- Что ж, послушай, - повел рассказ дед. - История с ними такая. Был у меня фронтовой побратим Илья Солодов. Родом он из–под Алма-Аты. Мы с ним одновременно призывались на службу в армию, перед самой войной. Ну и оказались в одном полку, кавалерийском, в одном подразделении. В строю были соседями, лошади наши в конюшне стояли рядом. Началась война - сражались бок о бок.
А побратались, когда горькими были наши дела на фронте, в самом начале войны. Однажды загнали нас фрицы в западню и сильно потрепали. Коня подо мной так и срезало пулеметной очередью. И не миновать бы мне тогда погибели, не окажись рядом Ильи. Под ним ходил рыжий жеребец недюжинной силы. Ну и благополучно вынес двух седоков из пекла. Тогда я и нарек Илью своим братом.
А осенью сорок третьего беда уже с ним приключилась. Хорошо помню: в наступление рванули вечером, когда стемнело. Жеребец Ильи вырвался вперед. И на полном скаку налетел на мину. Коня разорвало в клочья. А братана, израненного до невозможности, потерявшего сознание, я принес в лазарет на руках. Его отправили в госпиталь, а мы, ясное дело, продолжили сражение.
На этом месте своего рассказа деда сделал паузу. А нам так не терпелось узнать, что же было дальше. Главное, при чем тут собаки? Витька, опередив меня, поинтересовался:
- После выздоровления твой побратим вернулся в полк?
- Нет, не вернулся, - дед тяжело вздохнул. - Долго я о нем ничего не знал. Куда только ни писал, но все без толку. А лет десять назад ваш отец привез на пасеку пачку газет. Читаю, в "Советской России" натыкаюсь на знакомую фамилию. В небольшой статейке прописывается, как под Красноярском выращивают собак породы сибирская лайка для таежной охоты. Среди других фамилий - Солодов!?
О собаках я тогда и не подумал. Фамилия меня взволновала. Не мой ли это Илья?
Догадкой поделился с вашим отцом. Он и надумал навести справки в газете. Адреса–то в статейке не было.
Через месяц присылают нам из редакции точный адрес того питомника. И при нем приписка: полных данных о Солодове не имеем. Посоветовали послать по указанному адресу запрос.
Мы с Александром так и поступили. Подробно все обсказали. Привел я некоторые фронтовые эпизоды. Отослали письмо. Дней через двадцать приходит ответ. Читаю - и не верится: мой Илья нашелся!
Унял волнение и тут же ему сочинил обратное послание. Так, мол, и так, на бумаге всего не опишешь. Жду в гости в любое время, когда сможешь. При встрече вспомним все, наговоримся вдоволь.
Ближним летом Илья приехал. Отец ваш его прямо из аэропорта на пасеку доставил. Пятнадцать дней гостевал он у меня.
Илья–то и привез мне лайчонка. Лучшего подарка, посчитал он, для пасечника в горах не придумаешь. И не ошибся! В честь нашей фронтовой дружбы мы и нарекли кобелька Дружком.
- А Джон откуда взялся? - сорвалось у меня с языка.
- Не перебивай, - цыкнул на меня Витька.
- Через полтора года и я навестил Илью, - продолжал рассказ дед. - Привез ему на развод два отводка пчел. Он, ясное дело, пригласил меня в питомник, вроде как на экскурсию. А у меня глаза разбежались-разгорелись.
Илья смекнул и говорит: "Что за жизнь в твоих горах Дружку в одиночестве? Нужен ему напарник. Выбирай щенка. Который на тебя смотрит? ".
Я и облюбовал Джона - он один там оказался желтеньким, как Вечный огонь. Поэтому и бросился в глаза. Илья оформил на кутенка все полагающиеся документы, чтобы нас и из питомника выпустили, и в самолет приняли.
Дружок к тому времени набрал рост и силу. Стал первоклассным стражем. Не подкачал и Джон, вымахал статным, гордым кобелем. По хватке даже превзошел напарника. Посторонним приближаться к пасеке стало рискованно. Пришлось мне их на цепи сажать, когда сам находился при пасеке. Если отлучался, спускал с цепей. И был спокоен: без меня во двор они никого не пустят.
Лет через пять псы поумнели, остепенились. Поняли, что от них требуется. Отпала надобность держать их на цепях. Я при пасеке - они на человека не кинутся. А меня нет - не дадут подступиться.
- Деда! Почему Джон прихрамывает на левую заднюю лапу? - спросил Витя.
- Они же от природы бойцы. А тут кругом грозное зверье. Объявляются даже волки. По молодости, Джону всего второй годок шел, схватились псы с кабанами в зарослях вишняка, недалеко от усадьбы. Джон по неопытности не увернулся от секача. Что там лапа: кабан сильно полосонул его по брюху. И, вероятно, прикончил бы бедолагу, да Дружок не позволил.
Я кинулся на выручку. Но подоспел к шапошному разбору: секача уж и след простыл. Джон, Пресвятая Богородица, изуродован. А Дружок мечется вокруг него. Чует, что дело плохо, только объяснить не может.
Еле живого привез я Джона на ферму - помните, мы ее проезжали, - к ветеринарам. А они, черти полосатые, давай зубоскалить. Заказывай, дескать, панихиду - каюк твоему кобелю. Я чуть не на колени. Вошли–таки они в мое положение. Принялись штопать, перевязывать и уколы делать. Смотрю, приоткрыл глаза мой Джон. Первое время пластом лежал. Я варил бульоны, молочную кашу и силком кормил его с ложки, поил отварами из лекарственных трав. И выходил!
Приключений с ним хватало. Как–то, когда малым был, я отлучился на покос. Дружка на привязи оставил. Возвращаюсь - нет щенка. Как в воду канул. Дружок рвется, грызет цепь. Расстегнул я ошейник. Он и ударился вниз, в сторону кордона. Вернулся, у моих ног поскулил - и снова вниз пустился. Показывал, значит, в каком направлении исчез Джон.
Я - к леснику. А он толком объяснить не может. Видел, из экспедиции люди проезжали. А был или нет с ними Джон - не разглядел.
Отцу вашему спасибо. Он подался в розыски. Узнал, где ближняя экспедиция. Верно, там и обнаружил пропажу. Но воры заартачились: докажи, дескать, что твой пес. Пришлось в милицию обращаться.
Дед умолк. Видать, припоминал подробности вызволения Джона. А мне так не хотелось, чтобы рассказ о стражах на этом закончился. И я придумал, кажись, удачный вопрос.
- Скажи, пожалуйста, по сколько лет живут собаки?
- Да по–разному, - охотно отозвался дед. - Дружку, считай, пошел одиннадцатый. Должно быть, проживет еще лет пять–шесть. А может, и все десять.
- Потом тебе дядя Илья нового щенка подарит?
Дед погрустнел и долго не отвечал на второй мой вопрос. Наконец, закончил свой рассказ упавшим голосом:
- Нет, не подарит. Одолели моего побратима старые раны. Через два года, как я к нему в гости съездил, он внезапно слег. Да так и не поправился. Собираюсь к нему на могилу съездить. Заодно и в питомник наведаюсь. Обскажу свое положение. Глядишь, откликнутся, выделят щенка. Нельзя же мне в горах без верной стражи. Вы–то как считаете?
ВЕРНЫЙ КОНЬ
Когда приехали на пасеку, деда в первую очередь выпряг Гнедка из повозки, снял с него сбрую и отвел под навес при конюшне. Вернувшись, пояснил:
- После трудной дороги конь должен хорошенько отстояться, отдохнуть. После уж отправим его на пастбище.
Мы принялись распаковывать поклажу на повозке. Продукты, одежду, книги - все снесли в дом. Он состоял из двух комнат. Первая служила кухней и хозяйственным помещением. Здесь были газовая плита, обеденный стол, шкаф с посудой, табуретки, большущий старинный сундук, окованный узорчатыми железными пластинами. На стенах висели полки, забитые всякой всячиной. Вторую комнату, гостиную и одновременно спальню, мы не успели рассмотреть как следует - дед окликнул со двора.
Он уже вывел Гнедка за калитку, скреб его бока и спину какой–то металлической штуковиной. Конь, опустив морду и поджав уши, вздрагивал при каждом прикосновении к нему. Но не проявлял особого беспокойства, стоял смирно.
- Ему не больно? - поинтересовался Витька.
- Больно, говоришь? - переспросил дед. - Как бы не так. Ишь, опустил морду от удовольствия. Он же взмок в дороге. А остыл - шерсть скаталась. Вот расчешу ее - ему и будет облегчение.
Закончив скрести, дед снял с Гнедка узду, похлопал его по крупу и со словами "гуляй, гуляй!" вернулся к дому, присел на крыльце. А конь и не думал уходить. Потоптавшись у ворот, он уставился мордой к нам и заржал. Дед спохватился:
- Ах, прости старика. Совсем забыл.
Он тут же вошел в дом. На крыльцо вернулся с краюхой хлеба. Гнедко, не дожидаясь приглашения, протиснулся в калитку и с ржанием подскочил к крыльцу. Получив краюху, принялся ее жевать. Управившись, повернулся к хозяину.
- Все! - развел руками тот. - Получил положенное. Ступай!
И Гнедко боком, боком отступил от дома. Очутившись за калиткой, игриво взбрыкнул и поскакал на противоположный от усадьбы склон. Собаки с веселым лаем понеслись за ним.
- Разве скажешь, что он старик? - спросил сам себя дед. - Лукавец да и только.
- А сколько лет живут лошади? - воспользовался я подходящим моментом, чтобы выяснить век коня.
- До двадцати лет живут. А бывает и больше. Век коня от условий, от ухода зависит. Гнедку сколько дадите? Все равно не угадаете: уж шестнадцать стукнуло. Я так думаю: пяток лет замены ему в работе не потребуется. Столько же, если не больше, он еще… пенсионером поживет. Давайте так условимся: вечером, когда управимся, я вам все доложу про Гнедка.
Напоминать не пришлось. Поужинав, мы вынесли на крыльцо кошму, удобно на ней расположились, и дед принялся вспоминать то, как связала его судьба с Гнедком:
- Жить ему еще в молодости было заказано: подлежал отправке на бойню. О том я узнал случайно и вызволил его из погибели.
Происходило все так. По малолетству Гнедко был на редкость дикошарым коньком. По заведенному в колхозе порядку, его трехлеткой обротали в табуне и отправили в бригаду. В ней строптивцу предстояло стать рабочей лошадью.