- Я не могу отойти, - грустно проговорил Володя. - Мой долг - стоять здесь. Забудь о корабле, твой дом - тут, где ты сейчас… Вот твои родители…
- Что ты о них знаешь?! - рявкнул я и прыгнул к нему, приставляя к его груди нож.
- Я ничего не знаю. Я могу только уповать! Понял?!!
Я замер на какой-то долгий, нескончаемый миг, вспомнив отца, всю свою жизнь, наши беседы на кухне; представив сверкающую радугой летящую тень, бескрайние, пустые марсианские просторы, черноту неба и маленькую-маленькую синюю звездочку.
- Отойди, - сказал я.
- Не могу, - отозвался он. - Я защищаю… моего царя и наш… мир.
- Тогда умри, придурок! - крикнул я и вонзил нож в его тело, пробив оболочку скафандра, одежду и кожу.
- Тревога… - тихо простонал Володя и упал на грунт головой вперед - я едва успел отскочить.
Видимо, он успел нажать какую-то кнопку тревоги, потому что тут же, откуда ни возьмись, выбежали люди. На меня набросили что-то вроде сети, потом отобрали нож и связали.
И вот так, не добравшись буквально совсем чуть-чуть до своей цели, я был пойман, арестован и отправлен в тюрьму, в пригород Ленинграда, в Москву-3.
Володя умер прямо там, у ворот - я пробил ножом его сердце.
Теперь я сижу в камере и жду приговора, который мне должны объявить без всякого суда и разбирательства. Но самое главное - то, что мне так и не удалось ничего узнать.
Что было за этими воротами? Корабль? Царь? Марсианские сады будущего или проход сквозь звезды в любимый русский березовый край? Что Володя так защищал, не пожалев своей жизни?! Призраков, которых нет?
Я не стану призраком!
Я не сопьюсь на какой-нибудь фабрике этого долбаного Марса!
Я никогда не перестану верить в настоящую Россию! Я никогда не сдамся!
7. Казнь
Ночь кончалась - камера, сквозь маленькое окошко, наглухо закрытое толстым стеклом и мелкой решеткой, уже начинала заполняться предрассветным серым сумраком - блеклым, подкрадывающимся, как вор, предшественником победной вспышки утреннего солнца. Звезды пропадали в мутнеющем небе, и я терял свою Землю из виду. Сегодня мне должны объявить приговор и, наверное, убить, несмотря ни на что - неужели никогда в жизни я не увижу Небесную Родину, блистающую в черном провале Вселенной?.. Я не знаю - теперь от меня ничего не зависит.
Сердце мое забилось быстро-быстро, когда я отчетливо услышал медленные неотвратимые шаги. Они приближались - неужели все случится вот так, запросто?! Но они же не могут меня убить! Ведь Володя… Но почему я должен ему верить?! Каждый отвечает за себя; и это он - он сам! - не захотел лишать меня жизни, которую однажды спас, а я - лично, по своему желанию! - убил его. Я - сволочь, я, а не он и не они; они пока мне ничего не сделали и… Может быть, я действительно заслужил наказания, смерти, презренного конца?!
Я хотел спасти свой народ, а в результате зарезал лучшего друга.
Шаги приблизились к двери камеры и прекратились.
Раздался лязг открываемого замка; я в страхе вжался в угол стены; дверь распахнулась, внутрь вошел человек в красном плаще и в красной маске с прорезью для глаз. Вот уж не думал, что все будет выглядеть настолько банально!
- Кто вы? - задрожав, спросил я.
- Я - никто, - надменным басом отвечал он. - Я исполнитель, служитель, длань царя, карающая и освобождающая!
- Вы… пришли меня… освободить?
- Идем, - сказал человек в плаще и вышел из камеры.
Я боязливо последовал за ним. Мы шли долго, поднимаясь вверх по каким-то неровным ступеням и иногда спускаясь вниз; наконец, коридор кончился, приведя нас в круглую комнату с большой железной дверью.
На полу лежал скафандр; человек остановился, поднял его и подозвал меня.
- Надевай! - скомандовал он.
- Вы меня отпускаете?!!
- Я оглашу тебе приговор. Приговор царя! Итак, Иван Жуев, гражданин России, вы признаны виновным в убийстве с отягчающими обстоятельствами и поэтому, руководствуясь нашими законами, царь приговаривает вас… к смерти!
- Но вы же решили больше не убивать! - вскричал я. - И… зачем этот… скафандр? И объясните… У вас же ничего нет?.. Патронов нет… А пистолет… муляж…
- Патронов нет, - повторил человек. - Пистолет - муляж. Но есть стрелы!
Он вытащил откуда-то из складок плаща арбалет, потрогал пальцем тетиву, так, что она зазвенела, и достал небольшую стрелу с острым каменным наконечником.
Я отшатнулся. Вот и все.
- Слушай меня, Иван Жуев! Ты только что услышал приговор царя! Царь правит нашим миром, настоящим миром!!! Царь всемогущ - только на него ты вправе надеяться, только ему ты обязан служить, только он распоряжается твоей жизнью и смертью… Но тебе повезло - нам всем повезло! Наш царь… добрый! Он способен сделать с тобой все, что угодно, но он - добр!!! Сейчас я открою дверь, и ты пойдешь вперед - навстречу своей судьбе, которая никому не известна, но только царю.
- То есть… я могу уйти? А вы… можете меня убить или не убить?! Это ужасно!
- Дурак! Это же твоя судьба! Могу убить сейчас, могу убить потом, я вообще ничего не могу! Может царь. А царь - добр! Ты опять ничего не понял?!
- Н-нет… А… как же призраки? Вы меня изгоняете? Вы хотите, чтобы я стал призраком?!
- Я не знаю никаких призраков, их нет. Есть русские марсиане. Все принадлежат царю, и всем управляет царь! Мир - здесь, ощути его, не беги от себя! Помни о моей стреле, которая всегда наготове. Ты свободен. Призрак или рабочий, Земля или Марс - нет разницы. Живи в настоящем мире, где есть настоящий царь. Забудь о всяких целях, стань собой, знай правду! Она - здесь, и она там - за дверью.
- Но стрела-то наготове! - отчаянно воскликнул я.
- Но царь добр, - тут же ответил человек, взмахнув арбалетом.
Я понял, что на этом беседа кончена. Я опять ничего не узнал. Я даже не знаю, что меня ждет в следующую секунду. И отныне никогда не буду этого знать. Но, может быть, это и есть окончательная истина?!
Я надел скафандр и подошел к двери. Теперь я не мог больше слышать этого палача; я остался один, наедине со своей судьбой, которой распоряжался неведомый мне царь.
Но ведь царь - добр!
Неожиданная легкость охватила меня; страх прошел, сменившись веселым безразличием.
Я вышел наружу - передо мной расстилался безбрежный, восхитительный, бесконечный Марс, зажигающийся огнями рассвета. Где-то на горизонте мелькали синие, радужные, прекрасные тени - они ждали меня, они звали меня, или это только казалось?! Будь что будет - этот последний миг, готовый протянуться в Вечность, я должен пережить как самое лучшее в своей жизни, а этот мир передо мной пусть будет единственным и настоящим.
"Царь может тебя убить или миловать, - повторил я про себя, - он может возвысить тебя до небес или втоптать в прах… Но царь… добр!"
Царь добр… Так вот в чем дело!
Я могу уповать - понял я.
Я улыбаюсь, испытав абсолютное счастье, оглядываюсь назад, видя человека в красном плаще, наставившего на меня арбалет со стрелой, и смело иду вперед, отстегивая шлем, - в бездонный свет свершившейся вспышки нового восхода.
ПОСЛЕДНЕЕ ПРОЩАНИЕ
(По поводу романа "Я")
Я сижу перед окном, как перед стеклом, - зеркало без имени, но с объектом ночных крыш. Надвигается пыль - можно зевать, потому что понятно все остальное - спать, целовать себя со стороны, словно в последний, первый, предпоследний раз. И то, что стирало с лица Земли, то, что заставляло корчиться в судорогах на Земле, то, что набивало протухший рот комьями земли, превращается в акт, в сновидение, в слово, в идею, в роман, наконец… Снова горячий, я чувствую за собой материнскую утробу, я смотрю вперед и вижу - стекло, окно, зеркало. Хаос стал простым, как дом, в котором я жил, наверное, там даже есть космонавты. И разделилось все остальное - отдайте же слова словам! И будет пыль, и ее прибьет дождь, и дождь заткнет мой рот, поцелует меня со стороны, дождь - без ассоциаций.
Все потеряло свои разломанные швы, из которых вылетали искры ассоциаций, и все предметы стали протяженны.
У меня нет достаточной наглости, чтобы описать вас всех такими, какие вы есть, и я вижу знакомый предмет и рождающееся в нем "я", и стремлюсь подать ему руку. Когда вы плевали в мой мозг, я сходил с ума от чувства своей болезни, теперь я здоров и готов здороваться за руку.
Однажды я решил попробовать на вкус то, что всегда стыдно и закрыто - помойку и протухшую кровь. Я тянулся вверх к затхлости, и у меня болел живот. Теперь я чувствую, что готов упасть до свежего мяса, и у меня больше нет дурных желаний. Но ломать нечего, нечего строить, нечего принимать. Прощай, я. Зеркало стало прозрачным, как писали поэты. И слова - лишь воздушные знаки на леске. Бывало и хуже, и я вас слушаю с вниманием, Иванов!!! И сижу перед окном - всего лишь.