- Да так себе. Ну, я побежал. - И помчался что есть духу: мне не терпелось узнать мнение Себастьяны насчет всех этих странных превращений.
Кормилица была у себя. С трудом переводя дыхание и запинаясь от волнения, я довольно сбивчиво рассказал ей, в чем дело. К моему удивлению, Себастьяну больше заинтересовал паучий укус, чем добрые поступки Медардо.
- Красный паук, говоришь? Да-да, я знаю, какая здесь нужна трава… Помню, у нашего лесника разнесло руку… Так он подобрел, говоришь? Что я могу тебе сказать, он и в детстве был такой, сразу его не разберешь. Просто к нему тоже надо иметь подход… И куда же я задевала эту траву? Одной примочки будет достаточно. Озорник с малых лет… Ага, вот она, я нарочно припрятала этот мешочек… Вот всегда так: случись с ним что, бежит к своей кормилице… А что, глубокий укус?
- Кажется, глубокий, левая рука ужасно распухла…
- Хе-хе, малыш! - засмеялась кормилица. - Левая! Да где она у Медардо, левая-то? Он ее в Богемии оставил, у турок, дьявол их забери, ведь всю левую половину так там и оставил…
- Да-да, конечно!.. Только я что-то не понимаю: он стоял там, я здесь, руку он протянул вот так… Что же это получается?
- Похоже, ты левую руку от правой отличить не можешь? - набросилась на меня кормилица. - Я тебя в пять лет этому научила.
Я окончательно запутался. Конечно, Себастьяна права, но у меня, хоть тресни, перед глазами стоял Медардо с распухшей левой рукой.
- Скорей отнеси ему траву, скорей, - поторапливала меня кормилица, и я помчался обратно.
Еле дыша, я прибежал к речке, но дядя, видно, меня не дождался. Я поглядел по сторонам: его и след простыл.
Под вечер я гулял в оливковой роще. И снова встретил дядю: закутанный в свой черный плащ, он стоял на берегу реки спиной ко мне и смотрел куда-то вдаль. При виде его меня вновь, как и прежде, охватил страх, с превеликим трудом мне удалось выдавить из себя:
- Дядя, вот трава… от паука…
Половина лица, искаженная ужасной гримасой, мгновенно обернулась ко мне.
- Какая еще трава? Какой паук? - обрушился он на меня.
- Трава для лечения… - пролепетал я.
Лицо у него было уже не такое, как днем, исчезли печаль и кротость, правда, он пытался, улыбаясь через силу, их вернуть, но притворство было слишком очевидным.
- Ах, ну да, да… Молодец… Положи пока травку вот сюда, в дупло… я потом ее заберу.
Я послушался и сунул руку в дупло. И угодил прямо в осиное гнездо. Разъяренные осы набросились на меня. Спасаясь, я метнулся к реке и нырнул. Пришлось некоторое время поплавать под водой, пока осы не отстали. Высунув голову из воды, я услышал зловещий смех удаляющегося виконта.
Значит, он снова всех нас провел? Но все-таки кое-что в этом деле показалось мне совершенно необъяснимым, и я решил посоветоваться с доктором Трелони. Доктор был у себя, в своем домишке у кладбища, и - удивительное дело - сидел при свете масляной лампы над анатомическим атласом.
- Доктор, - окликнул я его, - бывает, чтобы человек, которого укусил красный паук, остался целым и невредимым?
- Красный паук, говоришь? - встрепенулся доктор. - Кого еще укусил красный паук?
- Моего дядю, виконта, я даже бегал за целебной травой к кормилице, а тут он из доброго, каким притворялся, вновь превратился в злого, и никакой помощи ему не понадобилось.
- Я сам только что лечил виконта, его укусил в руку красный паук, - сказал Трелони.
- Как вам показалось, доктор, он был добрый или злой?
И доктор рассказал мне следующее.
На виконта, которого я оставил лежать в траве с опухшей рукой, набрел проходивший мимо доктор Трелони. По обыкновению впав в панику, доктор прячется за деревьями. Но Медардо, услыхав шаги, приподнимается и зовет:
- Эй, кто там?
Англичанин в ужасе - "Не дай Бог, узнает, что это я, такое надо мной учинит…" - спасается бегством, но, споткнувшись, падает в реку. Хоть доктор Трелони и провел всю свою жизнь в открытом море, плавать он так и не научился и потому барахтается посреди заводи и зовет на помощь. Виконт кричит ему: "Держитесь, я сейчас", выбегает на берег, уцепившись укушенной рукой за выступающий корень дерева, спускается в воду и вытягивается так, чтобы доктор мог ухватиться за его ногу. Прямой и длинный, он протягивает себя доктору, как жердь, и тот, держась за нее, выбирается на сушу.
Вот они оба в безопасности, и доктор лепечет:
- Ах, Боже мой, милорд… спасибо, огромное спасибо, милорд… как мне отблаго… - И чихает прямо в лицо виконту, потому что, конечно, успел простудиться.
- Будьте здоровы, - отзывается Медардо, - и, пожалуйста, завернитесь в мой плащ. - И накидывает его доктору на плечи.
Доктор отказывается, окончательно смутившись. Но виконт настаивает:
- Берите, берите, он ваш.
Тут доктор Трелони замечает, что у Медардо распухла рука.
- Кто это вас укусил?
- Красный паук.
- Позвольте мне помочь вам, милорд.
Он ведет виконта к себе, в домишко у кладбища, прикладывает к его руке целительные примочки и перевязывает ее. Виконт тем временем доброжелательно и любезно беседует с ним. Они расстаются, договорившись встретиться в самое ближайшее время и упрочить знакомство.
- Доктор, - сказал я, выслушав его рассказ, - виконт, которого вы лечили, вскорости вновь впал в свое злобное безумие и напустил на меня осиный рой.
- Да, только это был другой виконт, не тот, которого я лечил. - И доктор подмигнул мне.
- То есть как это?
- Скоро поймешь. А пока никому ни слова. И не мешай, мне надо кое в чем разобраться, тут скоро такое заварится…
И доктор Трелони, забыв обо мне, вновь погрузился в столь новый для него предмет - анатомию человека. Его целиком захватила какая-то мысль: несколько дней подряд он был на удивление замкнут и задумчив.
Со всех сторон к нам стали поступать известия, подтверждающие неожиданную раздвоенность в характере Медардо. Детей, заплутавшихся в лесу, к величайшему их ужасу, отыскивал получеловек на костыле и за руку отводил домой, да еще угощал при этом винными ягодами и сладкими пирожками; он же помогал бедным вдовам перетаскивать хворост, лечил собак от змеиных укусов; бедняки находили у себя то на подоконнике, то на крыльце таинственные дары; фруктовые деревья, поваленные ветром, кто-то поднимал и укреплял на прежнее место еще до того, как хозяин успевал высунуть нос из дома.
Но, к сожалению, тот же полувиконт, закутанный и черный плащ, сеял на своем пути ужасные злодеяния: исчезнувших младенцев находили в пещерах, вход в которые был завален камнями, на старушек обрушивались деревья и каменные лавины, от едва начавших созревать тыкв оставались одни ошметки.
Для арбалета виконта уже давно единственной мишенью служили ласточки, причем Медардо не убивал их, а только ранил и уродовал. Правда, теперь частенько можно было увидеть и ласточек, чьи сломанные лапки были заботливо перевязаны, вместо шины положен прутик, а на помятые крылья наложены пластыри, - выряженные таким странным манером, ласточки держались из осторожности стаями, словно выздоравливающие больные из птичьей лечебницы, и, самое удивительное, говорили, что лечит их все тот же Медардо.
Однажды Памелу с козочкой и уточкой в пустынном месте, далеко от ее обычного убежища, застала гроза. Памела знала, что поблизости есть один грот, правда совсем маленький, едва заметное углубление в скале, там она и решила спрятаться. Но грот оказался занят: наружу высовывался залатанный сапог, а владелец его лежал в гроте, съежившись под черным плащом. Памела отпрянула назад, но виконт заметил ее и выскочил под проливной дождь.
- Сюда, сюда, девушка, укройтесь здесь, - предложил он.
- Ни за что! - воскликнула Памела. - Тут одному-то не повернуться, вы что, задавить меня решили?
- Не бойся, - успокоил Памелу виконт. - Я останусь снаружи, а ты вместе с козочкой и уточкой прекрасно там устроишься.
- Козочка с уточкой могут и помокнуть.
- Мы укроем и их, вот увидишь.
- Что ж, поглядим, - решила Памела, до которой уже доходили слухи о странных приступах доброты, случающихся у виконта. Она притулилась в гроте, прижав к себе своих питомиц. Виконт остался стоять у входа да еще прикрыл его своим плащом так, чтобы дождь не замочил ни уточку, ни козочку. Памела взглянула на его руку, держащую плащ, задумалась, поглядела на свои руки, сравнила правую с левой и наконец расхохоталась.
- Очень рад, что тебе весело, девушка, - сказал виконт, - но над чем же ты смеешься, если не секрет?
- Смеюсь, потому что все теперь ясно как белый день - а мои-то бедные земляки совсем разума лишились.
- Отчего так?
- Не могут никак понять, почему вы то добрый, то злой. А все очень просто.
- То есть?..
- На самом деле вы просто другая половина виконта. Виконт, который живет в замке, злой виконт - одна половина. А вы - другая, ее считали погибшей, а она, оказывается, тоже вернулась. И эта половина - добрая.
- Как мило с твоей стороны. Спасибо.
- За что меня благодарить, ведь так оно и есть.