Как правило, он не выходит в разговорах за рамки литературных вопросов, но затронутое сейчас касалось его очень близко: как ни отгоняй воспоминаний, но всплывает в памяти: детство в Спасском, матушка Варвара Петровна, которая во многом - куда там Салтычиха, собственное его чувство негодования, отвращения, вины за порядки в Спасском, но заступничество за крепостных сына еще более ожесточало Варвару Петровну. Была у Ивана Сергеевича в молодые годы, еще до встречи с Виардо, связь с крепостной женщиной; подрастает их дочь. То-то мучает их обеих, безгласных, Варвара Петровна. И сам он, страстно любимый сын (тайное и больное воспоминание), воспитывался с битьем, да и в настоящее время ему приходится ссориться с ее деспотизмом, чтобы не быть в самых незначительных тратах, в своих планах ее крепостным. И дело тут не в скверном характере отдельных помещиков - та же Варвара Петровна по-своему добра, но в развращающем действии на них атмосферы вседозволенности и отсутствия какого бы то ни было отпора их произволу. Так что затронутая в разговоре тема не могла не волновать его. Он продолжил:
- Увы, в нашей сегодняшней жизни отсутствует народ. Ты, Герцен, согласишься со мной. Единственное, что отчасти есть, это прослойка небогатого дворянства с его традицией образованности, без неминуемого для прочих оскудения душ в дикости и косности.
- Да, это единственная пока бьющаяся артерия. Их них - декабристы и русская литература… Одинокое сейчас мыслящее сословие. Не потому что другие не способны - не допущены.
- Все так. Считать, что остальные уже созрели, было бы ошибкой нетерпения, - назидательно произнес Павел Васильевич и взглянул на Бакунина: ему адресовано.
- Масса готова… она просто пока этого еще не знает! - вставил Белинский. Это была пародия на обычную манеру Мишеля.
- Да нет, пожалуй… - Бакунин говорил сейчас без всегдашнего своего напора. Приметно выпуклые его красивые серые глаза были неспокойны. - Скажи, Александр, ты недавно из Москвы… Приходит на ум страшное: останься я тогда, восемь лет назад, "дома", что было б дальше?.. Старательно, но без веры я агитировал бы за отмену закона божьего в университетах и за амнистию декабристам… чего не предвидится в нынешнем царствовании… что же еще? - вещи, равно недостижимые и ничего не меняющие в нашей жизни и потому бессмысленные… получил бы за то Сибирь. Но только эти вопросы и найдут у нас сейчас отклик. Может быть, перемены вообще не по нашим жабрам? Я обдумал сейчас: я не гожусь для теперешней России, я испорчен для нее. Тут же я чувствую, что я еще хочу жить, во мне много юности и сил для Европы. Здесь я могу действовать!
Белинский неприязненно вспыхнул. Он считал Бакунина не помнящим родства.
- Да уж, - сказал Герцен задумчиво, - загинуть у нас просто. С твоим нравом была бы скорая Петропавловка. Да минуем ли ее все мы… кроме, может, Анненкова. В тебе, Павел Васильевич, прочен запас жизнелюбия, умения ценить самое "вещество жизни" выше идей. Так выпьем же за очевидца и летописца, - напишут ли о нас непредвзято мемуаристы III Отделения?!
Анненков приметно нахмурился, хотя Александр всего лишь повторил то, что он провозглашал сам о себе, охотно проповедовал, что удерживаться "промежду" сил и влияний - отменно мудрое свойство.
Здесь также был предел близости… водораздел. Ибо хотя Анненкову были присущи такие не часто встречаемые черты, как дальновидность оценок и сочувственное приятие прогрессивных идей, свойственные человеку живому и неглупому, но у его собеседников мысли и цели, всего лишь принимаемые им к сведению, были как бы включены в сокровенные нервные окончания и в кровь, когда становится невозможно не жить ими.
- …Что же касается перемен и по нашим ли они жабрам, думаю, что мы еще молодой народ и не нажили многого из того, что необходимо для свободы. Да вот же - Белинский опубликовал в журнале статью Кавелина о юрисдикции у древних русичей, она приобрела отчасти крамольную известность… У нас во всем находят крамолу, не желая видеть просто правду и сведения для размышленья. Гак вот, о древней юрисдикции, а древность ее - всего несколько веков тому… Главное в статье: юридическое сознание на Руси (что говорит о его младенческой ступени) существовало в категориях общины, семьи, рода. Почти не развито было понимание себя как отдельной личности с безусловными правами и достоинством, что является началом всякого всемирно-исторического развития. Посему статья Кавелина - также о перспективах и о будущем. Виссарион с прекрасным чутьем увидел это, вся его линия в "Отечественных записках" - против того, что мешает в нашем обществе такому развитию. О том же - весь зрелый Гоголь и "натуральная школа"… Так вот, это о будущем развивающегося организма - России, народа. Что же, напротив того, не утрачено из прошлого, хотя можно бы удивляться тому - под татарщиной, многовековой и нынешней неметчиной, под своими лихоимцами, - это стойкость и нравственность! Наш народ умеет как-то дивно сохранить себя в своей тайной жизни под всеми татями… - Светло-карие глаза Герцена мягко светились, - Подавленный вечным неблагодарным трудом, он еще и широк до поэзии и удали, там, где есть малая отдушина, - хоть бы в песнях… В них - настоящий народ, с симпатией к разбойнику, а не к его неправедно разбогатевшей жертве. С детства приучаемый к пьянству и обману, войне - не за благополучие даже - за существование, он сохранил еще и веру в лучшее, самоотверженность, глубину и цельность натуры. М ы или глупее верим или умнее сомневаемся, чем здешний человек. Всё через край, потому что вырвалось из-под спуда, - и в этом тоже видно будущее. Обобранный во всем и осененный высоким народ…
Будущее даже и в том - ты ли говорил, Иван Сергеевич, да я и сам знаю по Пруссии и Парижу, - что нигде в Европе не найдешь человека, умеющего выпить залпом, "хватить" рюмку - только у русских и поляков!
- Ну брат, зарезал… - укоризненно протянул насчет эмоциональности последнего довода Павел Васильевич.
- Не трогайте Герцена, в нем есть пафос истины! - вмешался Белинский.
- Предлагаю размыслить: как это Александра считали в Москве "западником"? Вспомним шпильки "славян" Искандеру: "Взгляд на русскую жизнь с позиций просвещенного европейца…" И у Шевырева было высказывание о повестях Герцена и о личности их автора - "излишне развитая во вред русским понятиям". - Анненков припоминал, почти мурлыча от удовольствия. - Пусть и преувеличивали "братья-славяне", но воистину стоит уехать, чтобы вернуться!
- Не то, Анненков… а может быть, то… Вот, пожалуй, так: мы не знаем здешней жизни и судим о ней издалека не иначе как восторженно. И не знаем европейца, что еще принесет в будущем немало бед. Между тем он ниже нашего представления и нашей книжной зависти к его свободе. Я здесь глубже оценил нашего человека, пусть даже в сегодняшнем плачевном состоянии.
В разговор снова вступил Тургенев, рассказав о виденном недавно на крестьянских наделах и в усадьбах. Немногие (как правило, молодые) землевладельцы, заменившие барщину весьма умеренным оброком - едва треть от стоимости работ, производимых прежде из-под палки, - горько сетуют теперь. Есть у Ивана Сергеевича такие знакомые из тех же орловцев, пока это единицы из помещиков, готовые поступиться выгодой и заслужить при том от соседей и властей звание опасных сумасшедших… Но что же крестьяне? Обрабатывают землю без надзора так, что она не родит. Не верят барину - да себя бы хоть надо кормить, и на то махнут рукой… Целая трудовая сердцевина народа будет у нас отучена от труда - рабского удела и проклятия… Труд слишком долго был у нас подневольным, это может дать в будущем страшные плоды.
- Бесспорно. Огарев, к слову сказать, почти разорился сейчас с теми же преобразованиями. - Александр вспомнил недавнее горькое письмо Ника из Старого Акшена о тамошних его реформах. - Крепь - растление народа, не говоря о скором его вырождении.
- И в этот двенадцатый час тягости, дошедшей до предела, что же делать нам - ужели только прививать обществу широту и гуманность? Мы были б правы, если бы у нас в запасе было двести лет! - вновь горячечно выдохнул Бакунин.
- Многое сейчас меняется, - заметил Белинский, - идет новая полоса… Уже начинается она и в России. Промышленные артели и заводы… А разовьется быстро. Русское дворянство будет вынуждено обратиться к предпринимательству - по узости, выморочности своего житья. И это вызовет шаг вперед в нашем гражданском развитии.
Павел Анненков продолжил отрадным тоном:
- Чугунные дороги… которые теперь неостановимо начнут строить. Молотильные машины в усадьбах… Да недешевы - четыреста рублей серебром…
Итак, неизбежное? Однако что за блага несет с собой капитализм? Александр размышлял вслух:
- Заметим хотя бы, что буржуазное "юри" осуждает убийство легче и снисходительнее, нежели воровство… Подобное выявляет во всей полноте духовные основания общества. Чего же ждать тут человеку? Разве что российские западники, выезжающие за границу на курорты, могут считать увиденное здесь достижением, и странно было бы удовлетвориться этим. С другой стороны, уже сейчас заметно новое качество обретают промышленные работники, сбитые вместе… Но придет ли вместе с буржуазной активностью и народное пробуждение? Как знать, ведь капитализм несет с собою еще больший гнет и все возрастающую мощь подавления протеста…
Бакунин сказал страстно:
- Избави бог Россию от буржуазии!
Оптимистичнее был настроен Белинский: прогресс реален и непрекратим, поскольку стремление людей к более разумному быту естественно и не может быть отменено. Обличать имперские гадости, расширять кругозор и поправлять мозги - не только пропагандой, но и химией, математикой, чугунными дорогами… Пробиться к другой жизни и другому человеку!