К этому времени у Юлии уже сложилась своя система в работе над синтаксисом, усвоив которую, ее ученики, теперь уже девятиклассники, писать стали гораздо лучше. Двоек на ее страницах в журналах было значительно меньше. Но никто из администраторов не обратил на это никакого внимания, решив, наверное, что научилась наконец и она ставить оценки, как другие, "хорошие" учителя, то есть исполнительные и покладистые: три пишем - два в уме…
И вот Лионова с Рычаговой являются к ней на урок, когда она наметила провести работу по предупреждению синтаксических ошибок в домашнем сочинении.
Секрета из своих творческих находок делать Юлия не собиралась. Тем более не хотела "по тактическим соображениям", даже на один час, отказаться от них и дать урок по старинке (это значило бы - в трудную минуту предать самое себя, проявить трусость, чего она себе потом никогда бы не простила), а потому не стала отступать от намеченного плана. Урок, как всегда в присутствии посторонних, прошел без единого замечания. Гаврики ее, так она ласково, про себя, безусловно, учеников своих называла, из кожи лезли, чтобы выручить молодую учительницу.
А после урока повторилось то, что было уже не раз.
- Где это вы все… вычитали? - Лионова говорила, и у нее двигалась только нижняя челюсть и нижняя губа.
- Нигде!
Юлия сидела в кабинете у завуча, возле двери, как бедная родственница. Лионова и Рычагова - по обе стороны стола.
Пауза.
Рычагова повернула к Юлии свое краснощекое, веснушчатое лицо. Румянец такой густой, что кажется: на щеки, чтобы замазать веснушки, наложили румяна и, конечно, перестарались…
Юлия почему-то вспомнила один инцидент, когда она впервые увидела эту молодую женщину, на собрании комсомольского актива района.
Собрались все приглашенные. Не было только лектора. Проходит полчаса, час. Его все нет. Тогда встает краснощекая Рычагова и говорит:
- Товарищи! Давайте споем!
В райкоме, услышав это неуместное, нелепое предложение, Юлия рассердилась. Теперь, в кабинете завуча, вспомнив тот случай, улыбнулась…
- Посмотрите, она еще улыбается! Прогремела… что? на конференции, халтурит на уроках…
- Что? - стул под Юлией дернулся. Улыбку с лица как рукой сняло.
- Я вам запрещаю отступать от программы и от методик. Смотрите на нее, она новое ищет! Научитесь сперва работать по-старому!
- Я вам предоставляю это право, если данных не хватает разобраться в новом!
- Оскорбление! Дерзость. Непризнание авторитета старших, нежелание учиться у стажистов! Отрицание трудов ученых-методистов! Мы вас научим, как надо работать!.. Придете вечером на бюро райкома комсомола.
Листочек копировальной бумаги на столе шелестел, приподнимался, как на ветру, и наконец слетел на пол, к ногам Юлии.
Она наступила на него и вышла из кабинета.
***
… Другой кабинет. Стол, покрытый красным сукном.
Юлия смотрит на это сукно. Смотрит как бы сквозь сукно и ничего не видит. Только слышит голоса. Опять склоняют ее фамилию. Но голоса теперь другие. Не возмущенные, а удивленные, недоумевающие. И осторожные. Они как бы подбираются к этой фамилии: Ру-са-но-ва. Щупают, трогают, перебирают буквы. Ищут ключик к этому простому, на первый взгляд, слову.
Русанова. В городе живет с рождения. Комсомолка с 14 лет. Общественница. В школе, где училась, была известна каждому. Учителя ее именем пугали нарушителей дисциплины из ребят: погодите, мол, вот вызовет вас на учком Русанова… Когда она проходила по коридору в школе, мальчишки переставали баловаться и выстраивались вдоль стен, вытянув руки по швам… Институт закончила блестяще. Работает. Правда, дерзит администрации. Но это поправимо. А вот другое непонятно.
Юлии непонятно, зачем ее сюда вызвали? Чего они от нее хотят?
Кто-то спросил:
- Скажите, вам мало семисот рублей, которые вы получаете?
- Мне? Нет… Не мало, - ответил как будто кто-то другой
вместо нее.
- Так в чем же дело?
Красное сукно. Как жаль, что на нем столько чернильных пятен. Эту скатерть надо бы сменить. Почему никто не догадается этого сделать? На красной скатерти не должно быть пятен…
А на столе, уже отпечатанное, ее персональное дело. Как это странно. Что я такое сделала?..
- Почему вы говорите, что учителей эксплуатируют?
Фиолетовые пятна сливаются, расплываются, расширяются…
"Боже, как скучно! Чего им от меня надо? Разбирают какую-то Русанову. Неужели это я?"
***
Ожила она, когда в местной газете напечатали ее "Березку". Напечатали во второй раз, с нотами. Музыку написал также местный композитор. Музыка Любовицкого. Слова Русановой. Она читала свое стихотворение и поражалась. Неужели это я сочинила? Удивление на сей раз было радостное. Да, я. Русанова - это я! И мне не надо этого стыдиться. Не надо прятать глаза от людей. Я ничего, ничего плохого не сделала. И я живая, живая! Вот она я!
Она кружилась вокруг газеты, которая лежала не на столе уже, а на полу. Живая, живая, живая! Состав с камнями… Красная скатерть… Разве все это было! Нет! Не было! Не было. А вот "Березка" есть! Возможно, ее будут исполнять по радио. Вот в чем она совершенный профан - в нотной грамоте. Черные точки с хвостиками… Как понять эту азбуку?
Она помчалась в общежитие горного института, к школьному товарищу, к своему названному брату Юрочке, который играл на пианино… Хотелось поскорее услышать музыку, написанную к ее словам. Хотелось также увидеть Женьку, с которым была она в ссоре.
Он пришел, когда Юлия осталась в комнате одна. Другие соседи Юрочки вместе с Юрием, побежали в магазин за вином. Узнав новость, решили они это событие отпраздновать…
Он вошел, высокий, русый, кудрявый, красивый…
Глядя, как всегда, мимо Женькиного лица, Юлия все же почувствовала, что оно грустное. Набралась храбрости, сказала:
- Женька, я хочу тебе что-то подарить. Вот! - и протянула газету.
- "Березку"? - Женька сразу оживился, будто "Березку" эту он написал. Схватил газету, развернул, опять сложил. Бросился к своей кровати, встал на колени. Вытащил чемодан, спрятал подарок и долго возился, запирая чемодан на все замки. Юлия смотрела на его руки. Они порозовели.
Мальчишки принесли бутылки с разноцветным вином.
Женька сел за стол. Юлия ходила по комнате, порывистая, счастливая. Справа от Женьки стоял свободный стул. Его никто не смел занять. Этот стул предназначался для Юлии. Когда все разместились, она села рядом с Женькой. Он на мгновение прильнул плечом к ее плечу.
Мальчишки восхищались каждой строчкой ее стихотворения.
Особенно всем понравились первые две:
Своевольником-ветром измучена,
Растеряла березка листву…
- Юлька! Ты даже не знаешь, как это сильно сказано! - Юрочка, очень маленький ростом, хорошенький, как ребенок, грозно размахивая руками, с чувством читал:
Только другу, молвой ослепленному,
О печали своей не скажу.
Лишь березоньку ту, обнаженную,
Возле дома его посажу…
Юлия беспомощно смотрела по сторонам. Ничего-то скрывать она не умела.
- Эх, - сказал Юрочка, обращаясь к Женьке, - кабы меня так девчонка любила. А ты… Дал тебе бог рост, да не дал ума…
Потом Женька провожал ее до дома. Они стояли в подъезде, щека к щеке. Она забыла про все на свете. И про то, что недавно на комсомольской конференции ее называли шкурницей, и про то, что всего несколько дней назад "разбирали" на бюро райкома комсомола и так "несобранную" пустили гулять по свету.
- Юля, - сказал Женька.
Она замерла. Ждала, что он скажет "люблю". Но он сказал другое:
- Если ты хочешь быть со мной, ты будешь моей…
Она не знала, что ответить, и ответила:
- Я не доверяю тебе.
Его руки сразу стали тяжелее. Он ничего не сказал.
Она знала, что он любит, чувствовала и видела это. Но ей нужно было, чтобы он произнес это слово "люблю". Еще больше, чем прежде, ей это было нужно.
Женька перестал искать с нею встреч.
(Но, тоскуя по нему, Юлия ни о чем не жалела. Если бы кто-то спросил ее тогда, согласилась бы она, чтобы не было "Березки", но зато был бы всегда рядом так горячо ею любимый Евгений, она бы ответила: "Нет"…)
***
Природа умеет быстро превращать черное в белое. За одну ночь снегу выпало по колено. Стало очень тихо и бело кругом. Дома, изгороди, ветви деревьев - все облеплено пушистым, искристым инеем, все блистает ослепительной белизной.
Жители Железногорска очень любят эти тихие утра после обильного снегопада: слишком недолго в их промышленном городе снег сохраняет свой естественный цвет. Металлургический комбинат-гигант делает свое дело: непрерывно дымя тысячами больших и малых труб, днем и ночью выбрасывает в небо тонны копоти и гари, которая, оседая на поверхности сугробов, тут же превращает белое в серое.
Юлия вышла из школы вместе с инспектором облоно, маленькой, худенькой женщиной в большущей меховой шапке, делающей ее очень смешной, похожей на гриб.
Настроение у Юлии прекрасное.
Во-первых, эта снежная чистота. Во-вторых, инспектор похвалила ее уроки. В-третьих, одобрила ее намерение провести в 9-х классах сочинение на свободную тему.
Уму непостижимо, как такое может быть, но в их школе сочинения на свободную тему запрещены. Лионова считает их ненужными. А раз Лионова считает, подчиняйся, не то рассчитает. Пока она никого не рассчитала, но жаждет, жаждет проявить свою власть. Юлию предупреждают: она - первая кандидатура. Юлия смеется. Не боится она Лионовой. И все же, на всякий случай, просит инспектора: