хрюкнули… Зал погрузился в кромешную темноту. Истошный визг бобинажниц
заглушали свист и улюлюканье станочников. Со сцены в темноту кричал что-то
антисоветское Тимоха. По залу, грязно ругаясь, шел осветитель. Наконец,
включился свет. На сцене среди поверженных микрофонов и усилителей
ансамбля возвышался зав. учебной частью Ф. А. Обрыдлов. Героически
пробравшийся на сцену бывший чемпион области по троеборью угрожающе
тряс кулаками-кувалдами перед лицом побледневшего руководителя ВИА
"Бригантина". Через полчаса зал опустел. Мероприятие было безнадежно
испорчено. Ни комиссия, ни дирекция не остались на приготовленный в
кабинете у режиссера стол. Только баянист Гена, Леонид Аркадьевич Кролик,
да старый солист Степан Фомич с осветителем, крепко выпив первача,
допоздна пели песню "Одинокая бродит гармонь"…
Утром на доске объявлений чернел приказ об увольнении учителя
истории Тимофея Николаевича Дудикова в связи с несоответствием с
занимаемой должностью.
– Иван Антонович, я же хотел, как лучше. Так сказать в "свете перемен" -
объяснял Тимоха директору.
– Так и я ведь вас, милейший Тимофей Николаевич, – с кислецой сказал
директор, – чай не по 58-й отпускаю. А жаль, – добавил он и щелкнул
резиновым штемпелем в трудовой книжке Т.Н. Дудикова.
Тимоха был в отчаянии: с таким штемпелем найти работу на ниве просвещения
было невозможно. Тимофей Николаевич Дудиков хотел было в свете тех, так и
не состоявшихся перемен всколыхнуть общественное мнение. Но люди были
заняты куда более насущными делами. Часть из них, сжимая в руках
продовольственный талон, стояла в очередях за сахаром. Вторая, прижав к
груди заветный вызов, в очередь в ОВИР. Лишенный статьей КЗОТ права на
талоны, бывший учитель истории Тимофей Николаевич Дудиков занял очередь
в ОВИР. И вскоре оказался в теплой стране, где зимуют ласточки.
Эпилог
Спустя несколько лет, в октябре 1991 года новый стереоприемник "Sony"
,любезно преподнесенный в качестве "матаны" (подарка) Тимохиной семье за
покупку холодильника "Амкор" голосом диктора, вещавшего на русском языке,
сообщил печальную новость, – "Убит Игорь Тальков".
Какое-то время Т.Н. Дудиков переживал эту смерть. И ему даже снились сны, в
которых он, как и Игорь Тальков, возвращался в свою страну: – "Страну не
дураков, а гениев!". Но их вскоре вытеснили привычные сны о
"подрастающем" банковском проценте.
Три сеанса
Герман Хорошевский, пианист отеля "Плаза-отель" позвонил ко мне рано
утром.
Гере чуть за сорок. У него все чуть-чуть. Рост чуть выше среднего. Чуточку
лысоват. Слегка сутул. Немного полноват.
Но все это перевешивают два его полноценных качества.
1. Гера – пианист не балуйся! Его манера исполнения слегка холодновата, но в
то же время глубоко эротична. В ней отсутствуют какие-либо преувеличения,
будь то чрезмерное рубато или смена темпов, динамические контрасты или
чрезмерная активизация ритмического начала.
2. Он, как бы это емче сказать… Счастливчик? Нет. Везунчик? Тоже не то. Я
думаю, что ему как нельзя лучше подойдет – "прун". Производное от "пруха".
А пруха, я вам скажу – не какое-то там банальное везение. Пруха – это там где
другому слезы, разорение и петля, Гере – тишь, гладь и Божья благодать…
– Дружок, ты ли это? – хриплым, болезненным голосом спросил Гера.
– В известном смысле.
– Я слышал, ты у нас слывешь за доктора Живaго?
– В некотором роде, – с профессиональной гордостью ответил я.
Поясню, что в эмиграции я стал неплохим массажистом.
– А что случилось?
– Да, понимаешь, косанул меня радикулит. Доктор прописал массаж. Сделаешь?
Я славно пробашляю, – пообещал Герман Хорошевский.
– Элементарно!
Сложив в саквояжик: кремы, масла, автоматический массажер "Акупресс", я
отправился к пациенту.
В дверях с золотым квадратиком "Harry Best – the pianist "(творческий
псевдоним Геры Хорошевского) я столкнулся со звездой эмиграционной
парапсихологии – Брониславой Львовной Н.
– Латала дыры в моем энергетическом поле, – ответил на мой недоуменный
взгляд Хорошевский.
У Геры чудная квартира с видом на речной залив. Добротная мебель,
кабинетный рояль "Шредер", парочка "Роландов", домашняя студия
звукозаписи. И так, по мелочам: хрусталец, фарфорец, бронзец и золотишко. В
общем и в целом – квартира респектабельного американца Джона Смита, Но
воняло в ней в тот день жженой костью, словно в столярной мастерской Луки
Александрыча.
1
Первый свой сеанс я начал с граблеобразного поглаживания, затем
перешел на пиление, а на строгании поинтересовался:
– Радикулит у тебя давно?
– Какой давно!? Я уже лет двадцать не знаю, что такое температура! Здоров, как
морской котик. Но, вообще-то, я догадываюсь, в чем дело. Хочешь послушать?
Забавная история. Мне все одно кому-то надо исповедаться. Жить мне, может,
осталось совсем ничего.
Как будто в подтверждение его слов за стеной надрывно завыла собака.
– Ресторан "Малахитовый цветок" представлял собой бетонно-мраморное
сооружение, архитектурными формами напоминавшее бутон распустившегося
цветка, – начал свою историю Герман. – фасадом "Цветок" смотрел на
живописные клумбы, водяной каскад. "Черными" окнами – на оживленную
автобусную остановку. Гиблое, между прочим, место: наибольшее количество
ДТП с летальным исходом случалось именно на ней. По этому поводу ее
окрестили" Бермудским треугольником".
Место в "Малахите" регистрировалось за месяц, а то и два до торжества.
Столпотворения и драки за проникновение в зал были ожесточеннее, чем за
место в спасительной шлюпке "Титаника".
А каков был обслуживающий персонал! Гвардия, а не персонал!
– Чуть полегче. Чуть деликатней, – попросил меня Хорошевский, когда я
приступил к поперечному выжиманию спины.
– Вот так ничего? – чуть уменьшив давление, спросил я.
– Нормально. Так на чем я остановился. Ну, да. Повара! Какие там были повара!
Суфле, трюфеля, да что там говорить, когда даже посудомойка тетя Глаша
имела диплом кулинарного техникума и значок "отличник производства"!
Руководил всем этим делом щуплый человечек с кулинарной фамилией Блинов.
Ходок, я тебе доложу, был редкостный!
Ну и наконец, эстрадно-симфонический оркестр "Малахит". О! Какой это был
бэнд! Когда они "ложили" "медную" пачку из "Chicago" или "Blood, sweat and
tears", у понимающего народа случался духовный оргазм!
"Сесть в "Цветок"! О, об этом мечтал каждый городской музыкант, как
скажем, всякий городской комаппаратчик – попасть в члены Политбюро.
Лет с …дцати мечтал о месте в "Цветке" и я. Даже репертуар группы, в которой
я начинал свою муздеятельность, составил из вещей "бомбившихся" в
"Цветке". На всякий случай! А вдруг позовут?
И вот как-то вечером у меня зазвонил телефон…
На этом месте история оборвалась, ибо закончился мой сеанс.
– Ну, ты – мастак! – вставая с постели, кряхтел Хорошевский. – Живаго!
Настоящий Живаго! Получи.
И он протянул мне деньги. Их оказалось сверх запрошенного мной.
– Завтра жду пренепременно! – кричал вдогонку лифту Г. Хорошевский.
– Буду-у-у, – отвечал я ему из шахты. В парадной я столкнулся с бормочущей
себе под нос "топтакали – лягакли" – звездой парапсихологии – Брониславой
Львовной Н.