Старик ушёл на кухню, а через минуту уже вернулся, неся в каждой руке по дымящейся кружке.
– Вот, давай, пей, мёдом сдабривайся. Жаль, что я раньше не зашёл, так бы ты уже поправляться начал. Плохо, когда ни одной живой души рядом нет.
– У меня-то есть, – старичок улыбнулся. – Только она чай делать не умеет.
Оба посмотрели на кошку, что устроилась на каминном коврике и улыбнулись каждый чему-то своему. Потом гость посерьёзнел: кашлянул, снял шляпу, положил её на подлокотник.
– Без тебя трудно там, Время.
Старичок кивнул.
– Я догадывался. Надеялся, правда, что выкарабкаются как-то…
– Нет, не выкарабкаются. Без тебя – не смогут. Ты же лекарь, один-единственный, так? А теперь тебя самого лечить надо.
– Да вот уже пару дней как получше стало. Если бы ещё не спина… Ты вот скажи мне, Пространство, Подарочник-то сегодня придёт?
– Конечно, придёт, праздник ведь. Сказал, что к тебе-то уж точно заглянет. Я так думаю, ему тоже без тебя худо: не успевает нигде, а желаний в этом году больше скопилось, чем за прошедшие триста лет. Когда я к нему зашёл, он едва ли мог уделить мне секундочку.
– Совсем плохо, – пробормотал старичок.
– А мне-то каково? Меня тянут на три миллиона частей, и им всё мало, им сто миллионов подавай. Чтобы и земля, и вода, и хлеб были. Вот так, как по волшебству, понимаешь?
– Они хорошие.
– Один ты так думаешь. А Подарочник уже от жадности их обалдевает, я на куски распадаюсь, Забвение же, как и ты, захандрил. Теперь в мире чёрт знает что происходит, и как долго продолжаться будет, никто не знает. Все хотят, чтобы прекратился хаос, а он знай себе растёт.
– Если б не спина…
– Так что, у Подарочника мазь попросишь? – старик невесело ухмыльнулся.
– Мазь у меня есть, та, что ты из аптеки принёс. Да только не она мне нужна. Не такая мазь, понимаешь?
– А какая?
– Я думаю, если Подарочника попросить, он достанет такую, какую надо.
– Это какую?
Ответить старичок не успел: снова трель соловья всколыхнула уют гостиной и полутьму коридора. Кошка на коврике разом собралась и села, обвив лапки пушистым хвостом. Моторчик внутри неё стих.
– Пришёл, – кивнул старик.
– А вот и я! – донеслось из коридора, и в гостиную, неся с собой волны холода, ввалился толстый румяный дед. Одет он был в красное с белым, на голове его сидела соболья шапка, длинная, заплетенная в косу борода красиво лежала на груди и переливалась от снега. За спиной у деда виднелся узорный мешок.
– Подарочник! – обрадовался старичок.
– Время! – обрадовался дед. – А мне Пространство сказал, что ты захворал, да навестить просил, и не зря, видимо, просил, вон и сам пришёл, что, совсем ноги отказали?
– Отказали, совсем отказали.
– У меня в мешке новые ноги есть, дать?
– Да мне не ноги бы…
Подарочник поставил мешок у кресла, сам прошёл к камину, снял шапку, обнажив небольшую лысину, сходу погладил кошку и заговорил:
– Слушай, Время, без тебя мир совсем заплесневел, дурить начал. Что ни день, то катастрофа или реформы какие, а люди, что в этом ничего не смыслят, мечутся туда-сюда, выходы ищут. Возвращаться тебе надо, на ноги вставать. Скажи, что подарить тебе, что загадал ты, чтобы выздороветь, и я тебе что угодно достану, только поправляйся. Хочешь, ноги, хочешь, спину, а хочешь…
– Мне бы валерианы для растирания.
– Чего?
Подарочник и Пространство уставились на старичка. Тот поёжился и укутался в плед.
– Это я не для себя, – тихо объяснил он.
– Ну, не для себя, – согласился, смекнув, что к чему, дед. – А как пойдёшь их намазывать-то?
– Попрошу у тебя ещё и ноги.
Подарочник некоторое время смотрел, как старичок пьёт чай, а потом улыбнулся – хитро-прехитро, как будто видел Время насквозь.
– Так, а для себя чего пожелаешь?
– Мне не надо ничего. В этот раз не надо. Как смогу пойти, успокоить, влить в умы валерианы, растереть мысли мазью, так и праздник у меня будет, так и подарок получится – сгинет хаос, вот как. Ну, а как волнения улягутся, так я снег вызову – чтобы шёл вместе со мной по миру и покой в души селил, уверенность в завтрашнем дне на место водворял. Они хорошие, правда, только боятся.
– Добряк ты, Время, – сказал Пространство, – добряк.
– А ты чего пожелаешь? – обратился к нему Подарочник.
Старик хмыкнул.
– Хотел бы я, чтобы эти бояки проблем нам не создавали, да только о ком мы тогда заботиться будем? Так что пожелаю я себе новый плащ. Размера на три побольше прежнего, и пусть рвут меня дальше, я всё равно что резиновый. По крайней мере, до тех пор, пока они в это верят.
Подарочник вернулся к мешку, открыл его, долго в нём рылся и достал, наконец, то, что у него просили.
– И вот ещё что, – сказал Время, опробовав новые ноги. – Надо бы Забвение навестить, лекарство занести. Без него тяжело работать: с памятью всегда проблемы большие, – а с этим прохвостом и мне, и им легче живётся.
– Сделаем, – кивнул Подарочник. – Ну, с праздником!
Отрубающий руки
– Ты кто? – спросил я.
Голос почему-то принадлежал найденному в горах и уже обратившемуся в мороженое альпинисту. Саднило нёбо.
Лицо склонившегося надо мной человека было диким. Немытые волосы цвета асфальта торчали во все стороны, из густых бровей того и гляди могли выскочить папуасы с копьями, а пахло от него… больницей.
Я в больнице?
Человек с диким лицом вдруг улыбнулся, но как-то жалостливо.
– Чего так долго-то? – спросил он.
– Долго? – не понял я.
– Все уже давно очнулись. И сестрички к тебе уже дважды заходили.
Сестрички?
Я не припомнил, чтобы у меня была хотя бы одна сестра.
– Если бы они имели право будить нас, то ты бы уже был на ногах. А так приходится ждать. Времени, сам понимаешь, особо нет.
– Времени?
Я всё ещё ничего не понимал.
– Где я нахожусь?
– Ну… здесь.
– А ты кто?
– Я это я.
– А имя у тебя есть, я-это-я?
– Наверное. Только я его не помню. Как и ты своё.
Я хотел сказать, что прекрасно помню, как меня зовут, открыл уже рот, приготовил саркастичную фразу, и вдруг обнаружил, что не помню. Не помню своего имени. Повертев перископ памяти из стороны в сторону, я ничего не нашёл. Даже намёка на имя. Намёка на слог из имени. Намёка на его вкус.
В голову закралось ощущение, будто этой штуки – имени – у меня и вовсе не было.
– Оно тебе здесь не понадобится, – заверил дикий. – Не будет повода им пользоваться. И времени тоже. В любой момент может прийти Отрубающий руки.
– Отрубачто?
– А иногда и голову. Но мы не знаем, почему кому-то он отрубает голову, а кому-то – руки. Может, у него любимчики есть. Типа если выше метра семидесяти, то в одну очередь, а если ноги кривые, то в другую.
– А-а, ясно. Это психушка.
Дикий посмотрел на меня так, словно я стырил у него парочку папуасов из бровей.
– Ну, можно сказать и так, – внезапно согласился он.
– Слушай, а ты не в курсе, как я сюда попал?
– Как я могу быть в курсе, если ты только что пришёл в себя?
– Ну, может… я не говорил во сне?
– Так ты и не спал ещё.
Несколько мгновений я обдумывал, шутит этот тип или нет, пытался по глазам определить градус его безумия, но так как взгляд у него был осмысленный, ни к какому выводу мне прийти не удалось. Тогда я спросил:
– Кто такой Отрубающий руки?
– Хозяин местного заведения.
– Главврач, что ли?
Дикий пожал плечами.
– Часто он заходит?
– Один раз.
– Утром или вечером?
– Говорят, что к каждому в свой срок. Слушай, чем языком чесать, ты бы лучше вставал. Тебе же ещё к ногам привыкнуть надо.
– К ногам? – переспросил я, и, чувствую, что готов запаниковать, бросил взгляд на укрытые одеялом конечности. – А что у меня с ними?!
– Да что и у всех. Затекли от долгого лежания. Ты ж как-никак с месяц тут валяешься.
Месяц? Что я целый месяц делаю в психушке?!
– А где мои…
Я хотел спросить, где мои дети, жена, мама, братья, но обнаружил, что не припомню, чтобы они у меня вообще были. Какого чёрта, я что – сирота?
Нет, не похоже. На чьи средства я столько времени отдыхаю в душевно-исправительном заведении?
– Ну ладно, пойду я, – мой собеседник поднялся с края койки, – а то сестрички придут и выгонят. А у них знаешь какие острые коготки – только успевай царапины расчёсывать.
Он ушёл, а я подумал, что понятия не имею, какие-такие сестрички тут обитают. Я не помнил, как оказался в этом прекрасном месте, и не понимал даже, почему не помню. И ладно бы кто-то сказал мне, что произошло, нашёлся бы человек, который ввёл бы меня в курс дела, так нет же, единственный прямоходящий и говорящий в этом заведении явно не дружил с мозгами!
А и хрен с вами. Сам всё узнаю. Сейчас встану и…
То ли я слишком понадеялся на свои мышцы, то ли им и правда было так плохо, но стоило мне сесть, как стены прыгнули влево. Мельком порадовавшись, что около койки нет тумбочки, об которую можно было бы раскроить черепушку, я элегантным мешком свалился на пол. Сознание, однако, осталось при мне, и я обнаружил, что не чувствую боли. Я должен был прилично удариться локтём и спиной о кафельные плиты, но даже если и ударился, до мозга сигнал об этом не дошёл.
Старик, да нас обоих заперли!