Шесть часов сидят на уроках. Затем еще дома надо сидеть - учить уроки. Поэтому усадить их как следует и усмирить почти невозможно. И я с ними до этого дня частенько "воевала". Однажды даже прекратила урок и 15 минут заставила сидеть ничего не делая. Это было на позапрошлом уроке.
И вот я пришла с кипой сочинений. Один вид их тетрадей привел ребят в безудержное движение. Но я на это не обратила внимания. Ни один класс не усидит на месте, глядя на свои "труды" в руках учителя. Так дети не могут быть спокойными, когда видят свои игрушки в чужих руках.
Кричат:
- Раздайте! Скорее!
Но я - внешне равнодушно, с внутренним страшком - сказала:
- Я буду вести урок так, как наметила. А теперь слушайте.
Сочинения вы написали плохо. Уже одно то, что из 27 работ 8 двоек, доказывает мои слова. Но учтите, что я ставила оценки только за грамотность, не беря во внимание то, как раскрыта тема. Если б я оценивала и содержание работ, двоек пришлось бы поставить куда больше.
- У-У-У! - отозвался класс.
Я продолжила:
- По содержанию ваши работы - избитые, стертые штампы. Первый их недостаток в том, что в них вы оперируете не жизненными наблюдениями, а лишь тем, что вычитали из книг и газет.
- У-У-У!
- А поэтому получилось, что во всех тетрадях - одно и то же: Зоя Космодемьянская, Олег Кошевой, Александр Матросов…
- А разве они не совершили подвиг?! - выкрикнул кто-то очень громко.
- Да, конечно, разве они не совершили подвиг?! - подхватило несколько голосов, и весь класс заходил ходуном.
Я входила уже в азарт, какой обычно охватывает меня за шахматной доской в турнире, когда противник, которому пора сдаваться, заявляет, что у него выигрышная позиция:
- Да! Они совершили подвиг! Но до каких пор мы будем прятаться за героев войны?!
- А мы писали и о героях мирного времени…
- Да, правда, писали. Все вы очень старались меня убедить, что и в мирное время можно совершить подвиг. Почти каждая работа меня уверяла: не только в военные годы, но и в мирные дни есть место подвигам. Я уже поверила, согласилась: " Да, да, вы правы". Но следующий автор, как будто делая великое открытие, опять уговаривал меня:
- Слушайте, Юлия Тарасовна, в мирные дни тоже…
Ехидство этого замечания развеселило класс, и ребята уже более дружелюбно слушали, что я говорила дальше:
- Это предложение вам было нужно, чтобы механически связать две части сочинения: о войне и о мире. Вы не смогли найти логической связи и прибегли к этой грубой "веревке". И потом начинали: целина, стройка - чем не подвиг?
- У!У!У! Конечно! - опять гудит класс.
- Я вам сейчас полистаю одно типичное ваше сочинение.
На фоне гула, повысив голос, чтобы они себе на зло все расслышали, быстро читаю:
- Наша страна…
- Мы, советские люди…
- Перед нами открыты все пути…
- Мы счастливы, что живем в такой стране в такое время…
- У нас нет преград для подвигов…
- Всегда в жизни есть место подвигам.
Кончила.
- Разве это плохое сочинение?
Я молчу, они орут.
- Ну, хватит! Теперь я прочту вам сочинение одной ученицы ШРМ.
- А сколько ей лет? Тридцать?
Такая обида всколыхнулась у меня в душе, когда я уловила эту реплику. Перед глазами встала Вера Гончарова с испуганными глазами, без кисти левой руки, молоденькая, совсем девочка.
- Сейчас ей двадцать. Когда она писала эту работу, ей было восемнадцать.
- Ого! - удивился кто-то. Стало чуть-чуть тише. Я начала читать.
Каждая строчка сочинения Гончаровой, написанная, наверное, со слезами, усиливала большую обиду в моей душе. Обиду за нее, эту девчонку, потерявшую в войну родителей, мечтавшую скорее вырасти, выйти замуж, родить детей, иметь свою семью и…потерявшую в несовершеннолетнем возрасте на производстве кисть руки.
Мне от подступивших к горлу слез было очень трудно читать. Ребята притихли. В классе, казалось, вообще никого нет. Я, прикрыв глаза рукой, опустилась на стул, попросила:
- Читайте, Бармакова.
Девушка быстро, при общем молчании, вышла к столу, стала читать. Я видела: это сочинение трогает десятиклассников, как и меня, сильнее, чем "Детство" и "В людях" Горького.
Бармакова дочитала сочинение до конца. Села на место. Ребята все еще молчали, призадумавшись.
Я почувствовала, что наступил перелом. Теперь они будут не только слушать меня, но и соглашаться со мной. И слушаться.
- Вот, товарищи, - начала я, пальцем вытирая слезы в уголках глаз, - мне кажется, что каждый из вас смог бы написать такое же глубокое по содержанию сочинение, если бы внимательней пригляделся к жизни. Но скажите, можно ли жизнь этой девушки назвать героической? Как вы думаете, Ермаков? - я назвала его фамилию, потому что мне хотелось поскорее узнать, что за человек секретарь комсомольской организации школы, который часто бывает в кабинете директора.
Юноша встал и вполне серьезно ответил:
- Нет, нельзя.
- Почему?
- Потому что она всю свою, пока что короткую жизнь отстаивает себя, лишь свои права. А подвиг - это борьба за счастье народа. И самопожертвование во имя его.
- Верно, садитесь. Послушайте, какую рецензию к этому сочинению написала я: "Ваше сочинение говорит о большой силе воли, о твердом характере, настойчивости. И о том, что пока еще трудно живется у нас человеку. Но подвиг вы совершите только тогда, когда будете не просто преодолевать препятствия лично на своем пути, но и бороться за то, чтобы их вообще ликвидировать, облегчить жизнь и других людей. И на такой подвиг, по-моему, ваша натура способна":
- Ну, как? Согласны с рецензией?
- Согласны.
- Слушайте дальше. Ваша ошибка в том, что вы для подвига ищете какие-то необычные условия. Все-таки война, например, занимает не так много лет по сравнению с мирным периодом. Это необычное для страны время.
Поднятие целины, стройка - это тоже уход от повседневной жизни. Разумеется, это здорово - поднять целину! Но ведь на целину едут разные люди и разные у них помыслы. И не каждого, кто трудится на целине, можно назвать героем. Как он там работает? Во имя чего? Заботится ли о том, чтобы плоды его труда достались народу? Мало что-то построить, открыть, изобрести, надо добиться, чтобы все это шло на пользу простым людям. А разве только на целине можно об этом заботиться, этого добиваться?
Тогда получается, что если лишь на целине в мирное время совершаются подвиги, то место подвигам есть не везде и не всегда. Правда, вы находите место подвигам и в окружающей вас обстановке. Но для этого вам надо, чтобы загорелся дом, чтобы кто-то стал тонуть…Но скажите, изменится жизнь всего народа от такого подвига? Станет жизнь лучше, богаче, справедливее?
- Нет.
- Правильно. Ведь подвиг - это такой поступок или ряд поступков, которые влияют на жизнь всего народа. Причем, поступки эти обязательно связаны с опасностью. А то, что вы называете подвигом, - просто-напросто смелые поступки. Скажите, когда Рахметов совершил подвиг, тогда, когда он спас какую-то госпожу, или в другом его подвиг) Как вы думаете, Новикова!
- Нет, не тогда, когда он спас даму, хотя и рисковал жизнью. А тогда, когда вел революционную борьбу.
- Совершенно верно. Видите, как вы, оказывается, умеете правильно мыслить… - решила я немного подбодрить похвалой раскритикованных мною ребят.
- А Ленин? Он ведь совершил подвиг? - крикнул кто-то чуть ли не с угрозой в голосе: мол, попробуйте только отрицать!
- О! Конечно! - поспешила я успокоить их. - Во всей истории человечества нет другого такого человека, который совершил бы подвиг больший, чем Ленин. Это был такой человек, каждый шаг которого можно назвать подвигом.
Все ученики, когда я произносила эти слова, внимательно смотрели на маленький значок с силуэтом Ленина у меня на груди.
- Он каждый день подвергал себя опасности. Так мало прожил…
- Но, товарищи, давайте теперь подумаем, был ли в истории нашего государства, уже после смерти Ленина, в мирное время, такой момент, когда очень нужен был герой, чтобы совершить настоящий подвиг? И что это было за время?
Класс затих. Кое-кто зашептал, придвинувшись к соседу.
- Ну, как? - я ждала. Меня удивляло: неужели никто не догадается? А ведь я слышала, что кое-кто задает Платовой на уроках истории каверзные вопросы.
- Мельников, как вы думаете?
- По-моему, нет.
- Вот здорово, то утверждали, что на каждом шагу - место подвигу, а теперь вообще нет.
Мельников, высокий, солидный, стоит, переминаясь с ноги на ногу.
- А период культа личности? - подсказываю я.
С этими моими словами в классную комнату сразу как будто ворвался вихрь. Закричали все. Голоса Мельникова уже не слышно. А он, кажется, тоже что-то говорит.
- Тише! Товарищи! По одному! Я так ничего не пойму! Отвечайте, Мельников!
- А разве сейчас нет культа? Сталин еще ладно…
- А почему его разоблачили лишь тогда, когда его не стало?
- Почему у нас только тогда больших руководителей критикуют, когда они уже не слышат критику?
- Ой ты, сразу б посадили!
- Да тише вы! Говорит тот, кто стоит. Мельников, я вас слушаю.
- Я думаю, что нельзя было бы тогда подвиг совершить: посадили бы… - юноша беспомощно развел руками.
- Вот так так! А подвиг разве совершается без риска для героя? Герои не жалеют своей жизни…
- Значит, не нашлось героя…
- Почему, находились, вероятно, но мы не слышали о них…
- Скажите, а Хрущев совершает подвиг? Это герой?
Все засмеялись. Я улыбнулась:
- А вы как думаете?