Ехали долго среди темного леса, а небо лишь над дорогой да над просеками узкой полоской видели, но было тепло, цвело все кругом, и птицы шумели и звенели со всех сторон. Щебетали и посвистывали овсянки, мухоловки, трясогузки, славки, кричали дятлы, куковали кукушки, рассыпались в трелях дрозды, а порой в глубине бора, словно леший, хохотала серая совушка. Целый день порхали бабочки и мотыльки всякие, проносились, трепеща прозрачными крыльями, красные, желтые и синие коромысла, мелькали зелено-золотые бронзовки и разноцветные мухи, а на закате гулко жужжали майские жуки, и уже тонко звенели и толклись в воздухе комариные стаи…
Но Иван и Юрий только вполглаза и краем уха следили за лесной жизнью - с каждым днем их сильней и сильней томило нетерпение, жажда видеть отца и мать.
- А долго ли ехать-то? Скоро ли Углич? - спрашивал то один, то другой из княжичей.
- Экое испытание горькое, - молвил владыка вполголоса диакону Алексию, указывая глазами на княжичей, - сколь тревог вместо ласки и неги…
Усталые кони с трудом тащили тяжелую колымагу, хлюпая ногами в жидкой грязи, вылезающей между прелыми сучьями гати.
- Не провяли еще дороги-то, - сказал дьякон Алексий сочным молодым голосом и вдруг, радостно улыбнувшись, добавил: - И благодать же кругом господня, благорастворение воздухов!
Владыка одобрительно кивнул головой, всей грудью вдохнул весеннюю лесную свежесть и о чем-то задумался. Колымага в это время вдруг подпрыгнула слегка на бревнах гати и сразу встала, накренившись набок.
Княжич Иван, взглянув вниз, увидел, что оба левые колеса, соскользнув с гати, глубоко увязли в глинистой топи. Подбежавшие кологривы, багровея от напряжения, с трудом втащили переднее колесо снова на гать, но заднее не могли и сдвинуть, - так глубоко, выше ступицы, оно утонуло в липкой грязи.
- Ты, Микитка, поздоровей меня, - сказал старший кологрив, - тащи колесо-то, как тобе крикну, а я коней подгоню. Норови токмо на гать прямо!
Мы его конской силой вызволим…
Старик рысцой побежал к лошадям. Княжич Иван, взглянув ему вслед, неожиданно увидел на дороге за гатью мужиков с рогатинами и топорами.
Обогнув передовую телегу со служками, они приближались к колымаге. Иван испугался и крикнул:
- Лихие люди идут!
Диакон побледнел и, быстро высунувшись из колымаги, тревожно взглядывал вперед через лошадей.
- Всего четверо, - сказал он, успокоившись, - а нас боле десяти. Не бойся, Иване. Может, просто бортники аль медвежатники. Вишь, у одного две рогатины на плече.
Мужики, поровнявшись с колымагой, молча поклонились, а один из них, чернобородый богатырь, наклонился к пыхтевшему Микитке и, ухватясь за колесо, разом выволок колымагу на бревна.
- Ишь ты, Илья Муромец, - сказал Иона, - благословил тя господь дородностью. Бортничаете, чада мои, али медведя промышляете?
Прохожие, взглянув в колымагу и увидев духовных лиц, почтительно сняли шапки.
- Нетути, - ответил чернобородый, - мы из деревни своей, вот тут недалечко, к князьям Ряполовским идем…
Владыка метнул острый взгляд на прохожих, прервал чернобородого быстрым вопросом:
- Не на рать ли, чада мои, за князя великого?
Чернобородый замялся и оглянулся на своих, словно ожидая их указаний.
- Давно мы, отче, о том прослышали, - ответил за чернобородого старший из мужиков, испытующе поглядывая на владыку, и, выступив вперед, сам спросил в упор: - А ты, отче, благословишь ли на такую рать-то?
Владыка Иона улыбнулся и произнес громко и отчетливо:
- Да благословит вас господь на святое дело, на рать за великого князя нашего Василия Васильевича. Да спасет и помилует его господь!
- Аминь, - заключил диакон Алексий и, обратясь к прохожим, добавил: - Подходите к руке владыки.
Приняв благословение, мужики радостные двинулись дальше. Тронулась и колымага. Иона долго смотрел перед собой задумчивым, невидящим взглядом, но тихо улыбался. Потом, обратясь к диакону Алексию, молвил:
- Ежели сироты идут за князя великого, не усидеть Шемяке на Москве.
- Дай того, господи! - воскликнул диакон.
Владыка помолчал немного и, обратясь к княжичам, заговорил шутливо:
- Примечайте, дети мои, какие речи сироты доржат. Старик-то, что меня пытал, мужик умной! Вишь, как он речь обернул, дабы нас к ответу принудить да вызнать, как мы о князе мыслим. У вас, на миру, говорят: "Не наша гребта попа каять - на то другой поп есть", а вот тут сироты самого митрополита покаяли…
Владыка тихо рассмеялся и добавил:
- Вельми хитрый народ!
Только на пятые сутки, к обеду, расступились вдруг глухие леса сосновые, словно в сказке какой, по щучьему велению. Блеснув широкой полосой, более чем в двести саженей, заиграла легкой рябью на солнышке Волга-матушка. В глубине ж ее, у правого крутого берега, белыми пятнами дрожат отраженья высоких углицких церквей и звонниц, градских и монастырских, белокаменных стен и башен, а меж них сверкающими змейками скользят отблески золотых крестов и маковок.
- Дивен и красен град Углич! - воскликнул Иона, но, заметив монастырских работников, идущих от берега, где ладьи и плоты причалены, сказал строго всем своим спутникам: - Се идут перевозчики углицкие. Ни им, ни иным людям во граде никто из вас, чада мои, ни единым словом не обмолвитесь, кто аз и кто сии отроки. Говорите токмо, из Ростова едем ко святыням углицким. Мы же из колымаги не выйдем, - пусть на плотах перевезут нас.
Потом, обратясь к диакону, добавил:
- Ты, отец Алексий, руководи всем, а во град въехав, вели везти нас к собору Успения пречистыя богородицы, к настоятелю отцу Софронию, а телеги в Кириллов монастырь пусть едут. Ты сам сопроводи их…
Зашуршал сырой песок под колесами колымаги, запахло сильней речной сыростью. Княжичи с любопытством смотрели на реку, над которой с криками носились белые чайки с темными головками. Красивые птицы, то одна, то другая, словно замирали в воздухе на распластанных крыльях и, повертывая головками в разные стороны, зорко высматривали что-то в воде.
Загремел настил под колымагой, колеса, слегка подпрыгивая, вкатились, как на гать, на большой бревенчатый плот с длинным огромным веслом вместо руля.
Княжичи напугались, когда от тяжести коней и колымаги плот несколько погруз вглубь и вода заплескала у его обочин и меж бревен. Владыка же Иона и диакон, истово перекрестясь, сидели без всякой тревоги. Это успокоило княжичей. Иван высунулся из колымаги и смотрел, как правили два здоровых перевозчика, крепко держа руль сбоку плота. Иногда они далеко заносили отходящее под напором течения весло и, ставя на прежнее место, что есть силы упирались в него, чтобы оно точно стояло сбоку. Плот от этого шел наискось течению реки и подвигался медленно к противоположному берегу.
- Страшно, - тихо сказал брату Юрий, - лошади тоже боятся…
Иван взглянул на коней - те тревожно водили ушами и беспокойно переступали на бревнах с ноги на ногу, кося глазами на бурлящую воду вдоль обочин плота.
- Ничего, скоро вот берег, - не сразу ответил Иван, мысли его были совсем другим теперь заняты.
Непонятно ему многое, и думает он о сиротах, нищих и лихих людях. Сев на свое место, он нерешительно поглядывает на владыку, но не выдерживает и спрашивает:
- Отче, отколь люди лихие берутся? Пошто их лихими зовут?
Иона поднял удивленно брови и ответил резко:
- Сии люди - ленивцы, пияницы, дерзкие и буйные. Не труда они ищут, а, бесом прельщаемы, токмо о татьбе и разбое мыслят. Одно лихо людям творят, по то и лихими зовутся.
Иван помолчал, хмуря брови, и снова спросил:
- Бабка мне сказывала, нищие тоже ленивцы да пияницы, а вот они стихиры да "Лазаря" поют, и люди их поят и кормят…
- Ну и нищие всякие бывают, - усмехнувшись, молвил диакон Алексий. - Иные днем-то стихиры да "Лазаря" поют, а ночь придет - чужие кафтаны сымают да чужие сундуки проверяют!.. И нищие, и лихие люди, и скоморохи разные - все они из сирот да из беглых холопов, и все они тати и разбойники!..
- Пошто ж из дьяков, бояр и духовных нет татей и разбойников? - упрямо допрашивал Иван.
Иона горько усмехнулся и, к смущению молодого диакона, печально произнес:
- Есть тати, Иване, повсюду: и у духовных, и у бояр, и у купцов, и у служилых людей, и у всех прочих. Даже из князей есть такие разбойники и насильники, как лиходеи Шемяка и князь можайский, что бесов тешат и сатане служат…
- Прости, отче, - вмешался диакон Алексий, - от сих, про кого ты сказываешь, токмо самая малая толика лиходеев. Все же иные люди от нищих, холопов и сирот…
- Пошто ж ты, отче, мне говорил, - продолжал княжич Иван, - что князи без сирот ничего доброго не творят? А отец Алексий баил мне, что все лихие люди из сирот и холопов. Пошто же все они за тату на Шемяку идут?
Еще более подивился про себя княжичу Иона и, улыбнувшись радостно, ответил ему:
- Да благословит тя господь, отроче милой! Верь ты, Иване, сиротам, ибо много их больше, чем всех прочих, и сиротами государство стоит! Всех они трудом своим кормят и воев дают против татар, ливонцев и немцев.
Ведай, ежели от их и больше татей и разбойников, то сие от разоренья.
Токмо глад и неволя на лихо ведут их.
Ткнулся плот в берег и так тряхнул колымагу, что Юрий упал со скамьи:
- Вот, благодаренье богу, и прибыли, - произнес Иона, крестясь.
Глядя на него, перекрестились и княжичи.