Мизир не судит за удаль в бою, но горе предателям и мучителям, горе джурдженям. Монголы, вышколенные назойливыми сотниками, рассекали саблей мести алчные десны Золотого Дракона.
Из тургауда семьи Маркуз незаметно превращался в наставника Бату. Он был чародеем, но тут вдруг убедился, что магия его бессильна. Прогибаться под настырным градом детских вопросов - мука. Выход один - уйти во всё это с головой, чтоб и макушка не торчала, научиться по-новому дышать? Так живут под властью тирана - полюбив. И ничего - подыхают счастливыми. Если полюбить свой кнут - многое в себе найдёшь диковинного.
Однако, если бы не Уке, - Маркуз всё равно не вытерпел бы, давно бы сбросил это трущее седло. И не в том дело, что просят его, умоляют (мало ли нянек?) - всё сложнее. Присутствие Бату не даёт ему расслабиться и отпустить онемевшие пальцы, которыми он всё с большим трудом впивается в скалу здравого смысла. Падение манит его неудержимо...
Когда-то в тех горах, где прошло его детство, он любил подползать к краю скалы и смотреть вниз - такое чувство, будто уже падаешь, не верится, что только голова над обрывом... Тогда была только голова. Теперь же - лишь детские пальцы Бату и держат его на весу.
А Бату в чём-то повзрослел раньше ровесников, а в чём-то отстал от них.
На эту мысль, - что нужно приобщить сына к играм и заботам остальных царевичей - навела его Уке. Она, конечно, старается для себя, хочет чаще бывать с Маркузом наедине, без свидетелей. А ведь дети, известно, худшие из соглядатаев, то есть лучшие из таковых...
Однако он должен - и по возрасту, и по опыту - быть мудрее. Уке - женщина, и она имеет право голову потерять, он - нет. По Великой Ясе за блуд замужней - смерть. Маркуз слишком дорожит их сладко-горькой тайной, чтобы позволить царевне рисковать головой. Тут только начни - рано или поздно попадутся. Тогда обоим несдобровать, его же и подавно сварят живьём в котле... Проводя время с Бату, он и себя оберегает от неудержимой тяги впиться в запретный плод.
Странное дело - ему бы ненавидеть этого ребёнка-тургауда... Но у Бату её усмешка, он всё-таки мамин сынок, то есть будет твёрже, жёстче отца. В этой семье сила - с женской половины.
Когда-то она спросила: "Если мой сын - не телёнок, ты поможешь нам или нет?" Теперь переспрашивает - он отшучивается. Однако часто, рассказывая что-то мальчику, Маркуз ловит себя на чудном - как будто с ней говорит. Нет, Бату не телёнок.
От отца сын унаследовал любознательность ко всему, разбросанную, бесцельную (слава Небу, что не обидчивость и мнительность). Разум его матери другой: он выбрасывает как мусор из хаптаргака всё пусть и интересное, но ненужное, зато уж если что её интересует, то вытянет всё до последней жилочки. Первое качество хорошо для философа, стихотворца (для улигерчи, если по-здешнему), второе - нужней для правителя.
Но из большего всегда можно вырезать меньшее, как чеканную статую из каменной глыбы. В кераитских степях по Орхону ещё остались такие... простые и величавые, с чашей в руках - подобные он видел когда-то и в землях кыпчаков... Эти древние истуканы - очень завораживали Бату. Маркуз рассказывает о них страшные сказки. До поры до времени - сказки.
Вот они с Маркузом стоят рядом с таким истуканом - капризный ребёнок и его тургауд. Волосы коренастого мужчины без косичек, как у чужеплеменного богола, седина - что ковыль-хилгана вокруг них, и от этого чудится: на голове Маркуза спутанное переплетение той же хилганы. Он похож на духа здешних мест, явившегося из-под земли рывком... удивив, испугав, очаровав.
- Тебе нужно чаще бывать со сверстниками, - да, это упущение, что я слишком приручил ребёнка.
- Мне там скучно, Маркуз, среди этих... Гуюка, Бури, - брыкался подопечный.
- Не скучно, а непривычно и страшно, так? Какой же из тебя джихангир, если не можешь сам, голыми руками, голым разумом заставить людей слушаться тебя? Этот Гуюк подчинил всех, так? Быть слугой Гуюка не по тебе, а подчинить - силёнок не хватит.
- Я и так буду править... когда вырасту, - топнул тогда ножкой Бату и стал смущённо теребить синий кушак - знак тайджи.
- Человек, спрятанный за скалой, силён или скала сильна? - улыбнулся Маркуз. - Нухуры, туги, острые мечи - суть та же скала. Твой дед начинал с того, что горькую саранку жевал, - теперь повелевает народами. Если ты умён, если я тебя учил не зря, стань джихангиром среди ровесников. Сам по себе, без меня, что сейчас для тебя скала. Ты и так старше на несколько трав любого из них...
- Искандер Двурогий имел армию сразу...
- Не повторяй за глупцами бредни. Наслушались грамотея-уйгура, повторяете. Молва досталась этому выскочке Искандеру, а на самом деле его отец, создавший войско, - вот настоящий хан.
- Но Искандер завоевал много царств. Я тоже когда-нибудь... - По круглому лицу юного царевича дымкой пробежала растерянность.
- Проеду как кукла на плечах победоносного войска по чужим землям, - продолжил за мальчика Маркуз. - Вернее, тебя провезут.
- Почему провезут, почему кукла? - обиделся воспитанник.
- Твои полководцы будут вести войска, аталики думать, нухуры рубить врагов, а ты - сидеть на подушках и раздувать надменные щёки, так?
Бату напыжился, стал похож на того телёнка, которым его так не хотела видеть мать.
- Я пойду к ним и сделаюсь их джихангиром, сам по себе.
"Сам по себе, ведь это так просто, только захотеть", - усмехнулся Маркуз. Суждениям ребёнка или себе самому?
Из всех царевичей не пошёл на тангутскую войну только один Тулуй, тот самый мальчик, которого в рыжем парике привёл Темуджин из далёких земель. С тех пор он преобразился в рослого юношу, больше других сыновей напоминающего Темуджина в юности.
Джучи, внешность которого - живое дополнение к подозрениям, не раз ловил себя на чёрной зависти. Если не считать чёрных волос, (впрочем и у монголов такие не редкость) во всём остальном Тулуй был больше чем кто-либо из братьев - сын своего отца. Тут и доказывать ничего не надо было. Даром, что тайна его рождения была для большинства покрыта мраком. Перед тангутским походом справили свадьбу Тулуя с очередной родственницей того же незабываемого кераитского хана Тогрула. Как и в случае с Джучи, Темуджин не приказывал подросшему сыну, чтобы тот согласился на этот брак, а как-то беспомощно просил...
Впрочем, была в этих историях и важная разница. Суркактени - не чета первой жене Джучи - Никтимиш. Господь, не любивший красоту телесную, отдававший предпочтение духовной, в случае с этой девушкой от себя же и отрёкся. Суркактени вся - от шпиля бахтага до кончика остроносых тапочек - была и сейчас, после свадьбы, один сплошной дьявольский соблазн. Поэтому Тулуя долго уговаривать не пришлось.
Маркуз с подрастающим Бату часто наведывался в Тулуеву юрту - их связывали общие воспоминания о временах и событиях, в подробности которых юный Тулуй не посвящал даже любимую жену. Конечно, ей была свойственна любознательность никак не меньше, чем Уке, а кроме того, подобно Уке, она была не дурой. Поэтому решила не быть навязчивой - незаметно исчезала из юрты всякий раз, когда туда наведывался Маркуз. Что её по-настоящему раздражало - так это вездесущий Бату, с которым Маркуз в последнее время не расставался.
Тулую поначалу тоже не нравилось присутствие мальчика при тех разговорах, которые требовали уединения, но постепенно он привык и незаметно привязался к послушному и покладистому спутнику Маркуза. Вот и в этот раз он замазал недовольство похвалой:
- У Джучи сын - не как другие. Никаких с ним хлопот, а я вот не люблю детей.
- Никто не любит своё зеркало, - улыбался Маркуз, подтрунивая одновременно и над именем хозяина, которое и означало слово "зеркало", и над его возрастом, - а что до Бату, так он только тут с тобой сдерживается. Я ему строго наказал: будешь с вопросами лезть - в следующий раз к дяде Тулую не возьму, вот он и пыжится.
Бату в углу недовольно фыркнул, но смолчал. Взрослый гость и хозяин рассмеялись...
- Смотри-ка, сидит... скоро третье ухо прорастёт... А ведь сын Джучи... мало ли...
- Не всё поймёт, а что поймёт - не расскажет. Кому на ум взбредёт ребёнка допрашивать? К тому же ещё и тайджи.
- Может, оно и так, - соглашался юноша, привыкший во всём слушать Маркуза, - а я всё не могу привыкнуть, что тоже царевич. Уж сколько лет, а всё никак.
Обычно Маркуз отмалчивался, слыша эти докучливые намёки. Но сегодня чародей решил приоткрыть завесу некоторых семейных тайн - далеко не всех. У него была на это веская причина - предстоящая разлука. Он подробно рассказал Тулую о детстве Темуджина, о его стремительном восхождении, о том, как тот попал в плен к джурдженям, уже будучи ханом... Тулуй окаменел от заинтересованности.
А заодно потерял подвижность и притих в углу Бату, недооценённый Маркузом, как всякий ребёнок всяким взрослым. Мальчик прислушивался к этой диковинной сказке и даже пушистого щенка тискать перестал. На него не обращали внимания, а зря. Понял он не всё... но многое запомнил, чтобы потом, когда повзрослеет, бесконечно припоминать и думать.
Но это потом... а сейчас пришла пора Тулую задавать свои вопросы.
- И что же? - наконец подал он голос, когда Маркуз ненадолго прервал рассказ. Глаза его говорили при этом: "Ну, а дальше, дальше?"
- Бывший повелитель народов шагал в толпе рабов и...
- А бежать... Он не пытался бежать? - в воображении Тулуя прыгали картинки...