- А потому, что предложенную тобой границу нельзя защитить. Это всего лишь произвольно проведенная по карте черта. В тех местах нет ни рек, ни гор, ни крепостей, - с готовностью объяснил Антигон. - И потом, знай, что иберы к югу от границы немедленно восстанут, а сильно уменьшенное войско не сможет с ними справиться. В итоге мы потеряем всю Иберию, и, если весть об этом дойдет до Нумидии, восстания могут вспыхнуть во всей западной части Ливии. Но может случиться и так, что римляне закрепятся на севере Иберии и уже через три года тамошние племена поймут, что под властью пунов им жилось гораздо свободнее. Тогда они поднимутся, и пламя этого пожара неизбежно перекинется на юг. Ты невольно втягиваешь нас в войну, Ганнон, хотя вроде бы на словах хочешь ее избежать.
- Вообще-то мы могли бы сами уйти из Иберии…
Внезапно Антигон понял, что вождь "стариков" колеблется и уже далеко не так уверен в себе. Грек просиял и радостно осушил кубок.
- Теперь я понимаю… Совет чуть ли не единодушно согласился принять заложников из Заканты. Баркиды роздали добычу народу. Ты знаешь, что на вечернем заседании неминуемо потерпишь поражение. Значит, ты хочешь, чтобы я заставил Баркидов согласиться на уступки римлянам?
- Никто другой этого не сможет, - пухлые губы Ганнона растянулись в ехидной улыбке, но в змеиных глазах застыл страх.
- Считаю наш разговор законченным, - как бы сочувствуя, улыбнулся Антигон. - Напоследок скажу лишь, что, если Карт-Хадашт падет, Риму будет принадлежать вся Ойкумена. Или ты всерьез полагаешь, что Македония сможет остановить натиск легионов? А Афины, Пергам - это, сам понимаешь, несерьезно.
- Но Риму нужно не так много.
- Ему нужно все! Карт-Хадашт - последняя преграда на его пути. Египет уже давно исполняет волю Сената. Сирия далеко, и потом, Селевкиды всегда могут укрыться в горах Бактрии. Значит, все побережье Внутреннего моря окажется в руках римлян. Ты этого хочешь, Ганнон?
- Хочу - не хочу, какая разница, - пун брюзгливо поморщился. - Это же лучше, чем гибель.
- Ждет ли нас она, не знаю, но рабства точно не избежать. Нет, Ганнон, я не буду убеждать Баркидов ползать на брюхе перед Фабием. В своих расчетах ты забыл о Ганнибале и его армии. Неужели ты думаешь, что он покорно воспримет весть о выполнении желаний римлян!
- Посмотрим.
Еще до начала заседания Большого Совета Антигон успел встретиться с Бостаром и вождем "молодых", бывшим суффетом Бомилькаром, и убедил их непременно предоставить слово Ганнону.
Всю вторую половину дня Антигон провел в банке. За это время к ним зашло всего несколько посетителей. Город словно поник под незримой тяжестью. Антигон неоднократно подходил к окну и всякий раз убеждался, что жизнь в гавани вот-вот замрет. Значительно меньше стало кораблей, стоящих возле мола. Купцы, приказчики, ремесленники, стражники в темных плащах, капитаны, матросы и негры-носильщики толпились, разделившись на несколько групп, у свайного причала. Все ждали исхода судьбоносного заседания Совета. Даже обычно ярко горевшие огни в установленных на столбах больших каменных чашах вроде бы потускнели и едва-едва могли прорезать голубоватую пасмурную мглу.
Сумерки уже затянули город темно-синей паутиной, когда Бостар наконец вошел в банк. Антигон встретил его в просторной прихожей. Кроме них, в здании никого не было. Грек, видя, что никаких особых дел сегодня не предвидится, два часа назад разрешил всем служителям уйти домой. Бостара можно было ни о чем не расспрашивать. Его пепельно-серое лицо с ввалившимися щеками и потухшими глазами было красноречивее всяких слов.
- Война, - не спросил, а скорее утвердительно произнес Антигон.
- Им ничего другого и не нужно, - Бостар тяжело вздохнул и рухнул на сиденье.
- Рассказывай.
- А чего тут рассказывать! Римляне вошли внутрь с таким видом, будто им здесь уже все принадлежит. Суффеты из вежливости воззвали также к римским богам. И тут началось. Квинт Фабий, Марк Ливий, Луций Эмилий, Гай Лициний и Квинт Бэбий сорвали все попытки вести переговоры в обычной уважительной манере. После открытия заседания Фабий встал и холодным, равнодушным тоном спросил, давал ли Большой Совет свое согласие на осаду Ганнибалом Сагунта.
Бостар довольно похоже изображал надменного, недалекого римлянина. Он то набирал в грудь воздуха так, что жилы толстыми жгутами вздувались на шее, то вдруг втягивал голову между плеч, то, наоборот, вскидывал подбородок и презрительно поджимал губы.
Требование о выдаче Ганнибала поддержал только Ганнон Великий. Он долго разглагольствовал о мире и дружбе и не только предложил заключить союз с Римом, но и намекнул, что в качестве первого шага можно было бы вместе пойти походом на Ганнибала. Это вызвало такую бурю возмущения, что Ганнон поспешил сойти с возвышения для ораторов и больше ни разу не брал слова.
- Когда воцарилось спокойствие, Бомилькар спросил: "Если уж мы зашли далеко, то лучше оставим разговоры о Ганнибале, Заканте и Ибере. Скажите, что вам на самом деле нужно?" И тогда, представляешь, Тигго, Фабий подобрал полу своей тоги так, что получилось небольшое углубление, и сказал: "Здесь у меня война и мир. Выбирайте". Один из приверженцев Ганнона клокочущим от ярости голосом закричал: "Дай нам то, без чего ты сможешь обойтись!"
- И что же он готов с легким сердцем отдать? - в голосе Антигона прозвучала нескрываемая тревога.
- Конечно, мир, - сокрушенно вздохнул Бостар и потер слезящиеся глаза. - Но он его нам никогда не даст. Поэтому Фабий несколько минут стоял с глупым видом.
- А потом?
- Потом настал черед Бомилькара, - Бостар тряхнул головой, отгоняя усталость. - Поверь, это был величайший день в его жизни. Он встал, величавый, как статуя, и произнес следующую речь: "Хочу напомнить, что в отличие от римлян Карт-Хадашт соблюдает договор. Мы не разбойники и опять же в отличие от вас не берем чужое. Думаю, что Рим уже давно решил забрать у нас все, оставив лишь то, что содержится в твоем углублении, то есть воздух. Говори же, что собираешься нам дать". Римлянин распустил тогу и заявил: "Войну!" Что же теперь будет, мой старый друг?
- Давай посмотрим, что предпримут римляне, - ободряюще проговорил Антигон. - Надеюсь, наш стратег тоже что-нибудь придумает.
Выстроенная заново цитадель Заканты была гораздо мощнее прежней. Ее высокие крутые стены напоминали обрывы в здешних горах, а двойные ворота позволяли отбить натиск вражеских воинов, даже если бы те сумели прорваться внутрь надвратной башни. Антигон нырнул в широкий темный вход, прошел под аркой, сложенной из больших квадратных кирпичей, и приблизился к высоким, стоявшим в глубине между двумя сходившимися под углом стенами главным воротам.
Вышедшие из караульни солдаты знали его и беспрекословно раздвинули окованные медью створы.
Понуро стоявшие в просторном квадратном дворе заложники из знатных иберийских семей не обратили на грека ни малейшего внимания. Огромный ливиец, стороживший вход в цитадель, даже не посмотрел в его сторону.
Из окон зала открывался изумительный вид на равнину, раскинувшуюся вдоль побережья севернее города. Ее украшали кажущиеся разноцветными точками плодовые деревья и костры, красными языками окрасившие в багровый цвет низко плывущие облака. К крепости медленно приближалась группа всадников и груженых повозок.
Постепенно зал заполнили все участники военного совета. Задолго до прихода Антигона в цитадели уже собрались Ганнибал, Гадзрубал, Магон и ее молодой начальник Бостар. Среди многих незнакомых или полузнакомых лиц грек узнал предводителей конницы Муттина, Магарбала и Гамилькона, славившегося своей силой Ганнибала Мономаха, Созила, заведующего снабжением седоволосого Гадзрубала, а также посланцев старейшин Миркана и Бармакара. К удивлению Антигона, здесь присутствовал также его сын Мемнон, с которым он два дня назад пышно отпраздновал встречу.
Ганнибал, как обычно одетый в светлый хитон и окованный бронзой кожаный панцирь, громко хлопнул в ладоши, и шум голосов сразу же затих.
- Теперь мы знаем о намерениях римлян! И этим мы обязаны им! - стратег показан на робко жавшихся к стене грека и двоих галлов. - Консул Публий Корнелий Сципион направится в Иберию, консул Тиберий Семпроний Лонгин - в Ливию, которую в Риме называют Африкой.
Он сделал долгую паузу, поочередно вглядываясь в глаза собравшихся, и подчеркнуто сухо продолжил:
- У Корнелия около тридцати тысяч воинов и шестьдесят кораблей, у Семпрония столько же легионеров, но кораблей вдвое больше. Нужны объяснения?
- Лилибей, - в устах престарелого Бармакара это слово звучало как проклятие.
- Да, друзья, Лилибей, - Ганнибал чуть улыбнулся и положил руку на рукоять неизменно торчащего из-за пояса британского меча. - Эту крепость построили и защитили именно мы. Там превосходная гавань и хорошо укрепленные стены. Но главное, оттуда можно за три дня достичь Карт-Хадашта.
- А где мы нанесем удар, стратег? - Ганнибал Мономах нетерпеливо вытянул руку. - Может, стоит встретить их в Ливии?
- Мы не успеем перебросить туда достаточное количество войск, - помедлив, ответил Ганнибал. - Нам не хватает кораблей. Если бы члены Совета отличались не только бережливостью, но еще и проницательностью…
- Так что же делать? - Здоровяк нетерпеливо повел мощными покатыми плечами.
- А что ты предлагаешь? - Ганнибал поправил напоминавший котелок шлем, - Плыть в Ливию? Или добираться под водой до Массалии?
Все взоры устремились на стратега. Сердце Антигона бешено запрыгало, в висках забилась кровь.