Пассажир снова услышал крик за правым бортом. Он выбрался из-под скрещенных весел. Руки от соленой воды горели, как в огне.
Сосед по скамье взглянул на него и улыбнулся:
- Хорошо потрудились, приятель.
- Человек за бортом, - ответил пассажир, поднимаясь на пустую скамью у правого борта. Трюм у них под ногами был открыт, и почти весь груз залило водой. Корабль по-прежнему едва держался на плаву.
Но об этом уже позаботился кормчий. Он приказал морякам, палубной команде, бросать за борт тела и все, что считал бесполезным. С каждой минутой корабль делался легче, уключины все больше поднимались над водой.
Пассажир из-под руки посмотрел на пустое синее море - солнце слепило, отражаясь от волн, - и прислушался в ожидании новых криков. А когда услышал, крик прозвучал гораздо ближе, чем он ожидал: человек плыл, медленно, из последних сил, но все же плыл на расстоянии длины веревки от корабля. Пассажир не задумываясь прыгнул за борт и как можно быстрее поплыл по измельчавшим волнам. Соленая вода снова обожгла ему руки; море было очень холодным.
Пассажир неожиданно быстро добрался до плывущего, но тот вздумал сопротивляться, возможно, испуганный прикосновением; или же он решил, что за ним явился сам Посейдон. Пассажир прикрикнул на него, взял всей горстью за длинные волосы и потащил к кораблю. Сопротивление человека делало их положение опасным, но вот, наглотавшись воды, он перестал сопротивляться, и пассажир подтащил его к борту. Он удивился тому, как неохотно гребцы поднимали спасенного на борт.
Тот долго лежал на пустой скамье, попеременно то дыша, то извергая рвоту. Пассажиру помогли подняться охотнее, и он сразу увидел, что его кожаный мешок с вооружением и упряжью готовы выбросить за борт. Все еще медленно соображая от усталости, он тем не менее нашел в себе силы встать между бортом и своим мешком.
- Не нужно, - сказал он. - Это все, что у меня есть.
Кормчий вырвал мешок из рук матроса и бросил на палубу. Зазвенела бронза.
- Хоть это мы обязаны для тебя сделать, - тяжело дыша, сказал он. Потом подбородком указал на человека, лежащего на палубной скамье. - А вот он им не нравится. Моряки не отбирают у Посейдона его добычу. Потерпевший крушение…
Он недоговорил, вероятно, из суеверия.
Но пассажир был афинянин, он по-другому относился к Посейдону - повелителю коней и его "добыче".
- Я о нем позабочусь. Чтобы привести корабль к берегу, лишние руки нам не помешают.
Кормчий что-то пробормотал себе под нос - молитву или проклятие. Пассажир прошел к скамье. И только когда вытер рвоту с лица длинноволосого и услышал благодарность - судя по выговору, спасенный был из Лакедемонии, - понял, что на борту нет триерарха.
Целый день вычерпывали воду и гребли, пока наконец с правого борта не показался берег. Этот берег Эвксина славился отсутствием песчаных пляжей - только бесконечные скалы, чередующиеся с неприветливыми болотистыми низинами. Несмотря на то, что сквозь течи медленно сочилась морская вода, кормчий не заставил гребцов подвести корабль к берегу. Поев сушеной рыбы, намокшей в морской воде, все почувствовали себя лучше. Спали по очереди, даже пассажир, и ночь напролет вычерпывали воду и гребли и утром, когда взошло солнце, продолжали делать то же самое. Завтрак был более скудным, чем ужин. Небольшие торговые суда на ночь пристают к берегу и потому не берут с собой запас провизии. В песке трюма амфора с пресной водой стояла вверх дном. Показывали голубому небу пустое дно и большинство вощеных чашек.
Пассажир не знал, далеко ли до ближайшего порта, но ему хватило здравомыслия не спрашивать.
К полудню спасенный почувствовал себя лучше и охотно принялся вычерпывать воду. Передвигался он очень осторожно и молчал, как видно, чувствуя отношение к себе матросов и гребцов; поэтому отрабатывал свой проезд тяжелым трудом. То, что его тошнило, как только волнение усиливалось, ему нисколько не помогало. Он человек сухопутный и на море был не в своей тарелке; к тому же у него слишком гладкие руки, и он никогда не держал весло. А каждый локон на его голове кричал: "спартанец".
Пассажир устроил так, что встал к насосу вместе с незнакомцем. Большую часть работы приходилось делать ему: спартанец, очень слабый от морской болезни и перенесенных испытаний, был близок к тому, чтобы покориться судьбе.
- Меня зовут Киний, - сказал пассажир, поднимая ручку насоса. - Я из Афин. - Честность заставила его добавить: - Был до недавнего времени.
Спартанец молчал, налегая на идущую вниз ручку: он вкладывал в это все силы.
- Филокл, - тяжело дыша, ответил он. - Из Митилены. Боги, скорее ниоткуда.
Ручка пошла вверх, и он тяжело выдохнул.
Киний потянул ее вниз.
- Береги силы, - сказал он. - Я буду качать, а ты только двигай руками.
Кровь прихлынула к лицу молодого человека.
- Я тоже могу качать, - возразил он. - Неужели я похож на раба и не выполню свой долг перед тобой?!
- Как хочешь, - сказал афинянин.
Они больше часа проработали у насоса под палящим солнцем, не обменявшись ни словом.
К ночи кончились остатки пищи и воды, и невозможно было не видеть, что кормчий вне себя от злости. Настроение у гребцов было отвратительное: они понимали, что происходит, видели, что триерарх исчез, и были недовольны, хотя он заслужил наказание за свою ошибку с мачтой.
Киний, весьма опытный в обращении с людьми в опасности, хорошо их понимал. Он также знал, что сделает кормчий, уже убивший владельца корабля, чтобы сохранить власть. Поэтому ранним вечером он отнес свой мешок на нос и уселся на скамью, делая вид, будто чистит от морской соли панцирь и натирает маслом поножи, прежде чем придвинуть к себе рукоять тяжелого меча для конного боя и протереть наконечники копий. Это было проделано не без умысла. Киний вооружен лучше всех на корабле, и оружие у него под рукой; он потерял своих новых друзей в экипаже, давая им понять это.
Спартанец, не замечая происходящего, лежал рядом с ним на скамье; весь его гнев был растрачен на работу у насоса.
- Конник! - удивленно сказал он; это было его первое слово за несколько часов. Он показал на тяжелые поножи, такие чуждые грекам, которые ходят босиком или в легких сандалиях. - Где же твоя лошадь?
И он криво усмехнулся.
Киний кивнул, не переставая наблюдать за кормчим, который на корме разговаривал с двумя ветеранами-гребцами.
- Они сговариваются выбросить тебя за борт, - негромко сказал он.
Длинноволосый мужчина сел.
- Зевс! - сказал он. - Но почему?
- Им нужен козел отпущения. Нужен кормчему, иначе жертвой станет он сам. Он убил хозяина. Понимаешь? - Лицо молодого человека оставалось зеленовато-бледным, губы сжаты в тонкую линию. Киний гадал, понимает ли он, о чем речь. Он продолжил, скорее размышляя вслух, чем поддерживая разговор: - Если я убью кормчего, едва ли мы сумеем привести это корыто в порт. Если буду убивать матросов, они в конце концов покончат со мной. - Он встал, удерживая равновесие на качающейся палубе, и надел через плечо перевязь меча. И пошел на корму, как будто не обращая внимания на то, что у него за спиной половина экипажа. Кормчий посмотрел на него.
- Сколько еще до порта, кормчий? - спросил Киний.
На скамьях воцарилось молчание.
Кормчий огляделся, оценивая настроение экипажа: люди явно не готовы к схватке, если до нее дойдет.
- Пассажирам не должно быть дела до хода корабля, - сказал он.
Киний согласно кивнул.
- Я молчал, когда триерарх поднимал парус, - язвительно ответил он. - И смотри, к чему это привело. - Он пожал плечами и показал ладони с кровавыми бороздами, пытаясь переманить на свою сторону экипаж. Ответом стали негромкие смешки. - Через десять дней мне нужно быть в Томисе. Меня ждет Кальк из Афин.
Он огляделся, перехватывая взгляды моряков, тревожась из-за тех, кто за спиной: он по опыту знал, что испуганных людей обычно невозможно переубедить. Он не мог сказать яснее: "Если я не доберусь до Томиса, влиятельные люди станут задавать экипажу корабля неприятные вопросы". Он видел, что кормчий это понял, и теперь молился, чтобы у этого человека сохранился здравый смысл. Кальку из Афин принадлежит половина груза корабля.
- У нас нет воды, - сказал один из матросов.
- Нам нужны весла, а течь раскрывается, как пирейская шлюха, - добавил ветеран-гребец.
Теперь все смотрели на кормчего. Киний чувствовал, что настрой меняется. Прежде чем они смогли задать более опасные вопросы, он встал на скамью.
- Есть ли на этом берегу место, где можно вытащить корабль и заделать течи? - спокойно спросил он, но высота скамьи помогла ему сохранить внимание к своим словам.
- Я знаю место - день гребли отсюда, - сказал кормчий. - Довольно болтать. Я не обсуждаю приказы. Может, пассажир хочет еще что-нибудь добавить?
Киний заставил себя улыбнуться.
- Я могу грести еще день, - сказал он и сошел со скамьи.
На носу больной спартанец положил копье на колени и надел петлю на большой палец. Киний улыбнулся ему, покачал головой, и светловолосый мужчина отложил копье.
- Нам понадобятся все люди, - сказал Киний, ни к кому не обращаясь. Тот, кто в первые часы после шквала был его соседом по гребной скамье, кивнул. Другие отвернулись, и Киний вздохнул: кости брошены, и теперь жизнь или смерть людей зависит от каприза богов. Он пошел на нос, повернувшись спиной к матросам, и кормчий сзади сказал:
- Эй, там!
Киний напрягся. Но следующие слова прозвучали в его ушах музыкой.