Я к тому времени был уже в полуобморочном состоянии от всех запахов, словечек и шумов, кои производил этот варвар всеми частями его немытого тела, что просто снял скатерть и отдал ему в подарок, чтобы только тот быстрее убрался…
Так на пороге этот мерзавец вдруг схватил меня за грудки и прошипел чесночным запахом мне в лицо:
- Я-то свои руки вымою, а скатерку-то - простирну. Так мне за нее стиранную в Риме отвалят таланта два! Я сразу же разглядел, что это настоящая тирская шерсть! Так что мне все твои смешки, да ужимки - по фигу. А вот ты, - как был всю жизнь Дураком да Дерьмом, так на всю жизнь Дураком да Дерьмом и останешься! Сколько бы ты не душился своими духами. Вонючий ты педик! Позовешь меня еще раз - не забудь жопу намаслить. И себе, и бабе своей - я со всей сотней приду.
Когда дверь за чудовищем затворилась, я обернулся и увидел мою, бледную, как смерть, жену. Она зажимала от ужаса рот, чтобы не закричать. Потом она подбежала ко мне, прижалась всем телом и прошептала:
- Он вернется. Он сказал мне, что через десять дней он вернется и если я не пущу его, он… А ты, как мужчина, не решишься сказать, что тебя изнасиловали. Он сказал, что приведет двух дружков, а втроем они "изнасилуют, что угодно". Что делать?
Я сунул два пальца в рот, меня вырвало, но я избавился от ужасного запаха, коим провоняла моя маленькая гостиная, и отвечал:
- Собирай вещи. Мы уезжаем. С этими выродками я не смогу и не желаю иметь ничего общего.
Через неделю мы были уже в Александрии. Я был молод и наивен и думал, что уж в Александрию-то сим скотам вовек не добраться. Я ошибался. В Александрии они объявились через каких-нибудь двадцать лет… Тогда я вернулся домой в Сиракузы.
Я не узнал Города. Мне показалось, что дома стали пониже, а сам город стал каким-то съежившимся и напуганным. Я встретил моего старого друга и не поверил глазам, - он был одет в какой-то бесформенный серый хитон и все время озирался по сторонам. Я его спросил, почему он не писал все это время, почему он сменил одежду, почему он не следит за прической, почему…
А мой друг отвечал мне, что, оказывается, с точки зрения римлян, все красиво одетые - "проститутки". В первые дни негодяи стеснялись, а потом стали насиловать всех подряд, а наказать их нельзя, потому что они после этого всегда оставляют огромные (для нас - эллинов!) деньги для жертвы.
Насилуют - всех, невзирая на пол и на возраст, а центурионы смеются в глаза: "Вы бы еще позже по улицам шли, пышней одевались, да - душились, как шлюхи!" А какой симпозиум без гетер, умащения маслами, да бесед за полночь?! Ну и…
Я сперва не поверил своим ушам, а потом вдруг по-новому увидел посерелое, изможденное лицо друга и - все понял… Я так растерялся, что нечаянно спросил, как же до такого дошло?
Мой друг покраснел и еле слышно ответил, что наши торговля с ремеслами пришли в упадок, а представителям свободных профессий - жить вообще не на что! Оказалось, что варвары скупали всю сельскохозяйственную продукцию оптом и сразу отсылали ее к себе в Рим, а расплачивались - только деньгами, говоря, что мы не умеем делать ни оружия, ни стальных плугов, поэтому и ремесла наши им не нужны. Производство же амфор, кубков, перстней да браслетов пришло в упадок, ибо варвары не желали за все это платить.
Это звучит ужасно и дико, но наши же земледельцы сегодня - горою за римлян (именно поэтому варвары так легко заняли всю остальную Сицилию), ремесленники же и эллинская знать - разорились. Чудовищное опрощение, вульгаризация нравов привели… к массовым занятиям проституцией, ибо лишь торговля собственным телом и приносила всем стабильный доход.
Цены же на съестное взлетели практически до небес. Я уже не мог каждый день кормить собственных чад африканскими финиками да экономнее расходовал перец!
Эти римляне… Они хватали и тащили в казармы всех, коего могли заподозрить в занятиях проституцией. И теперь во всем городе, во всех, славившихся радостью и весельем Сиракузах, нет ни одного мужчины с не то чтобы локонами - с длинными волосами! Никто не носит одежд веселых цветов, никто не пользуется духами, или косметикой… "Представь себе, - горько усмехнулся мой друг, - не прошло и двадцати лет с прихода этих скотов, а мы уже все здесь потихоньку стали угрюмыми римлянами".
Помню, как сжало у меня тогда сердце. А еще больше она сжалось, когда после всего этого мой старый друг еле слышно попросил у меня денег, а когда я замешкался, он, не осмеливаясь взглянуть на меня, прошептал, что в казармах его научили такому, о чем я не имею малейшего представления и если я заплачу, он сделает так, что я не пожалею об этом.
На другой день я узнал, что этим промышляют практически все мои прежние товарищи по гимнасию. Но у них не очень хорошо получается, потому что их хлеб отбивают их жены, сестры и дочери. В Сиракузах при римском владычестве оказалось хорошо жить только крестьянам, выращивающим урожай, мастеровым, работающим на этих крестьян да проституткам обоего пола. Через месяц я уже знал наверняка, что большинство моих бывших друзей посещает мой дом не для того, чтобы засвидетельствовать мне свою дружбу, но чтобы "удовлетворить половую нужду" моих же рабов, а прочие - завидуют им, потому что других заработков в Сиракузах нет, а цены на питание сводят с ума.
Если бы я был помоложе, наверное, я бы прочел морализаторскую проповедь насчет такого неслыханного падения нравов, но… Честность требует признать, что относительно благополучное положение моего дома связано только с тем, что я все эти годы был придворным механиком самого Гиерона. Если бы не мое жалованье, боюсь, многим бы женщинам из моей же семьи пришлось, как и всем прочим, жить проституцией. Не хочу думать, что такая участь могла бы постигнуть и моих мальчиков. Вот что такое римское владычество на самом деле. Владычество плебеев…
Боги, да что же это за шум - там внизу?!
* * *
Парни мои чуть ли не голышом из воды полезли на скользкие камни Ортигии. С десяток их сорвалось с отвесной стены и разбилось сразу же насмерть, но - ни один даже не пикнул! Лишь взобравшись на каменный парапет, за коим высились ужасные машины проклятого Архимеда, они сбросили веревки всем прочим, и мы тоже - поползли по отвесной стене вверх из воды.
Хлестал сильный дождь, ноги скользили по камню, а руки не могли уж сжимать жгущие ладони веревки. Затем мы все уже оказались на огромной стене и беззвучно рассыпались по ночной крепости. Грекосы и не ждали нас с этой-то стороны!
Пара точных ударом мечом да небольшая работа удавкой - и гигантские ворота Ортигии медленно распахнули свою бездонную пасть перед остальною нашей когортой. Потом запылали огни, и раздался крик насилуемых богатеек…
Я чуток задержался, распоряжаясь, чтоб поставили караулы, да не жгли, да не грабили. Баб-то - ладно, от них не убудет, а вот за машины да местных механиков - нарушители ответят мне головой!
Пока суд да дело, замешкался я, и ребята мои убежали все на главное развлечение - поимку чертова Архимеда. Шутка ли - тридцать талантов живым серебром за паршивого грекоса?!
Бегу я по этим всем коридорам по дворикам крепости и присматриваюсь, небось этот гад никуда не денется от своих механизмов. И точно, - смотрю, из одного такого вот дворика высовывается такая здоровенная труба и глядит точно в небо. Мне труба на хрен не нужна, но какой дурак, кроме Архимеда, способен смотреть ночью, в дождь, на покрытое тучами небо?
Я остановился, отдышался чуток, подошел… В дверном проеме стояли мужики из моей сотни и странно глядели все на меня. Затем Ларс - спасенный мною этруск - откашлялся и сказал:
- Мы тут с мужиками подумали… Это - твой приз. Ежели кому и суждено получить награду за сию сволочь, так - тебе. Ты - самый достойный из всех нас. Он - там…
Я смотрел на моих верных людей, и к горлу ком подкатил… Какая там вилла на вершине холма… Какой там мне к черту - фонтан?! Вот мое богатство, вот где мои таланты!
Не в силах слова сказать, я обнял Ларса, попытался пожать руки всем нашим, а затем вошел в чертов дворик…
Вхожу, а темно там и тихо. Только запах каких-то духов - у нас на Субуре такими самые дешевые шлюшки мажутся, и то ли сушеными фигами, то ли финиками несет. Я такие вкусности за версту чую - даром что последние полгода на одной чечевице живу. Да протухлой солонине. Всю жратву мы в Рим отправляем - бабам да деткам нашим.
И вот иду я, мечом вперед, а запах такой, что слюнки так и текут, так и текут… Тут, ба, да сбоку от меня какой-то плотный полог, а из под него лучик света!
Я по материи - хрясь мечом, смотрю, а предо мною картина - столик, на нем огромная ваза с сушеными да засахаренными фруктами-ягодами, а дальше светильник, и за светильником какой-то старикашка сидит и скрипит себе перышком. Скрипит и нахальным таким голосом:
- Я занят. Придите попозже.
Я сразу понял, кто это такой. У меня аж в животе все кишки свело, а перед глазами только - мраморная вилла на берегу Тибра, матушка улыбается, и Терция моя с целым ворохом ребятишек… Ну, иди сюда, мерзкий старикашка… Иди, не бойся, я тебе дурного не сделаю, - ты мне тридцать талантов сейчас в зубах принесешь…
А во рту так и течет слюна, так и течет, и запах сладких фиников так кружит голову…