И я пошел прямо по ним, как Христос по воде. А затем стал с ними играть. Я выбирал одного из них, гонял, угрожая кием, пока он не выдыхался, а потом клал его себе на ладонь и всячески над ним измывался. И я не испытывал тогда к нему ни малейших чувств, никакого сострадания; он был обыкновенной козявкой или букашкой. Мне было воистину забавно, как бедняга в ужасе пищал, и я даже удивлялся, с чего бы это такая мошка столь зверски цепляется за жизнь. Поиздевавшись вволю, я обычно убивал их - одного за другим. Но какого-то из них я неожиданно для самого себя взял и отпустил - никогда не забуду потока благодарностей, которые он мне напищал! Он скрылся так быстро, что я не успел его снова поймать и убить.
Затем мне это наскучило.
- Растем дальше? - спросил я друга.
- Можно.
И мы стали расти дальше. Я посмотрел на далекую далекую маленькую-маленькую бильярдную и даже смог рассмотреть стоящего в ней у окна добренького старичка, который еще совсем недавно советовал нам никогда не играть в бильярд с местным завсегдатаем. Этот старичок мирно стоял у окна, наблюдая, наверное, все наши превращения и подвиги, и курил, потешно пуская дым.
- А ну их всех! - крикнул я в каком-то упоении происходящим и ударил ногой по бильярдной.
Она рассыпалась, словно карточный домик. У бывшего входа я смог увидеть верхнюю половину трупика нашего добренького старичка, застывшего в нелепой позе.
Потом мы стали расти все дальше и дальше, и все, что было внизу, исчезло из нашего зрения. Мы проросли сквозь всю атмосферу вместе со стратосферой и ионосферой, и скоро уже наши головы оказались в Космосе. Там не было воздуха, но мы абсолютно не задыхались - должно быть, весь этот воздух нужен только всяким мелким личностям, а такие громадные существа, как мы, как выяснилось, могли спокойно обходиться без него.
И мы росли, и росли, и росли. Наконец, мы уже не помещались на Земле и сошли с нее, повиснув в пространстве. В этом не было ничего удивительного - ведь пространство и есть материя, не так ли? А материя не выносит пустоты. Поэтому мы стояли вертикально совершенно спокойно и никуда не падали. Да и куда нам падать, если вокруг невесомость?
И мы увеличивались, и увеличивались, и скоро уже могли взять всю Землю в руки и кидать ее туда сюда. Земля стала для нас размером с бильярдный шар.
- А давай играть в бильярд, - предложил я другу.
- Как? - не понял он.
- Планетами. Будем играть в пирамиду. Земля - биток, а остальные - просто шары под номерами. Или лучше будем играть в карамболь. Предположим, надо одним ударом коснуться Землей Юпитера и Сатурна.
- Постой-ка, - сказал друг. - Как это - играть Землей? Тогда же придет конец, катастрофа, все. И там ведь живет наш общий лучший друг. И моя мама, и твоя мама.
- Где это - вот здесь? - ехидно спросил я, концом кия указывая на Землю. - Ты говоришь: здесь?! Этого не может быть. Да, где то есть наш друг. И где-то есть наши мамы. Но не могут же они быть прямо вот здесь… Бред какой-то!
И я взял Землю в правую руку и поднял ее высоко над головой. Затем я встал в позу греческого дискобола, собравшись со всеми своими мощными силами, и резко бросил Землю далеко-далеко вдаль. А потом, будто охотничья собака, устремившаяся за подстреленной уткой, я бросился за Землею и принес ее обратно к другу - этот теплый, источающий любовь и ужас шарик - в своих горячих руках…
И тогда мы стали играть в бильярд. Я ударил первым и попал в Юпитер. Земля отскочила от него с такой резкостью, словно и он, и она были резиновыми. А потом ударил мой друг и тут же попал в Сатурн. Земля отскочила от него, но, приняв неожиданную для нас траекторию, угодила почему-то в Плутон.
И мы играли так, наверное, целый час или тысячу лет, ибо в нашем новом состоянии времени для нас словно не было вовсе.
Потом нам это надоело, и я от нечего делать стал долбить огромным кием родную Землю. Я крушил ее и крушил толстым концом кия, пока она не раскололась надвое, и это мне почему-то напомнило разрыв сердца. Два куска нашей Земли отчаянно завертелись, словно пропеллеры самолета, и у меня от этого зарябило в глазах.
- Что же ты делаешь, мой маленький! - вдруг услышал я голос своей мамы. - Как тебе не стыдно, не совестно!
Она сидела рядом с вертящейся двойной Землей и грозила мне пальцем.
- Я больше не буду, - тут же выпалил я.
Видение исчезло.
- Скучно, - сообщил я другу. - У меня больше нет никого.
- Скучно, - согласился друг.
- Пошли отсюда, - предложил я ему.
- Пошли.
- Будем искать конец Вселенной!
И с тех пор мы идем и идем по Вселенной, иногда играя в снежки или бильярд планетами, иногда греемся у звезд, ублажая свои усталые огромные тела, засыпаем на целую Вечность без всяких снов и затем вновь продолжаем путь. И вот так, многие световые годы, мы идем, идем и идем, все вперед и вперед, сквозь одинаковые везде пространство и время, абсолютно нас утомившие, мечтаем хоть о какой нибудь черной дыре, ищем конец этой бесконечной Вселенной, но никак не можем его найти.
1980, 1995
МАЛЬЧИКИ
…Вскоре после этого они достигли Страны Женщин
и увидели царицу женщин в гавани.
- Сойди на землю, о Бран, сын Фебала!
- сказала царица женщин. - Добро пожаловать!
Бран не решался сойти на берег.
Женщина бросила клубок нитей прямо в него.
Бран схватил клубок рукою, и он пристал к его ладони.
Конец нити был в руке женщины, и таким образом
она притянула ладью в гавань.
Они вошли в большой дом.
Там было по ложу на каждых двоих - трижды девять лож.
Яства, предложенные им, не иссякали на блюдах,
и каждый находил в них вкус того кушанья, какого ждал.
Им казалось, что они пробыли там один год,
а прошло уже много много лет.
"Плавание Брана, сына Фебала"
(пер. А. Смирнова)
Они тузятся. Их лица выпучены на теле, как опухшие глаза; слюна выделяется в обилии изнутри и, точно роса, туманом покрывает свалку снаружи - красные губки дрожат, изобретая что-нибудь неестественное духовной природе; и половая принадлежность сквозит во всем, что есть вонючего рядом, - ибо они всего лишь играют в игрушки унижения друг друга, и бесстрастный кулак, словно ценность эксгибициониста, всегда при себе - бык сочится сладострастием при виде красной рожи; и вот - они тузятся, будто детки, чтобы скорее прошла вечность и чтобы наступило уважение друг друга, - вот что значит шлепок по щечке любимого противника.
Мальчик -
это внук евнуха; клей лба; вассал без феодала; сверхравный среди равных себе; голый король, который не отличается от других; лошадь, глупая, как клен; только пыль.
Это лагерь любящих, это - клан.
Просто во всем они живут, и творят, и дышат, и их кулачки ухмыляются, стремясь завладеть честью другого; или кто то, икнув, продемонстрирует общий смех; или кто то, рыгнув, попадет впросак. Ибо мальчик - многоликое животное, образуя стадо, он строит клетки.
Мальчик -
это клетка без любви!!!
Как голо жить посреди жителей, душа еле тлеет в золе; и рядом копошатся чьи-то создания и кто то сипит во тьме. Кого-то вешают за ноги, чтоб было веселее, и старшие мальчики одобрительно похохатывают, словно бабы, наблюдая интересную биологию мужского тела.
Вот так они и жили и спали врозь - хотя немногие образовывали свальное устройство из ночных тел без любви, когда трогательная грусть поселяется рядом с лицом и кому-то хочется картавить на "л", как в детские годы, а кто-то обнимает плечо друга, кладя третий глаз на ночь в стакан, чтоб он, как ночник иль свеча, подчеркивал тьму между ними, - это передышка перед боем; слюни готовы для всех путей и детей, и ноги снова будут потеть, пока в них теплится жизнь, поскольку жизнь человечья в пиджаке и дезодорированная рождается из вони подкожных разноцветных реакций; и хочется сблевать всю эту биологию и предстать перед миром гладко выбритым, с сигарой и будто оболочка. Но во внутренних органах уже царствуют желчь и разные соки, и не будь их - нечем было бы усваивать ценный сигарный дым, убивающий лошадь и приближающий собственные легкие к естественному концу. Конец - не значит благородное одеревенение, и хотя труп не плюется и не сопливится, он разлагается, что еще более характерно. Не зря некоторые умащивали останки благовониями и мумифицировали их, чтоб хоть как-то приблизить к внутреннему комфорту человеческое тело, - но, гляди ж ты, сморщенное безобразие просматривается и в этой мумии, из которой, как из воблы, давным-давно вырезали кишечную дрянь с дерьмом. Это просто чудеса - дерьмом поддерживается жизнь, и даже лорд всего лишь яйцеклетное устройство, непомерно разросшееся благодаря замечательной питательности окружающей ее жидкой мерзостной Среды.
Тьфу - клейкая паутина лейкоцитов и всяких… НК!
И мальчик -