- Персы - народ удивительный. Рыжий деспот Искандер Двурогий жег их священные книги, ломал их храмы. Арабы подвергли их страну разгрому. Теперь сельджукиды терзают ее. А они живут, говорят на своем языке и сочиняют стихи, самые певучие в мире.
***
- Арабы, видать, люди все ученые.
- Почему?
- Потому что все умеют говорить по-арабски.
- Ха!
- Абу-Рейхан Беруни был велик, спору нет, - но жаль, он презирал свой родной хорезмийский язык и персидский не признавал: "Поношение по-арабски мне милее, чем похвала по-персидски". Мол, персидский годится лишь для сказок ночных.
- Что поделаешь, если повсюду засилье арабского языка? Без него в люди не выйдешь. Суть не в том, на каком языке писать. А в том, чтобы владеть языком, на котором пишешь, в совершенстве. Быть в нем, как птица в воздухе, рыба в воде, держаться свободно и естественно, без потуг, - чтобы ты им владел, а не он тобой, понятно? И все можно простить Беруни за его великие слова:
"Да покарает аллах всех тех, кто радуется, причиняя мучения другому существу, одаренному чувствами и не приносящему вреда!"
***
- Люди придумали бога, чтобы оправдать свое бесцельное существование. Мол, сотворил нас господь, потому и живем, что тут поделаешь. И не хотят п пальцем шевельнуть, чтоб изменить свою жизнь к лучшему. Пусть бог ее меняет, если это ему угодно…
***
…У Омара в голове помутилось от этих разговоров! И, чтоб освежить ее, он попросил виночерпия принести ему еще один кувшинчик ячменной водки.
***
- Лишь дураки неизменны! Они всегда верны себе. Ведь сказано кем-то:
И пьяный - опять же он с тем, что имел:
Бывает, что умный, подвыпив, глупеет, -
Кто видел, чтоб глупый, хлебнув, поумнел?
***
- В квартале Хире один человек решил сгоряча покончить жизнь самоубийством. Раздобыл он у лекаря яд, проглотил. Но яд оказался поддельным. Пришли друзья отпраздновать его чудесное спасение. И что вы думаете? Счастливчик умер, отравившись сластями, которые принесли гости.
***
- Бедным пьянчугам нигде ходу нет! Выйдет на улицу: или разбойник его изобьет и ограбит, или страж его схватит и деньги отнимет. Вот если б стражи гак же ретиво хватали разбойников! Но нет, это рискованно - разбойник может ножом ударить. А пьянчуга - слабосилен, он и так на ногах еле стоит, его не опасно терзать.
- Страж - он и есть первый разбойник.
- Хуже!
- Вот пусть и режутся между собой, не мешают нам жить…
- Власть не прощает нам ни одного малого промаха, почему же мы должны ей прощать ее огромные ошибки и упущения?
- Она - власть.
- Ну, и пусть живет без нас, - мы без нее уж как-нибудь проживем.
***
Эй, послушайте! Я тоже стихи сочинил.
Ну-ка, ну-ка.
- Уйдешь, я утоплюсь! - она вослед мне стонет.
Что делать? Воротился я, несчастный:
Забыл, что кое-что в воде не тонет…
- Ха-ха-ха!
***
"Сколько же лет Ферузэ?
Она… на тринадцать старше меня. Сорок пять плюс тринадцать…Ого! Старуха. Ну, все равно. Если найду, приведу к себе. Невмоготу стало жить одному".
***
Служитель у входа коротко свистнул. Шум в подвале сразу улегся. Разом исчезли чаши с вином, появились чаши с шербетом. Один из музыкантов затренькал на дутаре.
В подвал, как полный бурдюк в колодец, опустил свое брюхо, тяжело переваливаясь, носатый, усатый мухтасиб - блюститель нравов. Сопровождавшие его четверо с палками остались наверху.
- Ассалам ваалейкум! - просипел мухтасиб.
- Ваалейкум ассалам! - дружно ответили бражники, стараясь напустить на себя самый невинно-трезвый вид.
Блюститель нравов подозрительно обвел глазами их опухшие лица, обратил грозный взор на хозяина харчевни, склонившегося в угодливом поклоне.
- Пожалуйте, ваше степенство! Пожалуйте. - Хозяин харчевни, кланяясь на ходу, почтительно проводил его под руку на кухню. Все замерли. Там что-то звякнуло.
Мухтасиб с важным видом вынес брюхо из кухни и, ни на кого не глядя, понес его к выходу. Хозяин все так же поддерживал его под руку.
- Вымогатель, - сплюнул хозяин харчевни, проводив блюстителя нравов. - Он меня разорит! Пять динаров содрал. И так почти каждый день. Тьфу! Продолжайте, друзья. Он больше сюда не придет.
И сразу будто ладони отняли от ушей, - в них снова хлынул звон чаш, веселый смех, разговор.
- Ты дерешь с нас, он дерет с тебя. С него тоже кто-то дерет. Только нам, несчастным, не с кого драть, - что заработаем своими руками, на то и пьем…
- Всю жизнь терзая мою душу, не забывали заметить, что это - мне же на пользу; как будто я сам не знаю, что мне на пользу, а что - во вред. Я-то себя знаю лучше других. Им не влезть в мою шкуру.
***
- Человеческая жизнь ничего не стала стоить. Никто уже ни в чем не уверен: ни в себе, ни в жене, ни в друге, ни в завтрашнем дне.
***
- Девчонка, мудрая, как старуха, - это ужасно! Но еще ужаснее старуха, глупая, как девчонка…
***
В другом углу:
- Нынче курица кудахчет громче прежних, но яиц не несет. А снесет одно убогое яйцо - где-то бросит его и забудет, где.
***
- Один известный человек случайно ушиб ногу и прошел по улице хромая. Другой увидел его в этот единственный, первый и последний, раз. Тот уже на следующий день перестал хромать. Но для этого он на всю жизнь остался калекой: "Он хромой! Я видел собственными глазами…"
***
"…А может, поехать в Ходжент, разыскать Рейхан? Ведь у меня есть на нее какие-то права… Но если она вышла замуж, - я ей сам разрешил, - и наплодила детей, вот уж к месту будет мое неожиданное появление! Нет уж, лучше старое не ворошить".
***
Дым, чад, звон чаш.
Поспели суп, и плов, и шашлык, и служители забегали с подносами между помостами. Но Омар не мог есть вне дома. И дома - лишь то, что приготовил на свой вкус, своими руками.
Здесь он пробавляется редькой.
К нему подсел носатый старик в ермолке и пейсах.
- Я знаю тебя. Когда-то ты помог нашему человеку.
- Кому же это?
- Помнишь Давида, сына Мизрохова?
- А! Как не помнить. Куда он тогда пропал?
- Он… не мог. Но мы - знаем. Ты обижен своими единоверцами. Видные люди зовут тебя в нашу общину.
- Я уже давно еврей, - вздохнул Омар. - Даже больше, чем вы все в своей общине. Так что можешь меня называть Амер Хаим.
- Это как же? - поразился старик в пейсах.
- Вы не зажигаете огней, не готовите пищу только в субботу. Так? У меня - каждый день суббота, всю неделю.
Старик в пейсах слез, возмущенно плюясь.
***
- Если пьет такой человек, как Омар Хайям, почему не пить нам, мелкоте?
- Знаешь легенду о Зевсе, который под видом быка похитил финикийскую царевну Европу? Так вот, что дозволено богу, не положено быку…
***
- Не заносись, не обижай никого! Бог не бог, но есть на земле некий закон возмездия. Закон жизни. Она такова, что никого не обходит как своей милостью, так и немилостью. Каждый живущий, рано или поздно, хочет не хочет, подвергается ее жестокому удару. Так что те, кого еще не постигла беда, обязаны помнить, что непременно постигнет, и не должны злорадствовать по поводу тех, кого она уже постигла.
Говорит же Омар Хайям:
Не одерживал смертный над небом побед,-
Всех подряд пожирает земля-людоед.
Ты пока еще цел - и бахвалишься этим?
Погоди: попадешь муравьям на обед! - Ханы, султаны? Они думают, власть - это только слава и честь. Не понимают, что власть прежде всегобольшая забота, долг и ответственность. Дорвутся и давай на голове ходить…
- Всем бы этим султанам да ханам - да под зад бы коленом, и власть вручить ученым да поэтам. Самые добрые, честные люди на свете. Простой народ поладил бы с ними, они - с простым народом. Свободный труд и свободный разум могли бы создать рай уже тут, на земле. Но законники вклинились между ними и не пускают друг к другу.
- Боятся, чтобы те не объединились. Ведь тогда их песенка спета.
***
- Поэты выше царей. Ибо царь властен над телом и имуществом человека, а поэт - над его душой.
***
- Со времен пророка прошло пятьсот с чем-то лет. Мир уже совсем другой, и люди - совсем другие. А улемы-законники все продолжают вопить: "Пророк, пророк! Он сказал то, он сказал это". И не видят, болезные, что они с пророком идут одним путем, - вернее, топчутся на месте, - а человечество давно уже ушло другим путем…
***
- Море? Абсурд! На земле, в этой проклятой сухой пустыне…
- Почему? На севере, юге…
- Я не видел морей!
- Но они не исчезли оттого, что ты их не видел.
***
- Они создают себе жизнь, терпеливо высиживая на богословских собраниях. Голова у них легкая, зато зад увесистый, иначе долго не усидишь…
"Лучше Экдес никого не будет. - Омар отер полой халата мокрые глаза. - Экдес! Ты поистине была "священной". Погубили они тебя. И меня погубили вместе с тобой".
***
- Чтоб оправдать свою лень, неумелость, нерасторопность, мы вечно ссылаемся на изменников и злоумышленников, на происки наших врагов. Но беда - не в них, она - в нас самих!
***
- Пьяных много! Но не каждый встречный пьянчуга - поэт. И не каждый встречный поэт - Омар Хайям…
"…Неужто старею? - думал Омар с печалью. - Раз уж начинаю жить воспоминаниями. Мне, в моем-то возрасте, еще можно мечтать о новых встречах".