланга, и оставалось только раздеться и воспринимать это как душ. Но если бы я разделся, я бы вконец замерз. И я свернулся калачиком, закрыл глаза и стал делать вид, что никакого дождя нету.
Так я ушел от дождя.
Я сидел и продолжал размышления, которые прервал на лестничной площадке.
И когда дождь кончился, я почти не заметил этого. Выглянуло солнце - слегка жиденькое, но все же теплое, я почувствовал его лучи на своей промокшей одежде и на своем мокром теле, и мне показалось, что я в бане.
Я осторожно встал, осмотрелся - все было по-прежнему, только на граните, которым было вымощено чистилище, сверкали лужи.
Подул легкий ветер, и я почувствовал, что все-таки мне ужасно холодно и мерзко.
Я снял одежду, выжал ее и пошел дальше. Горизонт был все так же прям и упрям, я не увидел ни одного предмета, ничего нового, что могло бы меня заинтересовать.
Потом где-то вдали показалось черное пятнышко. Оно медленно увеличивалось, и скоро я понял, что это бегущий человек. Он несся прямо на меня со скоростью автомобиля. Когда он приблизился, я увидел, что он в лохмотьях, лицо у него в кровоподтеках, щеки небриты и вид очень замызганный и неприятный.
- Выход?!!! - закричал он мне, когда был в десяти метрах.
- Что? - спросил я, улыбаясь на солнце.
- Выход! Где выход, вы видели?!!!
- Какой выход? Отсюда?
- Да выход же! Выход, выход!..
- Откуда я знаю, где выход, - сказал я ему. - Сам ищу. Откуда я знаю… Я только что здесь оказался и не успел разобраться.
- А! - досадливо отмахнулся от меня пробегавший.
Он длинно сплюнул в лужу справа и побежал вперед еще с большей скоростью.
Его белая слюна тихо и спокойно расплывалась в луже, дождевая вода осторожно обволакивала ее, как жемчуг, и впитывала в себя.
Я пожал плечами и пошел дальше.
Так я шел очень долго, пока не набрел на голую девушку, которая лежала на камнях и загорала.
Она лениво окинула меня взглядом, потом села и спросила:
- Не нашли?
- Что? - спросил я.
- Выхода там нету?
- Да вот не знаю, - сказал. - Я только что сюда прибыл. Давайте познакомимся.
- Давайте, - сказала девушка и протянула мне голую руку.
- Меня зовут Егор, - сказал я.
- Как?
- Егор.
- Ах, Егор… Это вас назвали так псевдорусски.
- Не знаю. Вообще, мое настоящее имя - Георгий, а зовут меня - Егор.
- Но Егор - это же не Георгий, - возразила она и зевнула.
- Нет, почему, - оправдывался я, - Георгий - это и Жора, и Гоша, и Юра, и даже Егор.
- Ах так! - удивилась она. - Ну что ж, меня зовут Маша. Вы извините, Егорушка, что я в таком виде, просто тут очень мало народа и…
- Да что вы, - засмущался я.
- Если хотите, я оденусь.
- Да к чему эти предрассудки, - сказал я и поднял мокрое от дождя лицо к небу. Оно было голубым, а справа сияло солнце.
- Тогда давайте позагораем, а потом пойдем искать выход, - сказала она.
Я сразу же согласился, и мы начали загорать. После того как мы очень мило позагорали, мы оделись и пошли дальше.
Мы шли, взявшись за руки, и обсуждали какие-то проблемы.
- А куда это все хотят выйти? - спросил я.
- Ну как же, Егорушка, это же чистилище…
- А, - засмущался я от заданного невпопад вопроса.
- Либо в рай, либо обратно на Землю.