* * *
Когда тверские полки подходить стали к Борисоглебской обители, великий князь приказал звонить в колокола и, сев на коня, выехал в поле с воеводами и стражей своей навстречу тверичам.
Завидев великого князя московского, воеводы тверские - князь Юрий Андреевич Дорогобужский и боярин Иван Никитович Жито - погнали к нему. Иван же Васильевич на виду у всех московских и тверских войск приветствовал воевод, милостиво протянув им руку, к которой они почтительно прикоснулись губами. Затем воеводы по знаку Ивана Васильевича вскочили на своих коней и, сопровождая государя московского, медленно подъехали к своим полкам. Все стихло крутом. Иван Васильевич, привстав на стременах, громко воскликнул:
- Здравствуйте, вои православные!..
- Будь здрав, государь! - покатились дружные крики по рядам полков.
Когда все смолкло и войска тверские ближе подошли к московским, великий князь сделал знак к молчанию и среди тишины возгласил:
- Отец мой, Василий Васильевич, великий князь московский, и тесть мой, Борис Лександрыч, великий князь Тверской, были заедин против врагов своих, так и яз с братом своим, Михайлой Борисычем, великим князем Тверским, заедин против ворогов наших! Да будет здрав брат мой!..
- Да здравствует! Да здравствует! - опять загудело по рядам воинов.
Иван Васильевич сделал знак к молчанию и, сняв шлем, перекрестился, а клир церковный начал молебствие.
Нещадно палит солнце, и среди наступившей тишины льются над иссохшими полями печально и глухо церковные песнопения, и воины набожно крестятся, чуя душою всю горесть мужицкую от страшной засухи…
По окончании молебна передан был войскам приказ Ивана Васильевича: "Кормить коней, обедать и спать, на вечерней заре выступать, а куда, про то воеводам ведомо".
В этот же день прибыли в Торжок к великому князю и послы из Пскова; посадники Василий и Богдан, а с ними вернулся назад и посол великого князя московского Яков Шибальцев. Случилось это вскоре после трапезы, когда государь, уединясь в шатре своем, почивал перед походом, как и все войска его.
Стремянный Саввушка тотчас же разбудил государя. Так ему приказано было, если пригонят вестники или послы какие прибудут.
- Саввушка, - молвил Иван Васильевич, не подымаясь с постели, - отведи послов в шатер к дьякам. Пусть примет и угощает их сам дьяк Бородатый, Степан Тимофеич. Шибальцев же, вкусив от трапезы вместе с ними, пусть тайно ко мне придет сюды. Послам сказать: "Почивает-де государь". Яз еще подремлю, а ты мя побуди, как Шибальцев дойдет…
Через полчаса, с некоторой робостью, вошел дьяк Шибальцев в шатер великого князя. Не все так исполнил он во Пскове, как государь ему приказывал. Хитры псковичи и осторожны, лукавят все.
- Будь здрав, государь! - сказал он неуверенно, но государь, улыбнувшись, спросил его:
- Добре ли дошел? Сказывай, садись тут вот…
Шибальцев ободрился от ласки государевой и ответил веселее:
- Спаси тя Бог, государь, дошел добре, токмо вести мои не совсем добры. Псков-то своенравит все, как невесты их псковские перед сватами: "Хоцу - вскоцу, не хоцу - не вскоцу". Время тянет Псков-то - и на Москву глядит, и на Новгород оглядывается…
- Яз другого от них и не ждал, - сурово молвил Иван Васильевич, - ну, да "вскоцут", когда полки наши ближе к ним будут.
- Ныне, государь, - усмехнувшись, продолжал дьяк Шибальцев, - вскочили уж! Крестное целование свое Новугороду сложили и разметные грамоты с подвойским своим Савкою в Новгород отослали, а когда отъезжал яз с послами, то на вече своем раскладку псковичи на десять тысяч рубленого войска изделали. Оба посадника полки сии поведут к Новугороду…
- Добре, - медленно произнес Иван Васильевич и, кликнув Саввушку, продолжал: - Ну, а о новгородцах что там слыхать?
Вошел Саввушка, откинув полу шатра:
- Туточки я, государь.
- Зови ко мне дьяка Бородатого вместе с послами псковскими.
- Сказывать дале-то, - спросил Шибальцев, - пока послы-то не дошли?..
- Сказывай.
- Есть у меня через доброхотов наших вести из Новагорода о докончании новгородцев с королем Казимиром. Бают, у них на списках докончания показано, какие твои городы и волости, и земли и воды, и все твои пошлины в новгородских владениях отписали они королю, яко князю литовскому…
- А можно ли списки сии тайно добыть нам? Ведь по докончанию сему все воровство новгородское открывается. Старину ведь, коя двести лет была, они рушат!
- Истинно, государь! - воскликнул Шибальцев. - Бают, Борецкие-то и прочие уже посольство к Казимиру собрали с Панфильем Селифантовым да Кириллом Ивановым, дабы челом бить королю со многими дарами, пишучи и зовучи его "Честной король и господин наш"…
При этих словах откинулась пола у шатра и вошли к государю псковские послы Василий и Богдан, низко кланяясь Ивану Васильевичу. Сопровождали их дьяк Степан Тимофеевич Бородатый и начальник княжой стражи с двумя воинами.
Помолившись, послы низко поклонились государю и поздоровались с ним. Иван Васильевич, кивнув им, спросил, добро ли они дошли. Послы, отвечая на вопросы великого князя, говорили:
- От веча к тебе, государь, мы посланы донести: "Положили мы в Великом Новомгороде разметные грамоты. Понабрали тысяч десять воев рубленых, да еще тысячи две охочих людей пойдет пустошить порубежье новгородско…"
- Кто воеводы-то? - спросил Иван Васильевич.
- Двух посадников вече в воеводы поставило: княжеского сына Василья Федорыча да другого посадника Тимофея Василича. Для боя же дальнего изделали, как ты наказывал: полк особый из лучников собрали и войску все пищали отдали…
Ждут послы еще вопросов государевых, а тот молчит, только глядит на них неподвижным взглядом, будто сквозь них куда-то смотрит. Смутились послы, в лице переменились…
Встал вдруг со скамьи государь и резко сказал:
- Добре все сие. Токмо яз отпускаю во Псков одного Богдана, а с ним боярина своего Кузьму Коробьина с приказом, дабы войска ваши немедля к Новугороду шли. Ты ж, Василий, при дворе моем тут останешься. Идите. Бородатый и Шибальцев после о воле моей пространней вам поведают…
В ночь на июня тридцатое тронулись из Торжка главные силы московские к Новгороду со всеми полками союзными. Впереди же их, далеко уже по обоим обходным путям, идут передовые отряды: князя Холмского - к устью Шелони на соединение с псковичами, а отряды князя Стриги-Оболенского вдоль Мсты-реки.
По бокам же государева войска полки братьев его идут разными дорогами, но вровень с главным войском. Версты их разделяют, а идут, будто плечо к плечу, - время своих передвижений соблюдают. Валом нещадным сила московская на всю землю новгородскую навалилась и катится, все сокрушая, через города и села, деревни. Как след движения грозного, полыхают по ночам в небе со всех сторон зарева пожарищ страшных. Сушь - и от горящих сел и деревень леса горят кругом. Дым все застилает, жара, духота, и звери всякие, людей не боясь, по всем тропам и дорогам бегут от огня куда глаза глядят.
Впереди же войск московских, как и звери, страхом гонимые, бегут и беженцы новгородские, и вопли несутся повсюду:
- Идут полки московские!
- Москва тронулась, злей Орды пустошит!..
- Сожигает, убивает, полонит!..
Смятение и ужас по всей земле, бегут все к Новгороду и с юга, и с востока, и с запада.
Знает обо всем этом Иван Васильевич от вестников, да и сам многое видит. Тяжко ему, и еще больше гневом распаляется он против Новгорода.
- Не моя вина, Господи! - шепчет он, крестясь. - В зле сам и крови яз не повинен…
Такой же стезей, кровавой и огненной, беря полон, сея горе и ужас, стремительно продвигается вперед отряд князя Холмского.
Точно, без промедлений, идет воевода в указанном ему направлении. Пятьсот верст прошли воины московские за восемнадцать дней и июня двадцать четвертого пали нежданно на град Русу, захватили и сожгли этот богатый пригород новгородский. Много тут было бито-граблено и в полон взято. Оба князя - воеводы Холмский и Пестрый - мирно делили военную добычу и воинам давали всякого добра вдосталь…
Обремененные полоном и подводами с награбленным, гоня с собой захваченный скот, двинулись воеводы к устью Шелони, где надеялись соединиться с псковичами и отдохнуть…
- Заслужили отдых-то, - смеясь, говорил князь Пестрый, - ведь по двадцать восемь верст в день-то махали. Токмо сей же день государю надобно вестника слать, Данила Митрич. Ведаешь нрав-то его…
- Ведаю, Федор Давыдыч, - весело ответил князь Холмский, - ибо уж часа два как отослал яз вестника-то. Страх токмо у меня за псковичей. Их тут мы прождем, а новгородцы в обход могут пойти…
- Все ж, Данила Митрич, - заметил князь Пестрый, - надо, как государем Белено, к устью Шелони идти. Токмо где ж тамотко нам станом стать?
- Селенье там есть, Коростыня, в нем и станем. Край самого берега Ильменя селенье-то. Всякую лодку оттуда на озере легко узришь…
Медленно передвигаясь из-за полона и обозов с захваченным добром, князь Холмский повел войско свое к Коростыне, которая всего только в тридцати верстах от Русы, и ночью на двадцать пятое июня без боя захватил деревушку.