позволю. Ну, а ты решай сам. Сегодня ты Родине – завтра она тебе. Тут ведь
скоро осенний набор, а в нем, может так случится, недобор. Значит,
консерваторию надо будет на два года отложить ради святого конституционного
долга! И не где-нибудь, а, скажем, на магистральных направлениях. А там
мороз, братец ты мой, ого-го-ого-го. Шинелька слабенькая. Перчаток не
подвезли. А что ты думал?! Солдат обязан стойко переносить все тяготы и
лишения военной службы. И надо будет окоченелыми ручонками гайки
крутить, гусеницы менять… Короче, через месяц кирдык твоим скрипичным
пальчикам. Ну да ничего… переквалифицируешься на балалайку. А что – тоже
народный инструмент! Ну как, согласен? Вижу, что согласен! Тогда вот тебе,
брат, ручка, бумага – пиши. Я такой-сякой немазаный, домашний адрес. Ну, а
дальше я продиктую…
– Как!? Вот так сразу и писать!? Но мне надо поговорить с матерью… самому
все обдумать… может я не смогу… дайте хоть несколько дней.
– Ни, ни, ни… Говорить ни с кем не надо. Ни под каким предлогом. Это дело
сугубо конфиденциальное. На думы, так и быть, даю день. Хотя, что тут
думать! От дум, Тимур, голова пухнет, а у чекиста она должна быть светлой.
Короче, завтра в девять жду тебя у себя. В десять тридцать – в случае неявки -
выписываю постановление на твой арест. Вот ордер. Осталось только вписать
твои инициалы. И здравствуй, Колыма… Давай свою повестку – отмечу, а не то
тебя уже сегодня отсюда не выпустят. – И следователь Иванов хлопнул печатью,
точно копытом ударил, по Тимуровой повестке.
– Что делать? Как быть? – С этими вопросами Тимур присел на скамейку в
городском парке.
Сентябрьское солнце скрылось уже за верхушками деревьев. От небольшого
пруда тянуло сыростью и плесенью. Где-то в глубине парка зловеще кричала
неведомая птица. "Это конец! Это конец" – пробормотал, проходя мимо
скамейки, неказистый гражданин и скрылся в парковых сумерках.
– Так что же все-таки делать? Написать нельзя – "прогрессивная
общественность" осудит, и не писать нельзя – Иванов засудит. Укатает сивку за
бугры годиков на восемь. Кранты музкарьере. Да что-там карьере. Жизни капут.
Что я буду через восемь лет!? Сгорбленный, чахоточный старик. Вот что я
буду! Ну, а если соглашусь. Тогда кто я буду в глазах того же Шпильмана? Ведь
я, считай, вырос в его семье. Его отец меня на инструменте учил играть.
Ойстрах, говорил. Чистый Ойстрах растет! Это ведь он обо мне говорил. Да он
же мне не только учителем, он же мне вместо отца и был. Мой же папик черт
его знает где… собакам сено косит. – Потом сестра мне Шпильмановская
нравится. Все мне ее в жены прочат. А что – приличная партия. И кто я буду,
узнай они, что я на них доносы писал. Сукой последней я буду. Стукачом! А
дети, что скажут дети о таком папаше. Это ведь все равно как шило в мешке -
не утаишь. Ой, не утаишь! Узнают всему конец. Карьере кирдык! Ни один
приличный человек со мной не то, что не сыграет… он с таким "шестерилой"
на одном поле … не сядет.
– Вариантов не густо. Прямо гамлетовский "Быть или не быть". И где же тут
быть и где не быть? Черт его знает, попробуй, разбери. Но ведь всегда же есть
третий путь. Должна же ведь быть щель между подлостью и совестью. Что же
делать? Думай, думай, думай… – Тимур сильно, словно хотел разжечь
творческий огонь в охладевшем от страха мозгу, тер пальцем висок. Взгляд его
прилип к указательному пальцу. Что-то смутное, неясное рождалось в его
мозгу…
– Вот оно, решение! – Тимур широко раздвинул пальцы правой руки. – Вот он,
третий путь. Вот она, щель. Топором по пальцам, и чем прикажете писать,
гражданин начальник? Нечем! Так-то, товарищ "зверь"!
– А с музыкой что? А ничего! Рубить надо так, чтобы пальцы могли держать
смычок. Скрипачом, безусловно, не стану, но на кусок хлеба заработаю…
– А боль… Какая это будет боль. Боже мой! Может, поговорить со
Шпильманами? А вдруг этот разговор до Иванова дойдет. Шпильманам
неприятности, а меня Иванов точняк в острог закатает. – Тимур поднялся со
скамейки и направился в ближайший гастроном…
– Мама, а где это у нас кухонный топорик? – поинтересовался Тимур у матери.
– Зачем он тебе!? – удивилась мать.
– Да я ребра в универсаме купил. Хочу с картошечкой потушить.
– В шкафчике на верхней полке лежит. Только давай-ка я сама сделаю.
– Нет, мама, – отстранил ее Тимур. – Мясо– дело мужское.
Топор вошел в "мясо" легко, но оказался, видимо, тупым и малопригодным
для подобных процедур, а может быть тренированные, сильные пальцы
оказались ему не по острию. Они еще долго висели на посиневшей коже.
– Случись это сегодня, то мы бы тебе их в два счета пришили. И бегали бы они
– лучше прежнего, – утверждал спустя несколько лет знакомый микрохирург.
Но в тот день дежурный доктор травматологического отделения первой
городской больницы отщипнул безымянный и указательный пальцы, и они с
противным грохотом упали на дно металлической коробки…
Одним из первых в палату к Тимуру Благонравову явился следователь Иванов.
– Ну, что, Тимурка!? – сказал он, противно ухмыльнувшись. – Ты думаешь, ты
герой? Нет, брат, ты не герой! Ты беспалый мудак – вот ты кто! Я тебе сейчас
кое-что скажу, а ты заруби эти слова у себя на носу. Если тебе, беспалый,
захочется бравировать своим геройством – мол, вот я какой такой-сякой весь из
себя, пальцы отрубил, чтобы гэбэшным стукачом не стать, то я тебя сразу
предупреждаю… Я тебя самолично упеку за компрометирующие
государственную службу речи, плюс членовредительство. Запомни – хоть одно
слово. Хоть – один намек… – Иванов закрыл за собой дверь. От нее к кровати
потянуло сибирским холодом…
– Тимур Александрович, вы как-то просили подобрать вам надежного
начальника охраны театра, не так ли? – спросил у директора театра оперы и
балета Тимура Александровича Благонравова высокий чин из МВД.
– Да, да, да… конечно, конечно… – обрадовался директор.
– Ну и прекрасно… у меня как раз появилась достойная кандидатура.
Специалист высшей категории. Театр будет на замке! Я представлю его вам
после обеда. Часика в два… годится?
В три часа пополудни в директорский кабинет вошли двое.
– Разрешите представить вам претендента на роль нового начальника охраны,
– высокий чин из МВД дружески хлопнул пришедшего с ним человека по плечу.
– Как!? Вот этого гражданина вы собираетесь назначить на должность… -
директор Благонравов ткнул в человека обрубками правой кисти.
– Да, именно его… а вы что ж, знакомы!? – поинтересовался чин.
– Кажется да… ваша фамилия, кажется, Зверев? – обратился к претенденту
Благонравов.
– Иванов. Бывший полковник комитета госбезопасности, – представился
претендент.
– А ну да, да, да… Иванов, Иванов. Послушайте, господин Иванов…
– Можно товарищ, – бывший полковник дружески улыбнулся.
– Хорошо, товарищ Иванов, я бы попросил вас выйти на несколько минут в
приемную. У меня к (Т. Благонравов назвал фамилию высокого чина из МВД)
есть несколько слов сугубо тет-а-тет.
Иванов удивленно взглянул на чиновника, а тот в свою очередь– на директора.
В директорских глазах прочитывалась активная решимость вытолкать
"претендента" в случае неповиновения за дверь.
– Хорошо, – согласился чин. – Товарищ Иванов, пройдите пока в приемную.
– Я вас слушаю, – поинтересовался чин, раскуривая сигарету.
– Дело в том, что я хотел бы видеть на этом месте другого человека, – Тимур
Александрович был сама решимость.
– Не понимаю, – чин выпустил в потолок причудливое дымное кольцо, – чем
вас не устраивает Иванов? Это один из лучших специалистов в области
организации охраны и предотвращения терактов. Да это и обсуждать
невозможно, ибо он утвержден не мной, а городским советом.
– Но вы же говорите, что он только претендент, – возразил ему директор
Благонравов. – Значит, имеются и другие кандидатуры. Я бы хотел взглянуть и
на них.
– Ну, претендент – это я так, для политесу назвал. На самом же деле он никакой
не претендент, а самый что ни на есть начальник охраны. Уже и все
соответствующие бумаги подписаны. А в чем, собственно, дело, уважаемый
Тимур Александрович, чем он вас не устраивает? Стаж? Звание? Возраст?
– Нет. Тут сугубо личный аспект, – директор достал сигарету. – Я не хочу с ним
работать по нравственным, так сказать, мотивам.
– Извините, любезный Тимур Александрович, мне не интересны ваши личные
дела и нравственные пристрастия. Я знаю только одно, и оно заключается в
следующем. Общественное вы должны ставить выше личного. Вы посмотрите
вокруг. Терроризм поднимает голову! В такие дни каждый специалист по
борьбе с ним на вес золота, а вы – личное. Простите, но вас, уважаемый Тимур
Александрович, там не поймут! – чин указал в направлении правительственного
здания. – Там ведь вопрос встанет – Вы или Он. И боюсь, что он решится не в
вашу пользу.