- Нумидийцы! - Бомилькар, не обращая ни малейшего внимания на отчаянно размахивающего руками каппадокийца, стремительно вскочил с места. - Нам нужно скорее туда! О великие боги, сделайте так, чтобы Масинисса захлебнулся в крысином дерьме!
На мгновение я застыл в раздумье, а затем сделал своим спутникам знак:
- Быстрее, тогда они, может быть, не заметят нас.
- Как прикажешь, господин. - Лицо Иолаоса искривилось в гримасе, он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.
Старики - никудышные бегуны. Поэтому я шел сзади, крепко сжимая меч и стараясь двигаться как можно быстрее. В первых рядах бежал Бомилькар - размахивая своим критским оружием. Каппадокийские лучники двигались легко и упруго. Навстречу нам мчались батраки - мужчины, женщины и их дети.
Я попытался ускорить шаг, уставшее за восемь десятилетий сердце металось в груди, словно дикий зверь в клетке, а легкие будто жег огонь. Перед глазами вихрем закружились видения прошлых лет: нумидийские всадники зятя Гамилькара, Нараваса, гонятся за разбегающимися в панике наемниками. Нумидийцы Магарбала стремительно несутся по одному из иберийских ущелий. Вихрем летящие нумидийцы Ганнибала, казалось намертво сросшиеся со своими рослыми скакунами, врезаются в ряды тяжелой римской конницы и разметают их. Но здесь перед нами были всадники нумидийского царя Масиниссы, союзника Рима. Они нападали на пунийские селения, опустошая все вокруг и забирая все больше и больше исконно пунийских земель. А Карт-Хадашт, связанный условиями мирного договора, не имел права вести войну ни в Ливии, ни для защиты собственной территории.
Теперь впереди бежала женщина с развевающимися волосами. Я не столько слышал, сколько, казалось, видел вырывающийся из ее рта отчаянный крик. Один из всадников догнал ее. Она широко раскинула руки, сверкнул меч, ее голова отлетела в сторону, а тело пробежало еще несколько шагов. Другой нумидиец гнал перед собой мужчину. Он бежал лицом к нему, издавая какой-то дикий булькающий рев и цепляясь руками за древко насквозь пронзившего его; грудь копья. Наконец нумидиец как бы даже нехотя отпустил его, несчастный, шатаясь, отступил назад и, не переставая кричать, рухнул чуть ли не прямо у моих ног.
Растянувшиеся широкой линией нумидийцы начали стягиваться к повозке. Наши лучники встали на колени, образовав полукруг. Они стреляли быстро, спокойно и очень метко. Голос Иолаоса заглушил вопли, ржание лошадей и шум боя:
- Кони! Цельтесь в коней!
Эта реплика решила исход стычки. Ранее его люди пускали стрелы в нумидийцев в грязно-белых одеяниях, однако после приказа Иолаоса выяснилось, что в коней попасть гораздо легче, чем в наездников.
Внезапно уцелевшие нумидийцы, еще несколько мгновений назад стремительно мчавшиеся в атаку, развернулись и с такой же скоростью унеслись прочь. Их осталось всего десять - двенадцать человек. Еще двенадцать валялись на земле, пораженные стрелами или придавленные ранеными и убитыми конями. Один из каппадокийцев, весь залитый кровью, сидел на краю борозды. Шлем смягчил удар, и клинок, соскользнув, только задел плечо. Другой лучник лежал лицом в пыли. Между лопатками торчало сломанное древко копья.
Иолаос и трое его воинов выхватили красные кинжалы и занялись нумидийцами и их конями. Один из кочевников, безжизненно волоча левую ногу, изо всех сил старался отползти как можно дальше в лес.
Иолаос не спеша подошел к нему и, схватив левой рукой за волосы, запрокинул голову назад. Лезвие, казалось, едва коснулось горла.
Я отвернулся и тяжело дыша побрел к повозке. На сиденье лежала голова чернокожего раба-возницы. Его тело торчало из-под трупа одной из упряжных лошадей. Вторая сумела вырваться и теперь стояла возле растоптанного кустарника, уткнувшись мордой в листья.
Бомилькар сидел рядом с левым передним колесом, держа на коленях голову отца. Я медленно присел рядом с ним. Отлетевшее в сторону копье пробило Бомилькару ключицу, и прикрывавшая зияющую рану белая накидка быстро окрасилась в багровый цвет.
Старик едва дышал. Глаза его были закрыты, лицо заметно побелело. Я легонько коснулся его правой щеки. Кожа была холодной, как пергамент.
- Ты меня слышишь, старый друг?
Бомилькар крепко сжимал руку отца и не сводил с неба мокрые от слез глаза.
- Ты меня слышишь, Бостар? Это я, Антигон…
Внезапно умирающий прищурился и даже раздвинул губы в легкой улыбке.
- Эй, Тигго, - пробормотал он, - увы, нам уже никогда больше не купаться возле мыса Камарт. Но все, что нужно, осталось в повозке. - Он закашлялся, издавая какой-то странный звук. - Уж лучше так, чем в постели от какой-нибудь неизлечимой болезни.
Он поискал глазами лицо сына. Я тронул Бомилькара за плечо, заставляя перестать смотреть в небо, и несколько капель сразу же упали на лоб Бостара.
- Бросьте меня в воду, - еле слышно сказал он. - Я ухожу, сынок. Ма…
Бомилькар закрыл ему глаза. Последний призыв к Танит: "Мать - покровительница Карт-Хадашта, я возвращаю тебе мои весла", - Бостар так и не успел произнести до конца.
К заходу солнца все уже было перенесено на корабль, В десяти тяжелых, обитых железом ящиках лежали золотые слитки на общую сумму в двадцать талантов. Маленькую кожаную коробочку я забрал себе. Сделанное по моему заказу через посредника стеклянное изделие осталось целым и невредимым, а таланты - единственное, что Бостар сумел сохранить из когда-то огромного моего и Баркидов состояния. Однако деньги эти уже не имели особого значения, ибо основную часть выгодных сделок я успел провернуть за пределами Карт-Хадашта еще до изгнания Ганнибала. Осталось только порвать последние связи с пунийской столицей.
Когда погрузка закончилась, Бомилькар сошел на берег. Я нежно обнял его за плечи:
- Послушай, друг, я не знаю, сколько здесь принадлежало твоему отцу, но без него мы бы не имели ничего. Возьми половину, ведь ты наследник Бостара.
- А что в ящиках?
- Шиглу - золото. Твоя доля - десять талантов.
- Да ты с ума сошел! - Он даже вздрогнул от неожиданности.
Я похлопал его по спине и подошел к Иолаосу, сидевшему на скале и пытавшемуся швырять камешки в море. Однако они то и дело падал и на песок, так как до воды было довольно далеко.
- Что намерены делать ты и твои люди?
- А что ты посоветуешь? - Он задумчиво поскреб бороду.
Я взглянул на лучников. Они уже запрягли в повозку упряжку - лошадь и уцелевшего нумидийского жеребца - и погрузили на нее свою добычу, а также луки и колчаны. Этих каппадокийцев, нанятых Спартой для устройства мелких стычек в тылу ее противников, я обнаружил в Пилосской гавани. Правда, поначалу я даже сожалел, что переманил их к себе.
Раненого они перевязали, а мертвеца без особых церемоний бросили в одну яму с убитыми нумидийцами. Со стороны имения к нам приближалось несколько человек. Один из них - видимо, владелец или управляющий - восседал на лошади. Рядом брели батраки, успевшие убежать от нумидийцев.
- Даже не знаю, может, взять вас с собой в Пилос и там высадить? Придется, правда, потесниться, но…
Иолаос наморщил лоб:
- Хорошие лучники всегда найдут себе достойное занятие. Здесь, в Кархедоне, или еще где-нибудь.
Всадник - высокий, худощавый пун средних лет - спешился и, представившись владельцем имения, горячо поблагодарил нас за помощь. Вопросов он не задавал, это было бы сейчас просто невежливо, однако в глазах его читалось откровенное любопытство. Когда я спросил у него совета, он лишь пренебрежительно махнул рукой:
- Кархедон? Там теперь нет потребности в воинах. - Он окинул взглядом каппадокийцев и улыбнулся: - Вернее, она есть, но ничего нельзя сделать.
По-гречески он говорил совершенно свободно, хотя и с легким акцентом.
- Мы знаем, что у них связаны руки, - ответил я на пунийском, и лицо его сразу же озарилось понимающей улыбкой, - Карт-Хадашт уже не тот, что раньше. А как обстоят дела в Утике или Гиппоне?
- Лучше всего в Утике, - после недолгого раздумья, с неприкрытым сомнением в голосе ответил он и тут же снова перешел на греческий: - Но я хочу предложить вам переночевать у меня, и мы тогда все обсудим, У нас тут много молодых вдов, и потом, как я слышал, кое-кто из лучников умеет обрабатывать землю.
- Говоришь, вдовы? - Иолаос хитро подмигнул ему. - Ну тогда посмотрим.
- Значит, вы хотите остаться? Хорошо. Тогда я еще отблагодарю вас.