Старая женщина долго ее рассматривала, устроившись на шаткой табуретке, затем спросила:
- Наташа, а как вы с Тарасом живете?
- Хорошо, как обычно.
- А то ведь дочка моя в него влюбилась, - продолжала старуха.
- Ну и пусть себе любит, кто же ей запретит?
- А я думала, может, вы друг другу приелись?
- Пока еще нет, - нисколько не сердясь на гостью, терпеливо отвечала мама на ее вопросы.
- А деток сколько у вас? - не отставала от мамы нахальная бабка.
- Трое.
- Еще планируете?
- Как Бог даст.
- Ну тогда ладно, живите, - разрешила мать девицы, понапрасну влюбившейся в семейного человека, и поднялась с табурета.
Молодая женщина, пока ее мать донимала своими расспросами мою маму, не произнесла ни слова. Сидела напротив мамы и нагло, нисколько не смущаясь, смотрела ей в лицо, словно все то, что при ней говорилось, не имело к ней абсолютно никакого отношения, словно была это самая обыкновенная, о пустяках, беседа.
Происшествие это, надо полагать, мама обсудила с нашим отцом (когда нас, их трех детей, дома не было). И, как мне кажется, ни в чем дурном не упрекнула, не заподозрила мужа в измене. Она же знала, что он не просто любит ее, а чуть ли не без памяти, и не придала никакого значения бессовестной выходке двух беспардонных баб.
Поженились мои родители в 1927 году, когда маме было семнадцать, а отцу двадцать лет. Прожили вместе сорок пять. Отец часто болел, ездил в санатории лечиться, и там к нему приставали женщины-докторши. Но он ни разу жене не изменил. Это нам, его дочерям, доподлинно известно.
Именно это: верность, преданность моих родителей друг другу, заботливость мамы и добродушие отца - и создавали в нашем доме такую непринужденную, радостную атмосферу, что хотелось дурачиться, балагурить…
Была еще одна причина, почему я выросла компанейской, а Тоня - неконтактной. Ее родители оба работали. И, судя по тому, что, характеризуя меня, написала она о себе (долгое время я была одна), уходя на работу, они запрещали ей выходить во двор, вернувшись из школы. Оберегали от дурного влияния улицы. И какой же она могла вырасти, если в детстве не было у нее возможности играть со своими сверстниками? Разумеется, она стала их бояться, не только мальчишек, но и девчонок. Они, как мне кажется, колотили ее частенько за то, что она чурается их. Должно быть, она запомнила это на всю жизнь. И сделалась дикой.
Моя мама не работала. Никогда из дома надолго не отлучалась. У нее была возможность присматривать за нами, своими дочерьми, когда мы бегали вокруг барака. Достаточно было в окошко поглядеть или выйти на улицу. Мне, как и моим сестрам, было разрешено, когда мы были детьми, находиться вне дома сколько душе угодно. И в какие только игры мы не играли! И в прятки, и в догонялки, и в лапту. Мяч и скакалку лет до двенадцати я вообще из рук не выпускала. Соревнуясь с ребятами из нашего барака, прыгала выше всех, бегала быстрее всех. Но больше всего нравилось мне играть в куклы, которые приходилось делать собственноручно из тряпок, так как фабричные игрушки для меня и двух моих сестер (третья сестра, четвертая дочь у мамы, родилась уже в послевоенное время) покупать нам было не на что.
Любимой игрой всех ребятишек из нашего барака был кукольный театр. Мы собирали на дорогах красивые стеклышки, камешки, наклеивали на картон, который использовали как декорацию. Потом ставили сцены из детских книг. Настоящие спектакли показывали взрослым, нашим родителям. Вот уж они восхищались нами, своими детьми. Уверена, посещая настоящий театр, профессиональным актерам так не хлопали, как нам, доморощенным. Нет, не всегда улица оказывает на детей и подростков негативное влияние.
Не запрещали мне мои родители "бегать" и во время войны. Общение с простыми людьми в эти суровые годы всего благотворнее, как мне кажется, повлияло на мой характер. Тоня такого общения, скорее всего, была лишена, что, само собой, тоже навредило ей. Впоследствии о военных годах я написала маленькую поэму. Помещаю ее здесь.
- О войне
I
Была в те годы я совсем мала,
Как я запомнить их смогла?
Вот первый день: мои соседи,
Мужчины, женщины и дети -
Вдруг из барака вышли все,
Но на скамью никто не сел.
Теснились молча, угрюмо.
Подумала я: кто-то умер,
Гроб скоро будут выносить
И голосить…
Но кто, из комнаты которой,
Я не осмелилась спросить.
Но вынесли не гроб,
А репродуктор черный,
К столбу повыше привязали
И стали на него смотреть,
Да так упорно,
Как будто слушали глазами.
Война! Война! - звучало слово,
И люди хмурились сурово.
Одна на всех нежданная война.
Так начиналась для меня она.
II
Прошел, быть может, месяц.
Соседи вновь все вместе.
Набились в комнату, в которой -
Дверь настежь
И Петрова Настя
Кричала.
Как она кричала!
И похоронкой потрясала.
Друзей, родных не узнавала
И, не придя в себя, скончалась.
Одна на всех кровавая война.
Людей косила и в тылу она.
III
Запомнила я комнату другую,
Когда-то нарядную такую,
Теперь ободранную,
В пятнах стены.
Солдатка в ней с детьми жила
И так боялась, что они осиротеют,
Так этого мучительно ждала,
Как будто даже этого хотела.
IV
А ее дети… не надеясь
Прокормить троих одна,
Без мужа, о ужас!
К соседям посылала их
Она за подаяньем.
От своих те отрывали
И этим подавали
Из состраданья.
Так была семья та спасена.
На всех одна Великая война.
V
Еще я вспоминаю день,
Когда, как по команде,
Собравшись вместе снова,
Не говоря ни слова,
Куда-то люди бросились
бежать.
Не размышляя, следом
Я - за каким-то дедом!
Усыпанная гравием дорога…
Мои босые ноги…
Но я не чувствовала боли
Бежали полчаса,
возможно, более.
Куда?
Мне наконец-то стало ясно:
В центр города,
к знаменам красным
Над головами множества людей
Они были видны.
И был то День Победы.
Конец войны.
Нет, митинга я вспомнить не могу,
Ораторов, речей…
Но помню, что придя обратно,
Я собрала в бараке всех детей,
Всю мелюзгу,
Велела взять флажки,
Из красных галстуков их сделав,
Построила рядами,
Петь песни дала заданье
И долго свою колонну
По улицам водила оживленным.
Одна на всех священная война.
Победа детям так была нужна!
VI
И следующий день: я на перроне.
Народу тьма. Толпа гудит и стонет.
Ждем поезда, и в нем - крещеные огнем,
Кто жив остался, одержав победу,
Счастливые к счастливым едут!
А я? Как оказалась тут? Чему так рада?
Кого встречаю - отца иль брата?
Я братьев не имела. А мой отец не уезжал,
Не воевал: придумали какую-то "броню",
И всю войну я за него краснела:
Как я хотела, чтобы и он
Был взят на фронт и, как ни странно,
Чтоб был он ранен,
Подобно отцам моих подружек.
Глупышка, не понимала я тогда,
Что кто-то в военные года
В тылу был, как на фронте, нужен.
Когда же за особые заслуги
Был орден моему отцу вручен,
Вздохнула наконец я облегченно
И смело я уже глядела в глаза знакомым.
И вот не усидела дома,
Отправилась встречать отца девчат,
Тех самых ребятишек, о ком писала выше,
Бывают чудеса на свете! Ведь именно тем детям
С их матерью нерасторопной
Так нужен был отец! Мы ждали поезда.
И наконец состав подходит робко…
Толпа берет его в тиски!
Я вижу спины, вещмешки.
Один мужчина, похожий смутно на кого-то,
В пилотке блеклой, в грубых сапогах,
К нам пробирается из толчеи -
Ручонок взмах - и - Ах!
Три спутницы мои (так это быстро вышло)
На нем повисли.
Отца собой закрыли и жалобно заголосили.
К ним доброе вернулось счастье,
И жаждали они участья.
Стояла я одна в сторонке
И тоже плакала тихонько.
VII
До дома два шага осталось. Вот подошли.
Солдат устало на серую скамейку сел.
Из комнат снова высыпали все!
Соседей узнавал солдат.
Благодарил и обнимал, как брат…
VIII
Живет во мне, всегда присутствует,
Со мною делится и мыслями, и чувствами
Та сердобольная девчонка, вездесущая.
Я, взрослая, не смею спорить с ней.
И прошлое все ближе и ясней.