Вдруг отец поднял голову. В полупотухших глазах его блеснул огонек, изможденное пожелтевшее лицо налилось кровью. Он чуть приподнялся, наклонился вперед, точно готовясь броситься на сына.
– Это ты хочешь согнать меня с моей земли?! Это твоя проклятая рука мутит там у шульца?! Я, выходит, уже не хозяин на своей земле? Она вся моим потом пропитана… Теперь мне и твоим братьям идти в поденщики к богатеям, на чужих токах работать? – От волнения у Бера лицо перекосилось, дыхание спирало, угрожающим голосом он крикнул: – Не лезь на мою землю! Слышишь? Пока я живу, хозяин земли я!
Танхум, избегая встречаться взглядом с отцом и братьями, смотрел куда-то в сторону. Все, что он собирался им сказать, спуталось у него в голове, и он не знал, с чего начать.
– Ты уже все равно больше не хозяин, – тихо сказал он, обращаясь к отцу. – Ведь Юдель хозяйничает на твоей земле. Я заплатил за тебя все подати, чтобы у него больше не было повода лезть на нашу землю!
– То есть как это я не хозяин? – вскипел Бер. – Кто же хозяин? Руки у того отвалятся, кто осмелится прикоснуться к моей земле!
– А мне уже, значит, ничего не надо? – вскочил как ошпаренный Заве-Лейб. – Ничего, да? Все только тебе, тебе? А мне уже и жить не надо? Последняя корова у меня пала, а ты еще и землю хочешь забрать, думаешь, молчать буду? Попробуй только притронуться к нашей земле – я из тебя блин сделаю!
– А нам, стало быть, тоже ничего не надо? – вмешалась Фрейда. – Ему, жадюге, хоть весь свет отдай, и все ему мало! А ты чего молчишь? – прикрикнула она на мужа.
Подняв голову, Рахмиэл хотел что-то сказать, но Заве-Лейб, посапывая и грозя кулаками, не дал ему заговорить. Он исступленно повторял:
– Блин из тебя сделаю! Блин сделаю!
– Подумать только, до чего обнаглел!… – взволнованно кричал Бер.
Танхума взяла оторопь. Испуганный, стоял он перед отцом и братьями и не мог слова вымолвить. Он чувствовал, что если скажет, что переписал па свое имя всю землю, они его на месте прикончат. Поэтому он молчал и выжидал, пока они хоть, немного успокоятся. Заметив, что глаза их мало-помалу теряют зловещий блеск, что гнев постепенно отходит, он вкрадчиво заговорил:
– Это все мерзкая рука Юделя, она натравливает вас на меня. Он видит, окаянный, что я становлюсь на ноги, и боится, как бы наша земля не ускользнула из его рук, он боится, что я могу забрать у него нашу землю… Вот почему он рвет и мечет… Я заплатил все подати, чтобы мы не потеряли нашу кровную землю… Последние гроши отдал, чтобы шульц не забрал ее у нас. Юдель хочет нас поссорить из-за нашей земли…
Отец и Рахмиэл растерянно переглянулись между собой, а Заве-Лейб взволнованно бегал взад и вперед по комнате и без конца твердил:
– Не допущу! До крови буду биться, а не допущу!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
После смерти жены Бер Донда не находил себе места. Как ни тяжело ему было, когда она лежала прикованная к постели, он все же не терял надежды, что она поднимется и станет на ноги. Ему страшно было думать, что на старости лет он останется одиноким и заброшенным. Сыновья женятся, и им будет не до него.
А мысль о том, что сейчас он уже не хозяин своей земли, еще больше растравляла раны. Все рухнуло. Раньше сыновья держались за него, ждали, что он поделит землю между ними. А сейчас землю захватил Танхум. Что им теперь отец?
Тяжелое чувство терзало душу Бера, гнало его с места на место. Когда старуха была жива, хоть и мучилась, нуждалась в его помощи, – все же было легче. Он не был одинок. А теперь кругом тихо, пусто, будто все ушло вместе с ней.
Чтобы немного забыться, он уходил в степь. Ноги сами несли его к своему наделу земли.
Пока Юдель Пейтрах арендовал его землю, Бер мог надеяться, что она вернется к нему. Но сейчас, когда Танхум все прибрал к своим рукам, она никому не достанется, и его старшие сыновья останутся нищими, безземельными, без всякой надежды стать на ноги.
Как в нем ни кипела злоба на Танхума, он все же решил поговорить с ним, усовестить его: захватив землю, он своего отца и братьев без ножа зарезал. После долгих колебаний он как-то рано утром поднялся с постели, начал собираться к Танхуму. На улице еще было темно. Мрак и. безмолвие навели на него тоску.
В соседних дворах, хлопая крыльями, запели петухи, возвещая приближение дня.
Светало. Далеко на горизонте загорелась заря. Во дворах заскрипели колодцы.
Помолившись, Бер пошел к Танхуму, у которого не был ни разу после его женитьбы. Еще издали увидел он младшего сына: тот хозяйничал на своем просторном дворе.
– Отец! – увидев Бера, позвал Танхум.
Бер сделал несколько шагов к сыну, но тут же, как бы испугавшись, повернул обратно.
– Отец, отец! – пытался догнать его Танхум.
В эту минуту на улице показался Заве-Лейб, он спешил на работу к младшему брату. Бер обменялся с ним несколькими словами, и они разошлись.
– Куда это отец направился? – спросил Танхум Заве-Лейба. – Я думал, он ко мне зайдет.
– Не знаю. Он спросил меня, что я тут делаю, – ответил Заве-Лейб и начал чистить коровник.
Первый урожай на отцовской земле, которая теперь окончательно Перешла к нему от Юделя, поставил Танхума на ноги. Он застроил двор просторными хозяйственными службами, поставил в ряд несколько стогов соломы, построил ригу на двенадцати стропилах, куда засыпал обильные запасы половы для скота, завез в сарай земледельческие орудия. Затем вспахал четверть десятины целины и заложил на ней виноградник, возле дома посадил десятка три плодовых деревьев…
Корча из себя благодетеля, Танхум то и дело подходил к брату, говорил:
– Давно надо было прийти ко мне работать. Зачем вам с Рахмиэлом гнуть спину у чужих хозяев, когда вы можете работать у меня. Разве вам плохо работать у родного брата? Разве я вас, упаси бог, обижу? Своя кровь не водица. Споров о земле между нами больше не будет. Чего отец упрямится? Разве я ему плохого желаю?
– Увидим, – недоверчиво сказал Заве-Лейб.
Рахмиэл и Заве-Лейб батрачили у Танхума все лето. По окончании работ он привез им соломы, дал пудов по пять ржи, обещал дать и немного пшеницы, но велел прийти за ней попозже; время от времени присылал им кринку-другую простокваши.
Братьям стало ясно, что Танхум теперь полновластный хозяин на отцовской земле и ни в грош ставит их права на нее, что все его разговоры о том, будто они станут работать на себя, выдумка. Старая вражда из-за земли грозила разгореться с новой силой.
2
Нежданно-негаданно в Садаево пришла горестная весть о войне. С быстротой молнии она неслась из города в город, из села в село. С плачем и воплями провожали матери и жены своих сыновей и мужей на фронт. Цепкая рука войны захватила Заве-Лейба, Рахмиэла, Гдалью Рейчука и всех их сверстников, унесла их на кровавую бойню. Садаево с каждым днем все больше пустело. Страх одолел Танхума. Он дрожал не столько за свою шкуру, сколько за судьбу созданного с таким трудом хозяйства.
В любую минуту его могут оторвать от земли, послать туда, где каждый день погибают тысячи людей. Что тогда будет с хозяйством? Без него все пойдет прахом.
"Надо, – решил Танхум, – во что бы то ни стало избавиться от призыва".
Он поехал в город, за деньги откупился от военной службы и вернулся домой с белым билетом.
"Теперь самое время развернуться вовсю…" – решил он.
Прежде всего он постарался прибрать к рукам лучшие наделы хозяев, ушедших на войну. С опустевших земель накосил огромные скирды сена. А когда солдатки приходили к нему, требуя уплаты за использование надела, он только пожимал плечами и с наивным видом ухмылялся:
– Кто сейчас требует платы за землю? Разве за воду платят? А земли свободной сейчас, что воды в реке, – бери сколько хочешь. Скажи спасибо, что я обрабатываю твою землю, а то она лопухами заросла бы… А если бы твое сено на корню сгнило, разве тебе лучше было бы? Тебе его все равно не скосить. Но так и быть, я тебе заплачу, в обиде не оставлю…
Каждой солдатке, отводя ее в сторону, он нашептывал:
– Ну что мне с тобой делать? Заплачу тебе пару рубликов, подброшу пудик хлеба и арбу соломы. А хочешь, иди ко мне работать. И я уж за все вместе рассчитаюсь с тобой.
Так он заманил многих, заставил батрачить на себя. Как только Заве-Лейб и Рахмиэл ушли на фронт, Танхум предложил их женам идти к нему работать.
– Мы люди свои. Будете у меня на всем готовом, как раньше Рахмиэл и Заве-Лейб. Я вас буду кормить, поить, а вы мне станете пособлять по хозяйству или в поле – как придется.
Однажды, когда все солдатки отправились в поле копать картошку, Фрейда почему-то задержалась дома, опоздала.
Копаясь во дворе, Танхум увидел ее. Она шла быстро, почти бегом, и то и дело покрикивала на своего малыша, который семенил за ней, держась за юбку.
Танхум крикнул невестке, что она может вместе с ним поехать в поле, но Фрейда быстро прошла в дом, даже не взглянула в его сторону.
Танхум попытался задержать мальчонку:
– Файвеле, иди к дяде. Ну, подожди же. Хочешь верхом покататься, казак? Идем, я покажу тебе жеребенка.
Малыш устремил на дядю испуганный взгляд голубых глаз и что есть духу припустил за матерью.
– Вот тебе и гость! – фыркнула Нехама и, сердито взглянув на мужа, напустилась на него: – Заигрался, как ребенок! Нашел время! Уже давно рассвело, а он шатается тут без дела, с мальчонкой возится!
Нехама принесла кринку простокваши, отрезала несколько ломтиков хлеба и тоном властной хозяйки буркнула невестке:
– Хевед уже давно уехала в степь. Больше часу, поди, там работает.