Он отчужденно взглянул на очаг, где листы уже превратились в черные хлопья, вновь обернулся к Омару - и вдруг, по-крысиному тонко взвизгнув, ринулся к нему с кулаками. Уж тут-то отрезвел Омар Хайям.
В математически четкий строй его мыслей, где следствие неразрывно связано с причиной, никак не мог уложиться бессмысленно-нелепый поступок Юнуса. Ах, негодяй! С чего тебе вздумалось вредить Омару? Что плохого тебе сделал Омар, - мало денег давал на хашиш? Давал каждый день, сколько мог. Вся ненависть к темному миру, воплотившемуся в этом дурном человеке, горячей волной хлынула Омару в грудь и голову, - и он, закипев, с готовностью рванулся навстречу:
- Давай! Я тебе кости переломаю…
Удар! - и нет у Юнуса передних зубов. Обливаясь кровью, он упал на колени. Ногою - удар!! - и повержен Юнус на щербатые плиты двора.
- Хватит, убьешь! - вопит Алак. Вдвоем с Али Джафаром они кое-как оттащили озверевшего молодца от жертвы.
Омар, весь дрожа, задыхаясь:
- Долго ты будешь, собачий сын, помнить Омара Хайяма!
- Успокойся, родной, успокойся, - гладил его по плечу Абу-Тахир. - Я сам с ним разделаюсь. Эй! - крикнул он безмолвной страже у ворот. - Отволоките его в темницу.
- Не надо, - переводит дух Омар. - Довольно с него! Пусть отведут домой.
Судья - с удивлением:
- Жалеешь?
- Жалею. - Омар вытирает слезы. - Я… больше никогда… не буду бить человека.
- Ох, сын мой! Будешь. Иначе - затопчут. Ладно, сделаем по-твоему. Эй, отведите дурака к жене! Он более не служит в этом доме. Идем, Омар, мне нужно с тобою поговорить. - Губы у него белые, руки трясутся.
И Омар подумал, что судья судей со всем своим могуществом совершенно беспомощен в этом неумолимо жестоком мире и ничего по существу не решает в нем. И его, Омаров, трактат, пожалуй, никому ничего не даст.
- О чем разговор? - спросил Хайям угрюмо. Какой еще подвох ему приготовила жизнь? Теперь он никому и ничему не верит.
- Сейчас узнаешь, - ответил Алак загадочно. - Разговор очень важный. Очень. Большой разговор.
- Ну… что ж. Пойдем. - Омар сосредоточенно потер ушибленные пальцы. - Я-то хотел сбегать на базар, в книжный ряд, к переплетчику.
- Ни боже мой! Из дому не выходи. Опасно. Кто их знает. Сейчас же отдай рукопись мне. Я призову переписчиков и переплетчиков сюда, ко мне в жилье, и здесь, на моих глазах, они сделают все, что нужно.
***
Уселись. "Сейчас он меня ошарашит". Судья - осторожно:
- Сын мой, не наскучил ли тебе Самарканд? "Он хочет меня прогнать! - похолодел Омар. - Отнимет рукопись и выбросит меня на улицу. Из-за Рейхан. Его достояние, может - любовь. Эх, навязалась девка на мою го. - юву! Куда я денусь, если судья откажется уплатить за трактат? Ну, что за жизнь! Когда мне дадут быть самим собою, распоряжаться собой по своему усмотрению?"
- Самарканд - город прекрасный, - не менее осторожно ответил Омар. - Он никому никогда не может наскучить.
Судья, помедлив, твердо сказал:
- И все же тебе придется его покинуть! Очень скоро. На днях.
- Почему? Чем я тут не угодил?
- Угодил. Хорошо угодил! Потому и уедешь.
- Эю как же? Не понимаю.
Судья все медлил, тянул, предвкушая, видно, яркий всплеск восторга, который должен был последовать сейчас со стороны подопечного, и, насладившись его нетерпением, объявил торжественно и снисходительно, как помилование преступнику:
- Его величество хакан Шамс аль-Мульк Наср требует тебя к себе, в Бухару!
Но у Омара это вызвало лишь удивление:
- Зачем?
- Ему нужен при дворе хороший математик, ученый собеседник, бескорыстный советчик в сложных делах.
- Откуда он знает обо мне?
- Знает, - усмехнулся Абу-Тахир. Похоже, он сам написал об Омаре хакану. Очень похоже.
- Я - при дворе?! - У Омара низко, сутуло прогнулись плечи, будто- на них взгромоздили тяжелый камень. И он, казалось, растерянно озирается из-под него. - Приживусь ли? В математике, положим, я кое-как еще разбираюсь. Но при дворе, говорят, надо хитрить, угождать, потакать правителю в его причудах. Я не сумею…
- Юнец! - рассердился судья. - Поедешь - и все тут, хочешь не хочешь. Посланец хакана ждет во дворце городского правителя. Между прочим, - Алак исподлобья сверкнул на Омара степными узкими глазами, - он взял с собою отличную стражу. - И заворчал оскорбленно:- Смотрите, сколь привередлив… Другой бы от радости рыдал! Какой-нибудь несчастный Зубейр мечтать не смеет о такой удаче. Все! Собирайся полегоньку. Завтра я произведу с тобою расчет за трактат. Скажи хоть спасибо, неблагодарный!
Омар - уныло:
- Спасибо! Дай бог тебе всяческих благ…
***
- Говорят, уезжаешь? - Она поднялась к нему на крышу, где Омар расположился на ночь, поскольку внизу, в жилье, чуть не свихнулся от духоты. На сей раз Рейхан забыла, - или не хотела, - облиться водой и натереться листьями базилика и пахла тем, чем и надлежит пахнуть служанке: пылью, потом, золою.
- Уже говорят?
- У нас, на женской половине, все жалеют, что ты уезжаешь. Всегда любовались сквозь щель в калитке: пригожий, тихий, задумчивый. И судья из-за тебя стал добрее.
- И ты… жалеешь?
- Я? - Он услышал ее резкий смех, сухой и злой. - Мне-то что? Я невольница, ты человек свободный, едешь, куда хочешь. А я родную мать не могу повидать. - Она заплакала, так же сухо и зло, без слез.
- Ну, не надо. - Он присел рядом с нею.
- Ты! - Рейхан внезапно накинулась на него, принялась колотить по голове легкими детскими кулачками. - Откуда ты взялся на мою беду? Жила я себе, как во сне… спокойно, без дум, без мечты… Терпела… Ты мне душу всколыхнул! Разбудил… заронил в сердце звезду… и теперь бросаешь. Что делать теперь? Я же не сумею жить как прежде. Тут горит. - Она провела ладонью по груди. - Эх! Отравилась бы я… отравилась, да жаль умереть, не проведав родных…
- Успокойся, Рейхан, смирись, - бормотал Омар обескураженно. - Я - свободный? Я тоже раб. Раб своих знаний. Взгляни-ка на небо. Ну, хватит беситься, взгляни! Вот так. Видишь, на юге, над горами, высоко над горизонтом, ту причудливую россыпь ярких звезд? Это Аль-Хавва, Заклинатель змей. В западных странах его зовут Змееносцем. Приглядись. Если крупные звезды соединить между собою черточками, получится человек с острой головой и тонкими ногами. Он держит в руках огромную, яростно извивающуюся змею. Какое дикое напряжение во всей угловатой фигуре! Как дрожат от усилия тонкие ноги. Он бьется, стиснув ее изо всех своих сил, с исполинской царской коброй невежества и мракобесия. Стоит ему зазеваться на миг, ослабить хватку, кобра вырвется из рук - и впрыснет в него весь страшный заряд смертоносного яда. И так - всегда. Он обречен вечно бороться с нею. Именно так бы и надо его называть - не Змееносцем, а Змееборцем. Понимаешь?
Разглядела она что-нибудь, поняла, не поняла - бог весть, но Рейхан, как-то странно притихнув, медленно стянула с себя одежду и со вздохом припала к нему. Золотые глаза ее мерцали, точно далекие, очень далекие звезды. Они и будут мерещиться до конца его дней, чем дальше, тем ярче, в ночных небесах средь недосягаемых созвездий…
***
- Уезжаешь? - встретил его наутро Али Джафар во дворе.
Омар скользнул по нему отрешенным взглядом и, ничего не сказав, побрел к саду, сосредоточенный, весь углубленный в себя. Три часа он слонялся по саду, недоступный, далекий от окружающих. Казалось, он уже обдумывает новый трактат.
"Не хочет, - подумал огорченный Али Джафар. - Не хочет уезжать. Из-за Рейхан. Или, сделавшись приближенным хакана, он теперь брезгует со мною разговаривать? Нет, не может быть. Просто оглушен человек".
- Здесь тысяча двести дирхемов, - положил перед юным ученым тяжелый кошель судья Абу-Тахир Алак. - Это плата за твой трактат. Хватит, надеюсь?
Но Хайям не спешил взять кошель. Он рассеянно глядел по сторонам, но видел не стены, ковры, резные столбы, а что-то совсем другое.
Судья - нетерпеливо:
- Ну?
- Сколько стоит… служанка? - глухо сказал Омар, преодолев смущение.
Судья - удивленно:
- Служанка служанке рознь. Иная может потянуть и на тысячу золотых динаров.
- Такая… как Рейхан.
- Рейхан? - разинул рот Абу-Тахир. - На что она тебе, чудак? Тысячу дирхемов.
- Хорошо. У тебя… достаточно слуг. Ты дашь мне двести дирхемов, а за тысячу - Рейхан. И мы будем квиты.
- Н-да-а, - протянул судья озадаченно, не найдясь, что сказать. Никогда не знаешь наперед, что может выкинуть такой вот умник. - Странный ты человек. Разве в Бухаре…
Омар - грубо:
- Я хочу Рейхан!
- Ну, что ж. - Сделка, честно сказать, пришлась судье по душе. Рейхан, у которой нет ни особой красоты, ни редкостного телосложения, досталась ему три года назад всего за триста дирхемов. - Будь по-твоему. Эй! - позвал он писца. - Строчи дарственную. С этого дня невольница Рейхан из Ходжента переходит в полную собственность Абуль-Фатха Омара ибн Ибрахима Хайяма Нишапурского. И он волен делать с нею все, что пожелает. - И вновь Омару:- Странный человек! Не могу представить, как дальше ты будешь жить.
- Проживу как-нибудь.
- "Как-нибудь" - это не жизнь.
- Мы ее, господин, понимаем по-разному. Судья приложил к бумаге печать. Омар, свернув ее, спрятал за пазуху вместе с дирхемами, низко поклонился судье. Выйдя во двор, кивнул Али Джафару:
- Пойдешь со мною?
Али Джафар, обрадованный, не стал расспрашивать, куда, зачем. Всю дорогу Омар молчал, угрюмый, холодный, и Али Джафар не донимал его любопытством. В караван-сарае у Ходжентских ворот они разыскали руса Светозара. Похудел, почернел, - видно, трудно здесь жилось беглецу.