- Яз же мыслю через Кострому иттить к Галичу, к Чухломе, дабы злодей вотчину свою вернуть не захотел. А ты, Иване, когда на Кокшенге будешь, вестовой гон так наряди, чтобы от тобя всякий день гонцы были с вестями…
- Ну и конь-то у тобя, - говорил Илейка, насмешливо щуря глаза, - не конь, а корова безрогая…
Иван улыбнулся, а маленький мужичонка в малице и совике с меховым чепцом, из которого добродушно выглядывало его лицо, ответил густым низким голосом:
- А пошто мне другой-то? Я, чай, не из конников княжих. Для меня все олешки деют, а конь - с поля жито возить да сосенок приволочь на дрова по первому снежку. У нас тут, на Кокшенге-то, на олешках ездят, а то и на псах. Зимой-то мы боле по целине ездим, а конь - где ему, не пройдет…
Мужик зачмокал и стал подгонять лошадь. Иван остановил его.
- А отсель, - спросил он, - далеко до града?
- А поедете вниз по Кокшенге, - ответил мужичонка, - и будет один с левой руки, против Вель-градка, верст сорок пять меж ими по просеке. А еще есть просека от Кокшенги с правой руки. Всего верст десять - тамо малый градец. Есть градки и на Куле-реке, под Вель-градком, и на самой Ваге, и дальше к Усть-Ваге…
Мужичонка поехал дальше. Иван приказал полкам съехать на лед Кокшенги и стал передовым своим разъяснять, где какие градки есть. В это время от обоза прискакали конники: один свой, а другой - татарский. Татарин почтительно поклонился великому князю и сказал:
- Будь сто лет здрав, государь. Из яртаульных я царевича Якуба, сына хана Мангутека. Сей часец он к тобе будет…
- Хорошо, - сказал Иван, - пусть царевич Якуб с конниками своими спешит ко мне.
Он задержал дозорных своих и, сказав о прибытии Якуба, велел гнать по Кокшенге-реке до первого градка на левом берегу, но себя врагу не показывать, а, тайно все усмотрев, вернуться к нему с подробным донесением.
Пока Иван распоряжался, кому в разведку идти, прискакал к нему с конниками юный Якуб.
- Будь здрав, государь, - сказал он по-русски, - живи сто лет!
Государь Василий Васильевич приказал под рукой твоей быть. Я - слуга твой, государь.
Иван приветливо улыбнулся и протянул руку Якубу, сказав:
- Рад тобе, царевич. Будь и ты здрав.
Татарин почтительно поцеловал руку Ивану и продолжал:
- Государь Василий Васильевич приказал: градки и села новгородские за помочь Шемяке не жалеть, а жечь и полон брать.
- А какой дорогой ты пробирался сюды? - спросил Иван у царевича.
- Из Костромы через Тотьму пригнал, - отвечал тот.
- Добре, - молвил Иван. - Яз сам пойду в Вель, ты же, царевич, сожги все градки, что на верховьях Кокшенги, Кулы, Ваги и Пёжмы. Оставишь, где надобно, стражу, а сам с полоном иди ко мне в Вель. Там тобе укажу, куда дальше идти.
Заняв наибольший из всех градков, Вель, что стоит на Ваге-реке при самом устье Вели, Иван остановился в хоромах вдовы сына боярского, Андрея Хабарова. Хоромы эти весьма были удобны для постоя, представляя малую крепость с дубовым бревенчатым тыном вокруг двора.
Агафья Федосевна, вдовая женка Хабарова, сама встретила московского князя у красного крыльца с великою честью и ласкою. Молода еще и вальяжна Агафья Федосевна, взор ее грешен и лукав. В глазах ее словно талый весенний снег: и холодит чуть-чуть и сам сладостно тает, а густые ресницы смелыми крыльями взмахивают…
Встретились глазами они на миг. Дрогнули у нее ресницы и опустились, а у Ивана пополз по щекам горячий румянец.
- Добро пожаловать, гость дорогой, - чуть нараспев говорит она, кланяясь. - Не взыщи, государь, чем богати, тем и ради. Житьишко наше бедное, вдовье житьишко-то…
Говорит она спокойно и ровно, а от голосу ее сердце пьянеет, словно в нем, как в медовой струе, сквозь ровную сладость хмель пробивается.
Смутился немного Иван - никогда еще с ним такого ничего не было. Все ж остановился он наверху красного крыльца и осмотрел, как его подручные ставят дозоры и стражу у ворот дворовых, вокруг хором, клетей людских, сараев, конюшен, хлевов, кладовых и погребов. Конники же его, заполнив весь двор, разместили коней и обоз по службам дворовым, а сами, как могли, устроились в жилых подклетях хором и в курных избах, которых на дворе было две.
Агафья Федосевна, поняв заботу юного князя, ласково улыбнулась.
- В тесноте, да не в обиде, - сказала она Ивану. - Чаю, и нашим от воев твоих обиды не будет…
Иван усмехнулся и молвил:
- Хоша Велью и супротивный нам Новгород владеет, но градец сей - волость святой Софии, и правит ею владычный волостель. У нас же с новгородским владыкой вражды нет…
Агафья Федосевна повеселела и радостно пригласила:
- Милости прошу в горницу…
Войдя в сени, Иван тщательно отер ноги о рогожу, положенную у дверей, и в сопровождении Илейки вошел вслед за хозяйкой в большой покой, где пол был застлан серым войлоком, а стены плоховатым дешевым сукном обиты…
- Истинно, житье твое небогато, - сказал Иван, - но зато сама ты…
Он не договорил, прошел вперед и стал креститься на кивот в красном углу.
- Что сама? - лукаво спросила Агафья Федосевна, но, увидав, что князь невольно взглянул на Илейку, поняла все и быстро продолжала: - Сама все делаю: и хозяин яз и хозяйка, и дворской собе и тивун - "швец, жнец и на дуде игрец…"
Иван улыбнулся, вспомнив почему-то мамку Ульяну. Ему в этот миг показалось, что в молодости Ульянушка такой же была.
- А не хочешь ли, государь, в мыльне попариться? Сей день мыльню топили. Поди, не остыла еще. Ежели с пути не устал, - не побрезгуй. Сходи со слугой своим, а я тобе сама ужин сготовлю…
- Ладно, хозяюшка, - обрадовался Иван, - пойдем мы с Илейкой. Ознобило меня. Ветром всю дорогу студило. Собирай, Илейка, белье да утиральники…
Коротки зимние дни, и не успел Иван с Илейкой вымыться, как принесла в мыльню светец с лучиной. При огне одевались. Лучина сильно трещала, пламя громко сипело.
- К морозу сие, - сказал Илейка, натягивая длинные валеные сапоги Ивану.
- Поздно, - торопил его Иван, - спешить надобно. Хозяйка ждет меня с ужином…
- Ладная женка, - вздохнул Илейка и, усмехнувшись, добавил: - Ты токмо сам смекай, где берег, где край…
Иван вспыхнул и быстрее, чем нужно, вышел из мыльни: ему неприятен был этот разговор. Шел он, ускоряя шаг, но у красного крыльца почему-то заволновался и оробел. Медленно стал подыматься по ступеням к горнице. У самых дверей Илейка нагнал его.
В горнице Агафья Федосевна с девкой-служанкой накрывала стол. Она взмахнула ресницами, взглянув на Ивана как-то особенно.
- С легким паром, государь, - заговорила она и, обратясь к девке, приказала: - Ты, Акуля, проведи-ка слугу княжого в поварню, угостить вели, а я тут и одна управлюсь…
- Спаси тя господь, - весело воскликнул Илейка и, подмигнув Ивану, добавил: - А испить бы чего…
Агафья Федосевна засмеялась тихим лукавым смешком и, взяв со стола жбан с хмельной брагой, передала Илейке:
- Помочи усы в чарке!
- Коли бражки жбан, - восторженно воскликнул Илейка, - то и всяк собе пан!
Он пошел следом за Акулей, но в дверях обернулся и, погладив жбан, добавил весело:
- Наш Абросим просить не просит, а дадут - не бросит…
- Бахарь старик-то, - рассмеялась Агафья Федосевна, - красно баит…
Иван смущенно промолчал, следя, как двигаются ее полные руки, расставляя на столе всякую снедь. Иногда она приближалась к нему, чуть касаясь его, как бы нечаянно, то локтем, то плечом, а от ее пышного тела веяло в лицо ему теплом и негой. Он судорожно вздыхает, и щеки его разгораются пуще…
Агафья Федосевна сбоку покосила сверкнувшим глазом на него, как лошадь на конюха, и спросила:
- Чай, тобе не боле семнадцати лет? Млад ты вельми…
Иван смутился и, не посмев уж и заикнуться о настоящих годах своих, пробормотал что-то невнятно, а Агафья Федосевна задышала громко и часто.
- Я тобе колобок с толокном содеяла, - говорит она ласково зазвеневшим вдруг голосом и вплотную подходит к Ивану. - Тобе, басенькой.
Свежие полные губы ее вздрагивают, глаза глядят неподвижным, застывшим взором. Руки у Ивана начинают дрожать, голова кружится, как от вина. Сам не понимая, как это случилось, вдруг подался он весь, потянулся к ней…
- Агафьюшка, милая, - прошептал чуть слышно и смолк, испугавшись своей смелости.
Она как-то кротко, расслабленно улыбнулась и вдруг обняла его, прижавшись всем телом.
- После ужина приходи ко мне в опочивальню, - шепчет Агафьюшка. - Дверь-то моя в сенцах, супротив твоей… Приходи, басенькой мой… Всю ночку ждать буду…
Заслышав шаги в сенцах, поспешно метнулась она к дверям. Навстречу ей лезет в покой охмелевший Илейка. Враз догадавшись, в чем дело, он хитро подмигнул Ивану на уходящую вдовушку:
- Прикобеливаешь?