Небольшой глинобитный дом на отшибе. Здесь уже все готово: жаркое, сласти, вино. Девушка обнимает, - какие длинные острые ногти! - жарко целует гостя, и он совсем теряет голову.
- Ты пока отдыхай, пей вино, - говорит ему девушка, широкие бедра которой едва проходят в дверь, а талия столь тонка, что может уместиться в двух его сомкнутых ладонях, - а я сбегаю за подругой.
Слава богу, у него был острый слух. Она шепчет в прихожей его приятелю:
- Постарайся, братец, крепко его напоить, снять кинжал. Вернусь с сестрицей - зарежем, попируем. Он свеж, хорошо упитан, мясо, наверное, очень вкусное, нежное!
Он услыхал, как она облизнулась. Вот тебе на! Куда его занесло? Парень сразу отрезвел, вскочил, кинулся в прихожую, размахивая кинжалом.
- Куда ты? - кричит приятель каким-то чужим, изменившимся голосом.
- Милый, останься! - стонет красотка.
- Прочь! - Юноша выскочил в темноту и побежал на огонек в глубь селения, чтобы найти там пристанище. Видит, у одной калитки стоит приятного вида старуха с фонарем в руках.
- Что с тобою, сын мой?
- Спрячь меня скорее, мать!
Она поспешно завела его во двор, усадила на коврик под развесистой шелковицей. Кликнула старика. Несчастный рассказал им о своих приключениях.
- Глупый, - вздохнул старик жалеючи. - Эта девка - ведьма, гуль-людоед, и приятель твой - ее брат, тоже оборотень. Острый слух тебя спас. Ложись, отдыхай. Здесь никто тебя не тронет. Утром отведу домой.
Гость, успокоившись, задремал. И вдруг сквозь дремоту слышит их разговор на террасе:
- Не надо спешить. Спугнем. Пусть уснет покрепче, тогда и займемся. Нож готов?
- Ox, давно я не ела человечины.
Где уж тут спать! Он дождался, когда они уйдут в жилье, перелез через ограду - и бросился в степь. Нагоняет его на дороге всадник:
- От гулей бежишь? Проклятое селение! Я сам едва уве рнулся. Садись скорей на лошадь за моей спиной, довезу до городских ворот. Не дай бог, они всей гурьбою кинутся в погоню.
Горожанин, пообещав ему денег, уселся на лошадь. Всадник пустил ее вскачь, съехал с дороги - и во весь дух помчался по сухой степной траве к далекому костру.
- Куда везешь? - кричит испуганный парень.
- Молчи! - злобно шипит таинственный всадник и поворачивает к нему черное лицо с желтыми горящими глазами. - Удрать вздумал от нас? Нет уж, хочешь не хочешь, мы тебя этой ночью зажарим. Золото нам ни к чему. - И обхватывает его волосатой рукой…
И обратился юноша с тайной мыслью к богу: "Избавь от злого духа!" - и всадил свой кинжал черному всаднику в спину. Всадил и спрыгнул. Повалил зловонный дым, запахло серой. Конь и всадник с диким воем исчезли в ночной темноте.
Только к рассвету, усталый, истерзанный, с сокрушенным сердцем, достиг наш искатель приключений городских ворот. Оказалось, он поседел за эту ночь. Больше он не ходил на свидания с незнакомыми красивыми девицами. Каково, э?..
Омар не выносил рассказов о сверхъестественном. Немало он настрадался в детских снах от черных, мохнатых, красноротых чертей, лезших ночами в окна и двери. Они отравили ему радость детства. Может, именно из-за нелепых басен об адских муках и бесах и охладел он столь рано к так называемой истинной вере.
- Как жить на свете, - сказал Омар с дрожью в голосе, - если видеть во всех встречных: красивых девушках, приятелях, сердобольных соседях, путниках на дороге - людоедов-гулей?
- Во всех встречных не надо их видеть, - молвил Али Джафар. - Но остерегаться - надо. Следует помнить: один из десяти или даже из трех - непременно мерзкий оборотень, гуль-людоед.
- Ну, ты скажешь! Может, ты тоже - гуль?
- Я? Эх! Будь я гулем… знал бы, кого сожрать.
- Уж не меня ли? - проворчал кто-то в темноте у открытого входа.
- А, Юнус, - хмуро кивнул Али Джафар. - Входи, садись.
В каморку ввалился, сразу стеснив двух приятелей, усатый, широкий и плоский, точно надгробная плита, человек с желтым опухшим лицом, с висячими мешками под глазами. Похоже, наркоман, заядлый курильщик хашиша.
- Почему так поздно жжешь светильник, - хозяйского масла не жалко? Я доложу господину. А ты кто такой? - набросился он на Омара.
- Приезжий.
- Откуда? Почему здесь?
"Ну, началось, - с тоскою подумал Омар. - Почем в Нишапуре ослиные уши, почем в Нишапуре собачий хвост…" Нет, о ценах Юнус не стал его расспрашивать. Его занимала личность самого Омара: как зовут, чей он сын, богат ли родитель, что знает приезжий, что умеет, зачем он прибыл в Самарканд.
- Если б сей муж, - с усмешкой сказал молодой нишапурец Али Джафару, - обратил все свое неисчерпаемое любопытство на приобретение полезных знаний, он стал бы самым ученым человеком в Мавераннахре.
- Может, ты совершил в Нишапуре какое-нибудь страшное преступление, из-за которого тебе пришлось бежать? - продолжал дознание подозрительный усач.
- Да, - вздохнул Омар. - Я напал в ночной темноте на юную дочь шейха медресе.
- И?
- И сделал над нею насилие. Но затем оказалось, что это был сам старый шейх…
- Чего ты привязался к человеку? - обозлился Али Джафар. - Оставь его в покое.
- Я должен все знать, чтоб доложить хозяину, - строго сказал Юнус.
- Ему без тебя все известно! Омар - гость судьи судей. И если он завтра пожалуется господину, тебе будет худо. Приказано: болтовней приезжего не донимать.
- Да? - смутился Юнус. - А мне… э-э… приказано содержать усадьбу в порядке. Ладно, - вздохнул усатый примирительно, - пусть приезжий даст мне дирхем, и я Уйду.
- Дирхем? - удивился Омар. - За что?
- Я - дворецкий. Тут все в моих руках.
"Дай", - тайком кивнул Али Джафар.
- Не дашь - житья тебе не будет в этом доме, - сказал он после. - Подлый человек. Тысячу каверз выдумать может. На каждом шагу станет тебе досаждать. Всех слуг держит в страхе. Деньги у нас вымогает. Я тоже давеча сунул ему дирхем. Тьфу!
"О боже! - подумал Омар сокрушенно. - Мне-то что до их убогих страстей? Чем дурацкий Юнус причастен к миру звезд и таинственных чисел, и чем я, со своими звездами и числами, причастен к пустяковой возне тупых людишек? Дадут мне заниматься тем, к чему лежит душа, что я умею, или так и затянут в свое мерзкое болото?"
- Почему же Абу-Тахир, человек благородный, терпит в доме такого вонючего пса? - уныло сказал он Али Джафару.
- Э! Тому не до мелких домашних дрязг. У судьи судей много дел поважнее. И потом, Юнус хитер и осторожен. Это с нами, со мной и с тобой, он так грозен. Перед хозяином он совсем другой. Знаешь, как устроен подобный человечек: на людях он старается казаться лучше, чем он есть на самом деле. Это я, несчастный, всегда кажусь хуже, чем есть. Потому что подлаживаться не умею.
- И я, - кивнул Омар с печалью. - Всю жизнь меня принимают черт знает за кого. Неуклюж. Невезуч. Ходячее несчастье. Всю жизнь - без вины виноватый. Тягостно это.
- Ничего! - подбодрил его Али Джафар. - Будь всегда везде самим собой - и лучшего не надо.
***
"Просвещенный человек бесстрашен, - прочитал Омар при свече, - и как ему не быть таким? - Книга, которую он перекупил у Али Джафара, оказалась лишь частью многотомного труда Абу-Али, но частью, пожалуй, самой важной сейчас для Омара - о логике. - Смерти он не боится, он щедр и великодушен, - и как ему не быть таким? Он чужд показной дружбе и снисходителен к проступкам других, - и как ему не быть таким? И душою он столь высок, что его не коснутся никакие ущемления со стороны людей, - и как ему не быть таким?"
- Коснутся, - вздохнул Омар. - Еще как! Точно веткой с шипами - к открытой ране. Просвещенный человек, ко всему прочему, утончен и чувствителен, как никто другой, его легко обидеть, - и как ему не быть таким?
"Если передо мной закроют путь в науку, - сказал он себе, - уеду в Баге-Санг, к старику Мохамеду, растить гранаты, сеять ячмень…"
***
Едва сизый кречет рассвета вспугнул и погнал на запад черную галку ночи и следом взмахнул крылами яркий фазан зари, Абу-Тахир Алак призвал к себе Омара Хайяма. Он тепло приветствовал его на обширной террасе, устланной коврами, и пригласил к низкому столику с горячими лепешками, медом и свежим маслом.
Судя по разрезу глаз и выступающим скулам, хозяин - тюрк. Но, по всему видать, учен, прочно прижился в городе и хорошо говорит на дари, старом местном языке.
- Кто, что, зачем - расспрашивать не буду, в письме шейха Назира сказано все нужное. Один вопрос: чем, сын мой, ты хотел бы заняться у нас в Самарканде?
"Чем? О боже, - подумал Омар, - чем угодно, лишь бы с голоду не умереть в чужой стране. И заработать немного денег на обратную дорогу".
- Я мог бы… учить в мектебе малых детей. Или - быть письмоводителем. У меня хороший почерк.
- О? - Благолепный судья усмехнулся, и Омар покраснел. Неужто он замахнулся слишком широко, и его желание - неосуществимо, даже нелепо? Да, конечно, тут много своих грамотеев. Что ж, будем хоть двор подметать. Если дадут…
- Что ты сказал бы, сын мой, о человеке, который, имея могучего слона, заставил его таскать не гранитные глыбы, не тяжкие бревна, а по два, по три снопа сухой джугары? То есть делать ослиную работу? Но и осел поднимает больше.
- Сказал бы, что он… неразумен.
- Приглядись же ко мне: похож я на человека неразумного?
- Нет.
- То-то! Я подразумевал не работу ради пропитания, а дело по душевной склонности. Скажи свою заветную мечту.
- Трактат! - встрепенулся Омар. - В математике накопилось много темного, спорного. Набросал кое-что в Нишапуре, но…