Домишко у Памелы был совсем-совсем маленький: загонишь на ночь коз да уток, и повернуться негде. Вокруг дома роились пчелы - родители Памелы держали пасеку. А подвал кишмя кишел муравьями: только тронь стену рукой, так облепят, живого места не останется. Потому-то мать Памелы спала в скирде соломы, отец - в пустой бочке, а Памела - в гамаке, подвешенном между фиговым и оливковым деревьями.
Подойдя к дому, Памела остановилась как вкопанная - на пороге лежала мертвая бабочка, одно ее крыло было расплющено камнем. Памела взвизгнула, прибежали родители.
- Кто здесь был? - спросила она.
- Только что проскакал мимо наш виконт, - отвечали мать с отцом, - сказал, что гонится за бабочкой, которая его ужалила.
- С каких это пор бабочки начали кусаться?
- Вот и мы удивляемся.
- Ничего тут удивительного нет. Виконт просто влюбился в меня. Надо ждать беды, - объявила Памела.
- Ладно-ладно, не выдумывай, вечно городишь невесть что, - отмахнулись от нее старики, как всегда и везде они отмахиваются от молодежи, впрочем, и молодежь им платит им тем же.
Назавтра Памела погнала коз на пастбище и собралась было передохнуть на своем любимом камешке, но, подойдя к нему, в ужасе вскрикнула. Зрелище было жуткое: половина летучей мыши и половина медузы, мышь истекает черной кровью, медуза сочится чем-то липким, у мыши расплющенное крыло, у медузы дряблая студенистая бахрома. Пастушка поняла, что это послание. "Сегодня вечером у моря", - догадалась она. Памела собрала всю свою храбрость и решила, что пойдет на свидание.
Она пришла на берег, устроилась на гальке и заслушалась тихим плеском волн. Вдруг галька зазвенела от топота копыт, и к ней подскакал виконт. Остановился, отвязал ремни, соскочил с коня.
- Памела, я решил влюбиться в тебя, - торжественно провозгласил виконт.
- И по такому случаю, - накинулась на него Памела, - вы разрываете на части все живые существа?
- Ах, Памела, - вздохнул виконт, - только такой язык и понятен людям. Живое, встречаясь с живым, всегда стремится его уничтожить. Пойдем со мной, и, поверь, тебе будет спокойно, я по крайней мере знаю, что делаю, и творю зло так же, как другие, только более твердой рукой.
- Вы что же, и меня разорвете пополам, как ромашку или медузу?
- Я пока не знаю, что сделаю с тобой, но, когда ты станешь моей, передо мной откроются большие возможности. Я отведу тебя в замок, запру, скрою от людских глаз, время будет в нашей власти, и мы сумеем вместе во всем разобраться и решить, как нам дальше быть.
Памела растянулась на гальке, Медардо опустился на колено возле нее. Рука его, энергичными жестами подкрепляя сказанное, иногда касалась Памелы, но он не стремился продлить прикосновение.
- Все это прекрасно, но сначала я должна узнать, что именно вы со мной сделаете. Давайте попробуем прямо сейчас, тогда мне легче будет решить, идти с вами в замок или нет.
Узкая, крючковатая рука виконта медленно-медленно тянулась к щечке Памелы. Рука слегка дрожала: то ли он собирался погладить щечку, то ли царапнуть. Но рука так и не достигла цели: виконт внезапно отдернул ее и поднялся во весь рост.
- Ты мне нужна только в замке, - заявил он, взбираясь на коня, - я сию минуту велю приготовить для тебя башню, там ты и поселишься. Даю тебе день на размышление, завтра буду за ответом.
И, пришпорив коня, он помчался прочь.
Назавтра Памела полезла на шелковицу за ягодами и вдруг среди листвы услышала кудахтанье и хлопанье крыльев. С перепугу она чуть не свалилась вниз. К длинной ветке был привязан за крылья петух, и его терзали жирные гусеницы, синие и мохнатые, - кто-то водрузил скопище этих хищниц, обитающих на соснах, прямо петуху на гребень.
Без сомнения, то было еще одно ужасающее послание виконта. "Завтра на заре, в лесу", - догадалась Памела.
Прихватив корзинку для еловых шишек, Памела отправилась в лес - Медардо вышел к ней из-за дерева, опираясь на костыль.
- Ну так что? - спросил он у Памелы. - Решила, идешь в замок?
Памела разлеглась на хвойной подстилке.
- Решила, - ответила она, едва поворотив голову к виконту, - решила, что ни за что туда не пойду. Коль вам так хочется, давайте встречаться здесь, в лесу.
- Ты пойдешь в замок, говорю я тебе. Башня для тебя уже готова, ты там будешь полной хозяйкой.
- Запереть меня задумали, а там, не ровен час, пожар вспыхнет или крысы загрызут… Знаю я вас! Дудки! Говорю вам, я буду ваша, извольте, но прямо здесь, на сосновых иголках.
Виконт присел возле нее. Зажав в руке сосновую иголку, он пощекотал ею шейку Памелы. Памела вся покрылась гусиной кожей, но не двинулась с места. Она смотрела на лицо виконта, склоненное над ней: профиль, который всегда остается профилем, даже если смотреть анфас, два доведенных только до середины ряда зубов, которые сейчас, когда виконт улыбался, напоминали ножницы.
Медардо сломал иглу в кулаке.
- Только в башне ты мне нужна, только в башне, за семью замками!
Пастушка совсем осмелела и, болтая в воздухе голыми ножками, повторяла:
- Здесь, в лесу, согласна, в неволе - никогда, хоть убейте!
- Я тебя заставлю сделать по-моему, - сказал Медардо, положив руку на круп коня, который все это время гулял по лесу, но сейчас, словно нарочно, оказался рядом. Он вскочил в седло и умчался прочь по лесной тропе.
Ночь Памела, как всегда, провела в своем гамаке, подвешенном между оливковым и фиговым деревом, а утром - о ужас! - нашла на себе маленький кровоточащий трупик: половину белки. Зверек был разрезан, как обычно, вдоль, но рыжий хвост остался в неприкосновенности.
- Господи, какая же я несчастная! - пожаловалась она родителям. - Этот виконт не дает мне проходу!
Отец с матерью передавали белку из рук в руки.
- Вы только посмотрите, - заметил отец, - хвост-то он не тронул. Пожалуй, это хороший знак…
- Может, он постепенно добреет?.. - подхватила мать.
- Он ведь обычно все разрезает пополам, - продолжал отец, - а вот хвост, самое красивое, что есть у белки, не тронул.
- Может, он хотел этим сказать, - поддержала мать, - что и в тебе не тронет все хорошее и красивое.
Памела схватилась за голову.
- Батюшка, матушка, что вы такое городите? Вы что-то скрываете от меня? Виконт говорил с вами?
- Говорить не говорил, но просил передать, что собирается зайти, посулил кое-что нам на бедность, - ответил отец.
- Батюшка, если он придет, отвори ульи, пусть его встретят пчелы!
- Дочка, но ведь Медардо, кажется, и впрямь меняется к лучшему… - твердила мать.
- Матушка, если он придет, привяжите его к муравейнику!
Ночью загорелась скирда соломы, где спала мать, и развалилась бочка, в которой спал отец. Утром, когда старики созерцали последствия катастрофы, появился виконт.
- Сожалею, что напугал вас сегодня ночью, но я не знал, как лучше приступить к делу. Ставлю вас в известность, что мне пришлась по душе ваша дочь Памела и я хочу взять ее к себе в замок. И потому требую, чтобы вы передали ее мне из рук в руки. Жизнь ее изменится, да и ваша тоже.
- Вы и представить себе не можете, какое это счастье для нас, ваша милость, - отвечал старик, - но уж вы-то знаете, что за несносный характер у моей дочери. Подумать только, она велела мне отворить ульи и напустить на вас пчел…
- Страшно вымолвить, ваша милость, - говорила старуха, - она велела привязать вас к муравейнику…
Хорошо еще, что в тот день Памела рано вернулась домой. Она обнаружила родителей с кляпами во рту, отца - привязанным к улью, мать - к муравейнику. Хорошо и то, что пчелы знали старика, а муравьям было не до старухи. Иначе бы Памеле их не спасти.
- Теперь вы видите, как он добреет, ваш виконт, - развела руками Памела.
Но стариков не так легко было урезонить. На следующий день они связали Памелу и заперли ее в доме вместе со скотиной, сами же отправились в замок объявить виконту, чтобы присылал за дочерью: они, мол, готовы Да забыли старики, что Памела умела разговаривать со своими питомцами. Утки клювами освободили ее от веревок, а козы рожками проломили дверь. И Памела, прихватив самую любимую козочку и самую любимую уточку, выбралась из дому и бросилась в лес. Она поселилась в пещере, о которой знала только она сама да еще один мальчик, который приносил ей еду и сообщал последние новости.
Этим мальчиком был я. Навещать Памелу в лесу для меня было одно удовольствие. Я приносил ей фрукты, сыр, жареную рыбу, а она угощала меня козьим молоком и дарила утиные яйца. Когда Памела купалась в пруду или в ручье, я стоял на страже, чтобы кто-нибудь ее случайно не увидел.
Время от времени в лес наведывался дядя, но нам на глаза не показывался - мы догадывались о его присутствии по обычным его козням и шуткам. Так, Памела вместе с козой и уткой вдруг попадала в оползень, или сосна, к которой она прислонилась, начинала валиться, и оказывалось, что ее подрубили под корень топором, или, нагнувшись к ручью, находила там останки убитых животных.
Дядя пристрастился ходить на охоту - чтобы управляться с арбалетом, ему хватало одной руки. Он еще больше похудел и помрачнел, словно какой-то червь точил то, что оставалось от его тела.
Как-то раз мы с доктором Трелони шли по полю, и откуда ни возьмись на нас налетел виконт - он чуть не задавил доктора, сбив его с ног. Конь встал, придавив копытом грудь англичанина.
- Послушайте, доктор, - сказал дядя, - у меня такое впечатление, будто нога, которой у меня нет, устала от ходьбы. Вы можете объяснить, что это значит?